— Всем для тебя? Да, я помню. — Фраза оставила необъяснимый горьковатый привкус на языке.
— Да. Всем. И его больше нет, — тихо произнесла Сапфира. — Знаешь, в Египте, когда фараон умирал — с ним в гробницу отправлялась его жена.
— Своеобразно…
— А я бы пошла… — В её голосе звенела тоска и боль. Настолько неприкрытые, настолько искренние, что если она играла и это — ей точно нужно было выдать Оскар. Или два. Эд чудом вписался в поворот, до того его выбило из колеи это заявление Сапфиры. И все сильнее одолевали сомнения, что у него вообще что-то получится.
— Слушай, давай выпьем, а? — предложил он. Больше даже для себя, чем для кого-то еще. В конце концов, его тоже триггерило из-за смерти отца, и он толком даже не давал себе забыться за эти дни.
А ей сейчас так же больно, как и ему, — и даже сильнее, хоть Эду и казалось, что это невозможно.
— Ну давай, — устало откликнулась Сапфира. И эта усталость, эта апатия ей категорически не шла.
Глава 9. Терпкий
Алекс…
Ну вот ты мне и соврал.
В первый раз, да.
Знаешь, я б с удовольствием бы сказала то же, что и всегда, что так не бывает, что ты — ненавидишь ложь. Но вот.
Ты обещал вернуться.
Не смог.
И все, что было в моей душе живого — в лохмотья, в клочья, в кровавые лоскутки. Мне чертова куча лет, а все что хочется — это забиться в угол, и выть, выть, впиваясь ногтями в собственные щеки. Так чтобы до крови, до боли, чтобы дать выход этой мучительной горечи, разрывающей сердца на мириады частиц..
Нет, я знала, я понимала, с кем связываюсь, и когда человек на двадцать лет старше тебя — это так-то уже критично. Но… Рано. Рано, очень рано. Я верила, что Он проживет вечность. По нему никогда особенно и не казалось что ему столько лет, и что у него сын — мой сверстник.
Вот почему нельзя как в сказке, чтоб взяли и умерли в один день? Почему мне нужно сейчас продолжать жить, когда Его больше нет. Нельзя. Я была для него, он — для меня. Не было в мире больших совпадений. Не было в жизни моей мужчины, который был готов ради меня на столько. И ради которого я была готова на все.
Я бы хотела чтобы сейчас над моей головой бушевала гроза. Чтобы так, будто небеса раскалывались на осколки. Я бы хотела, чтобы вокруг меня бесновался ураган. Выворачивал бы деревья с корнем, швырял машины в стены многоэтажек. Желательно — чтобы всему миру сейчас в принципе настал уже проклятый апокалипсис, который как всегда запаздывает.
Напиться… Напиться — это хорошая идея. Хотя бы какая-то. Потому что в моей голове сейчас категорически нет никаких мыслей. Я не представляю, как мне сейчас возвращаться домой. Там в шкафу — все еще висят отглаженные Его рубашки. Там много всего, с чем соприкасались его пальцы. И оставаться наедине с этим — невыносимо больно. Хоть все это поливай бензином и сжигай на ритуальном костре. Мне надо как-то дожить до утра, а как это сделать — я пока не поняла…
Алекс… Вот что ты натворил вообще? Зачем так въелся в душу? Сама дура, конечно, сама сделала тебя своим личным божеством, своей вечной слабостью, но вот почему…
Ехали мы неожиданно долго, хотя я не особенно заметила этого времени, на вкус оказавшегося как серый кисель. Просто сидела и смотрела в окно. Надо было — на пролетающие мимо машины, многоэтажки, светофоры, а получалось — сквозь. Сейчас Антон мог завезти меня даже в какой-нибудь лесочек, придушить там и прикопать под сосенкой. Я бы даже особо не сопротивлялась.
— Приехали. Выгружайся, — наконец заявил Антон, и мне пришлось собрать мысли в кучку, чтобы походить на человека, хотя бы отчасти.
Я выгрузилась. Огляделась. Втянула в себя отнюдь не свежий московский воздух, выдыхая из груди эмоции. Хоп, выключили истеричку, включили доспех и алкоголичку. Господи, как паршиво сейчас пытаться быть сильной, но выбора особо не было. Все лучше, чем задыхаться от пустоты, сдирающей кожу с души.
Огляделась. Нет, не лесочек. Сосенки в поле зрения нашлись только на горизонте. Жаль.
— Куда ты меня притащил вообще? Это не похоже на бар!
В профиль это походило на особняк на Рублевке. Я не то чтобы часто тут бывала, в конце концов, журналистов тут не очень жаловали, но очертания местных выпендрежных домишек знала. И тут был шикарный такой мини-замок из светло-коричневого камня с витражами на окнах, и даже с парой башенок. Ну надо же какие мы крутые, понты аж из ушей выливаются. Мажором был, мажором и остался.
— Слушай, Света, ты что мне предлагаешь, чтобы я смотрел, как ты пьешь, или чтобы меня потом дровами в такси грузили? — едко поинтересовался Антон, склонив голову набок. Ой ты божечки, у него что, зубы есть? Куда делся мудак Антошенька, который бесил меня все эти пять рабочих дней? Этот даже отчасти походил на мужика. На полтютельки.
— То есть дровами в такси должны грузить меня? — устало уточнила я. — Я против, я пьяная и от тоски могу изнасиловать таксиста.
— Света, будь любезна, посчитай количество этажей, — рыкнул Антон. Боже, неужели я его достала? Не прошло и полгода, что ли? А я уж думала, что потеряла форму.
— Два…. Или три… Извини, я не в форме для высшей математики.
— Это в принципе не важно, что на двух, что на трех этажах точно должна найтись пара кроватей. Разойдемся где поспать.
— Почему не ко мне тогда? У меня тоже есть, чем нажраться.
— Потому что в наличии второй кровати у тебя в квартире я сомневаюсь. А спать на каком-нибудь диванчике я не согласен.
— Я надеюсь, алкоголь у тебя приличней, чем твоя прическа, — вздохнула я, поймала взгляд Антона, развела руками. Ну кто ж тебя заставлял рождаться с этой вот соломенной башкой?
Собачиться сил не было. Я не ожидала, что меня так размажет на кладбище. Просто стоило увидеть тот ростовой портрет на мраморной стеле… Его — широкоплечего, с выпрямленной спиной… И ноги сами подкосились. В общем, все, что мне хотелось — напиться и уснуть.
Покажи мне свой интерьер, и скажу, кто ты. По корешкам книг в шкафу, по тому, как небрежно валяются на журнальном столике какие-то бумаги. Я не приглядываюсь, не мне лезть в чужую жизнь, а вот не сбрасывая туфель опуститься перед растопленным камином самурайский кодекс чести не мешает. На медвежью шкуру. Будь я в форме — я бы проехалась по этому характерно “брутальному” акценту. Вот как с какой-то шпаргалки списывал — шикарный домина, камин, шкура перед ним. Спроси — наверняка навешает мне на уши кучу лапши, типа “сам прикончил, перегрыз зубами медвежье горло, шкуру снимал с использованием самодельного перочинного ножа”. Сколько таких чудных историй я уже слышала… Хрен с ним. Сидеть нормально.
— Кто каминчик топил?
— Домработница, живет во флигеле, — откликнулся Антон и ушел куда-то в тьму собственного дома.
Вернулся быстро, не один — но в компании бутылки с джином, двух стопок и двух тарелок с нарезанной закуской на столике-подносе.
Джин… Довольно странный, но хороший выбор под ситуацию. Вино было бы не в тему, коньяк или абсент — слишком попсово, водка — сильно перебор, я её не любила. Либо у парниши хорошие осведомители, либо его вкусы в алкоголе удивительным образом похожи на мои.
Антон разливает неторопливо, глядя на пламя, пляшущее по поленьям.
— За Алекса?
— За него.
И не чокаясь…
Чистый джин — не очень-то популярен: слишком крепок, его куда чаще льют в коктейли. А я люблю эту травяную терпкость, раскатывающуюся по горлу. До сомелье мне далеко, с каких холмов собирали можжевеловые ягоды — ни за что не скажу, даже привкус вереска я едва разбираю.
И нет в этом мире сейчас ничего, только полумрак, что топит этот дом, боль — что мы разливаем на двоих по стопкам, и прогорающие поленья в камине.
На самом деле я не была права — после нескольких глотков джина становится очевидно, что Антон переживает из-за смерти Алекса. По своему, по-мужски, молча — но переживает. Возможно, сотрудничество с апельсинкой — младшим Козырем — не приносит ему особого удовольствия. Ой, только попадись мне, мелкий хрен, я тебе откручу все, что у тебя боле-менее выступает за пределы тела. За то лишь, что не дал попрощаться.
— Как вы с Козырем вообще познакомились? — спрашивает Антон после третьей стопки. Он уже содрал с шеи пижонский галстучек, расстегнул и закатал рукава на рубашке и вообще сидит на шкуре скрестив ноги. Расслабился. Я в своем платье ему немного завидую. Я-то так не могу.
— Ночь, притон, фонарь, аптека… — я пожала плечами, прихватывая с тарелки ломтик апельсина.
— Я серьезно, — недовольно буркнул Антон, снова наполняя стопки. — Если это секрет или компромат какой…
Да нет, это не был секрет. И тем более это не был компромат. Я вообще не могу представить, что могло бы оказаться компроматом на меня. И я была как раз настолько пьяна, чтобы болтать о личном с первым попавшимся под руку собутыльником.
— У меня была сессия в клубе, — протянула я, припоминая. — Когда я уже уходила — Алекс задел меня машиной. Отвез в больницу. Там было весело, кстати.
— Почему?
— Ну а представь! — я хихикнула. — Привозят в больницу сбитую малолетку. Двадцать три — это малолетка, отвечаю. Она такая снимает плащик, а под ним — кожаный корсет, ботфорты, а из сумки моей, пока я искала паспорт, выпал флоггер.
Одна медсестричка шлепнулась в обморок, а Алекс сидел и смотрел на меня, охреневая.
— А потом?
— А что потом? — голова уже дивно кружилась, и боль почти не плескалась в груди своим кислотным прибоем. — Две недели он навещал в больнице сломавшую руку меня. Потом — возил на учебу. К исходу второго месяца нашего с ним знакомства Алекс предложил мне место любовницы.
Ну точнее он меня тогда оприходовал на заднем сиденье своей машины. А я чуть не вышибла ему пяткой стекло. А еще через неделю мы съехались…
— Ты была ему ванильной любовницей?
— Ванильной, поначалу, да, — я кивнула. — Без порок и даже без воспитания. Только мы же все равно не удержались.