— Здравствуйте, Дик, — пожал Маркевич руку, протянутую американцем, — рад вас видеть. Быть может, пройдете ко мне в каюту?
— Разве я мешаю? — без обиды удивился Ричард.
Алексей кивнул:
— К сожалению, да. — И поясняя, шутливо добавил: — Гитлер еще не успел написать на одной из своих бомб название нашего судна, и вы можете спокойно покурить внизу.
— А там найдется еще сто-нибудь, кроме сигарет?
Но Маркевич уже не слушал его: из-за сопок вырвались и умчались на запад три звена истребителей. Еще минута, и в той стороне, на подступах к городу, послышалась торопливая дробь их пулеметов, которой тут же начали вторить зенитки на берегу, а вслед за ними и скорострельные пушки советских кораблей. Только на союзнических миноносцах и крейсере у причалов не слышно было ни звука, точно там вымерло все. «Так и есть, — с горечью подумал Алексей, — сбежали в убежище. Им-то какое дело? Город не их, а наш…»
Он оглянулся через плечо: как относился к этому Дик, что он думает о своих? Но Уиллера на мостике уже не было.
Отбой дали так же внезапно, как и объявили тревогу, и вокруг опять стало тихо. Видно было, как с полубака, чему-то смеясь, спускается Иглин и Арсентьев. Петр что-то рассказывал, тыча рукой на запад, где недавно вспыхнул и сразу погас воздушный бой, а потом сложил пальцы в кукиш и широким взмахом ткнул его в ту сторону:
— Вот вам Мурманск!
Маркевич не сразу отправился в свою каюту, где ожидал Уиллер. Постоял на ботдеке, еще раз оглядывая и судно, и горизонт, словно хотел убедиться, что ни там, ни тут не произошло никаких изменений, и с нахлынувшим удовлетворением подумал: «Кончилась их песенка, даже к городу прорваться не могут. Теперь мы поем. Отходную!..» Стало необыкновенно хорошо на душе, а минуту спустя и еще лучше, когда услышал внизу, на спардеке, голоса Егора Матвеевича и Иглина.
— Ты где пропадал? — торопливо спросил Закимовский, все еще сердясь на друга и радуясь за него.
— А что?
— Ничего! Принес?
— Нету, — Петр шумно вздохнул. — Понимаешь такое дело…
— Деньги утащили? — догадался Золотце.
— Ха! У меня? Маку! — и помолчав: — Я твою долю верну, Егор.
— Дурак! Или я о деньгах беспокоюсь? — И с неумелой ласковостью в голосе: — Тише, уломок, все кости переломишь! За тебя душа изболелась…
Оба умолкли, а Маркевич повернулся к двери каюты, где, очевидно, успел засидеться, заждаться гость. И все же услышал последнюю фразу Петра:
— Держи, Егор, как раз по Колькиному росту. Ты ему сам подари, ладно? — И виновато, смущенно: — Не умею я с пацанами возиться…
Ричард Уиллер сидел, развалившись в кресле, со скучающим видом рассматривая снимки в каком-то старом журнале, напечатанном на серой и грубой, военного времени, бумаге. Он не поднял голову, когда капитан вошел в каюту, а только спросил:
Все?
— Все, — Маркевич принялся мыть руки под умывальником. — Время играет на нас. Хотите услышать новость?
— Да?
— «Доблестные моряки военно-морского флота Соединенных Штатов и его королевского величества отбили ожесточенную воздушную атаку нацистов на советский морской порт Мурманск».
Причем, без единого выстрела! Это сводка из ваших завтрашних газет.
Уиллер с любопытством посмотрел на капитана.
— Какая муха вас укусила? И разве прилично угощать друга колкостями вместо глотка виски?
— Вы считаете меня своим другом?
— А вы?
— Иначе я не стал бы говорить вам такую, далеко не приятную правду.
— А я не стал бы вас слушать! — в тон ему подхватил Дик.
Они рассмеялись, обоюдно удовлетворенные этим признанием… Уиллер отшвырнул журнал на стол, поднялся, нетерпеливо спросил:
— В самом деле, Алекс, неужели у вас нет ни глотка?
Маркевич беспомощно развел руками:
— Увы… Мы пришли в порт только вчера на рассвете и еще не успели пополнить запас.
— Ничего, — Дик полез в задний карман брюк, вытащил плоскую флягу, поставил на стол. — Воспользуемся моим: я пришел в последний раз засвидетельствовать вам свое почтение. На рассвете мы, как видно, совсем уходим в Штаты, а оттуда бить японцев.
Это сообщение и особенно тон, каким оно было произнесено, затронули Алексея. Перед ним стоял немолодой, порядком истрепанный жизнью человек с утомленными добрыми глазами, в которых светилась сейчас столь несвойственная Ричарду Уиллеру грусть. Казалось, он хочет сказать что-то, но или не решается, или не может найти нужные слова. Не понимая, чем вызвано такое настроение американца, но стараясь мочь ему, развеять странную грусть Дика, Маркевич попытался обратить его слова в шутку:
— Вы расстаетесь со мной, как с любимой девушкой. Садитесь к столу, старина, и не будем думать об этом. Разве вся человеческая жизнь не состоит из непрерывной цепи встреч и расставаний?
Уиллер сел, начал свинчивать пробку с фляги. Делал он это неторопливо, с отсутствующим выражением на лице, хотя в глазах его продолжала биться какая-то мысль. А наполнив рюмки, сказал, пытаясь улыбнуться:
— Вам это кажется странным, не правда ли? Человек возвращается домой, к своим детям, а настроение у него, как русские говорят, у губернатора хуже. Скажите, Алекс, что вы думаете делать после вашей победы? — он подчеркнул слово «вашей», и Маркевич заметил это, вскинув на него удивленные глаза:
— Почему «вашей», а не «нашей»? Разве мы не вместе идем к победе?
— Пусть будет так. И что же вы думаете делать, когда она придет?
— Работать, — пожал Алексей плечами, — очень и очень много работать, что же еще? Недавно я побывал в родном городе. Там ничего не осталось понимаете? Решительным образом, ничего. Значит, нам буквально все придется строить заново.
— А для чего?
Маркевич нахмурился:
— Я не понимаю вас. К чему эти вопросы? Говорите прямо!
Ричард беззвучно рассмеялся, как он умел делать это — откинув голову, зажмурив глаза, хлопнув себя ладонями по коленям.
— Я знал, что вы скажете это, я даже держал пари с нашим врачом на крейсере, что первый же спрошенный мною русский ответит на мой вопрос именно так: работать! Ну, а теперь послушайте, что мне ответили другие, — он вытащил из кармана блокнот, полистал странички его. — Хотите послушать?
— Пожалуйста.
— Вот, англичанин, командир корвета Бреннингс: «У нас будет слишком много возни с колониями. Придется наводить в них порядок». Француз, штурман из экипажа нашей «летающей крепости», принимавшей участие в челночной операции над нацистскими базами в Норвегии, де-Вильи: «В первую очередь нам придется заняться маки́, потому что все они коммунисты. Во Франции хватит сил, чтобы быстро скрутить их». Ларсен, датчанин, штурман с транспорта: «Лишь бы скорее вернуться домой, а там мы опять начнем разводить свиней и торговать беконом». Читать дальше? Предупреждаю, что и дальше в таком же духе.
— Минутку — Маркевич поднял руку — разрешите и мне задать вопрос. А что вы думаете делать после войны?
— Я лично или мы, янки?
— Понимайте, как угодно.
Дик ответил со сразу окаменевшим выражением лица:
— Готовиться к новой войне!
Алексей отшатнулся, раскрыв рот от удивления:
— Как к войне? С кем, вернее, против кого и али чего вы намерены воевать?
— Против вас.
Уиллер вскочил, несколько раз прошелся из угла в угол каюты, нервно похрустывая пальцами рук. Наконец остановился позади Алексея, опустил ладони на плечи капитана. Маркевич готов был с возмущением сбросить их, настолько диким показалось ему нелепое признание, но Ричард опередил:
— Не считайте меня идиотом или кровожадным варваром. Нет, я не тот и не другой, больше всего на свете мне хочется быть дома, с моими мальчишками и женой, а завтра утром отправиться ремонтировать пароходы на верфи. Так хочу и так думаю не только я, клянусь вам. Так думают и хотят очень многие наши парни. Но послушали бы вы, что говорят, а значит, чего хотят другие, от кого зависит, чему быть и чему не быть! Вот вам слова одного из них, — он схватил блокнот, — правда, я слышал их из третьих уст: «Пусть русские и немцы побольше уничтожают друг друга. Нам это только выгодно». Разве эти слова ничего не говорят вам?
Алексю вдруг стало смешно, и он действительно рассмеялся, поняв тревоги и сомнения американца. Сказал, обеими руками усаживая его на стул:
— Я тоже могу ответить вам цитатой, Дик, и думаю, что не перепутаю, хотя не записал, а просто запомнил ее. В прошлом году, в Архангельске, я разговаривал с одним офицером-англичанином. Я имел глупость почти упрекнуть его за… не совсем корректное поведение союзников на море. И знаете, что он мне ответил? «Если бы, — говорит, — при нашем могучем флоте мы имели такие же, как у вас, замечательные экипажи, Британия вернула бы себе гордую славу владычицы морей!»
— И как же вы ему ответили?
— Очень просто: корабли создаются людьми, а наших людей создает и воспитывает советская власть и коммунизм. Вот почему, на мой взгляд, — только это между нами, Дик, — знаменитый гимн «Правь, Британия!» давно уже пора сдать в архив. А новая война…
— Что?
— Войны не будет, старина. Ее просто не может быть.
Уиллер с сомнением покачал головой:
— Но если…
Маркевич перебил его:
— Давайте без «если». Вы просили не считать вас идиотом или слишком кровожадным, и я не считаю. Но не склонен считать дураками и тех, кого вы цитировали. Нет нужды быть семи пядей во лбу, чтобы понять простую истину: то, что мы сделали на берегах Волги, в Крыму, на подступах к Ленинграду, мы сможем не в меньшей, а в больше степени повторить в Париже, в Лондоне и… Атлантика или Тихий океан не столь уж непреодолимы, как это кажется кое-кому. И вот тут очень уместно слово «если»: мы сделаем все это, если нас вынудят к тому. А разве много найдется таких, кто захотел бы разделить участь фон Паулюса?
Дик не ответил, задумался, машинально спрятал блокнот в карман. Алексей не мешал ему, лишь улыбнулся, увидев, что на этот раз самопишущая ручка не понадобилась американцу. Взяв флягу, сам наполнил рюмки и, подняв свою, предложил: