Лишь по ладони Антона, резко дернувшейся от моей кожи, я понимаю — я произнесла последнюю фразу вслух.
Мою ж мать…
Глава 19. Откровенный
Некоторое время Антон лежал неподвижно и смотрел в потолок. Молча. И взгляд у него был стеклянный.
И ладно бы еще я выдала Алекса, ладно бы Антон не понял, с каким конкретным настроем я все это выдохнула. Нет ведь, Алик — самое любимое, самое тайное из всех имен для Него, то, которое и употреблялось раза три в год, когда я особенно теряла над собой контроль. И все Антон понял — это было выведено у него на лбу крупными буквами. Он на самом деле слишком хорошо меня понимал…
Все исчезло — его лютая одержимость, его лихой азарт, с которым он крутил мое тело в своих ладонях, я будто взяла и одним сказанным словом высосала из него воздух, оставив внутри этого мужчины холодный ледяной космос.
Я практически слышала, как с тихим шелестом сворачивается в трубочку его либидо в мою сторону, и… Да, мне это в данный момент времени не понравилось.
Нет, серьезно. Он — Доминант, Верхний, я это ясно сейчас ощущала — пусть не мой, но характер был. А это значило одно — желание властвовать над женщиной целиком, занимать все её мысли и чувства у него возведено практически до уровня культа. Если он хочет видеть женщину перед собой на коленях — он хочет быть для неё богом. Единственным в пантеоне.
Возможно, все бы ничего, если бы не “хозяин”, сменивший правила игры между мной и Антоном. Я позволила ему сейчас ощутить себя выше меня. И этот вечер принадлежал ему. Я его ему отдала сама. И… Проехалась по нему асфальтовым катком. Прямей некуда дала понять, что в моем пантеоне он занимает не ведущее место. Ну, да, это правда была, но из тех, которые конкретно сейчас озвучивать было не нужно.
Нет, если б я была конченой сукой, я бы просто утерлась, пожала плечами и забила на чье-то пострадавшее самолюбие. Я так делала — в жизни с большинством людей. Они были посторонними, их было не жалко, но… Антон мне посторонними сейчас не был. Я сама сегодня вечером лишила Антона статуса “одноразового”. И да, в данный конкретный момент это было крайне паршивое “спасибо” за те ощущения, что он мне подарил. Серьезно.
Немая пауза затягивалась. Вот так всегда — обстебать, послать, это Светочка может запросто, а как разобраться с собственным косяком — тут все сложно. А Антон молчал, не шевелился, даже моргал редко, если бы не поднималась и опадала грудная клетка — можно было подумать, что я его убила этим вот словом. И лучше бы орал, бесновался, творил какой-нибудь неадекват, так было бы проще — я бы списала это все на знак судьбы, списала бы чувство вины в утиль за ненадобностью и спокойно пошла бы дальше. Но…. Он даже не вставал и не уходил. Он просто молчал, глядя в потолок. И что мне делать конкретно сейчас? Вот сроду не была в такой ситуации, даже не представляю, что говорить и как это разрулить. Это вообще разруливается?
— Что будет, если я скажу, что мне жаль? — тихо спросила я, касаясь ладони Антона.
Я поняла, что он меня услышал только по дернувшемуся уголку рта.
— Не парься, — хрипло выдохнул он наконец. И все. Все?
— Я не могу так.
— Да брось, — устало выдохнул Антон, по-прежнему глядя в потолок. — Не утешай “хозяина” на одну ночь, серьезно. Не надо. Так говоришь, будто между нами три года отношений и будто сейчас у нас с тобой первая брачная ночь была.
И снова молчание. Ровный тон и эти безразличные слова хреново вязались с замершим лицом.
— Нет трех лет, — я качнула головой. — Но ты уже не на одну ночь.
— Две ночи по цене одной, — криво ухмыльнулся Антон со слишком очевидной горечью. Господи, да неужели он так крепко в меня втрескался? Ну, вот же… болван. Ну, нельзя же. Ну, должен же понимать. Я же хрен его знает, когда отойду после Алекса, и не знаю, отойду ли вообще. И все же…
— У меня не бывает Хозяев на одну ночь, — тихо произнесла я. — Мальчики на ночь бывали, но редко, Верхние на один раз — только если сами не захотят продолжать или если мне не понравилось.
Строго говоря и Верхних-то у меня было… Мало. С учетом того, что я в Теме была уже десять лет (ну ладно, шесть активных) — уж я-то знала, что каждый Тему понимает очень индивидуально. И не всякий Дом понимал, что такое для меня подчинение и служение. Не все признавали мои границы, не все умели ограничиваться одними лишь сессиями, думая, что если я встала на колени — значит, это распространяется на всю мою жизнь.
Строго говоря, я и на колени-то не фальшивя вставать могла только перед Алексом. Просто потому что он начал не с того. Алекс начал с отношения. Он заставил меня, мелкую соплячку и лютую садистку, плюющуюся ядом во всех, кто приближался на расстояние вытянутой руки, себя уважать — как человека, как дельца, как мужчину. Он дал понять, что он надежен, что ему можно верить. И вот только после этого я поняла, что все, что во мне есть, при одном только его взгляде в мою сторону, вздрагивает и хочет свернуться у его ног. Он меня не ломал. Он просто стал для меня моим личным богом. И это было очень эксклюзивное ощущение. Никто другой в моих глазах такого уважения не добивался. Ну… Люди в принципе были далеки от совершенства, а мужики, попадавшиеся мне до Него — особенно.
Антону я сейчас дала несколько иной статус. Но формально не удержала даже его. И… Нет, я не видела решения этой проблемы словами, категорически.
— Это вышло случайно, правда.
Я бы и хотела объяснить ему, что у меня просто не получается. Что я бы и хотела взять и закрыть эту страницу, пойти дальше, но тоска тащила меня на дно, давила, не давала нормально дышать и лезла, лезла во все щели моей души. И я не могла вот просто так взять и не вспоминать Его, потому что без него моя жизнь будто потеряла ось и я категорически не знала, куда я сейчас качусь. Все в ту же бездну, нужно подумать.
— Не оправдывайся.
Антон все-таки сел и, подняв с пола джинсы, надел их. Уходить он вроде не собирался, ибо джинсы натянул на голую задницу, но находиться рядом со мной ему явно было не комфортно.
— Строго говоря, я от тебя ничего не ждал, ты мне ничего не обещала, — фальшивость его бесстрастности зашкаливала. Вышел — и пропал, затих, потерялся где-то там в тишине моей квартиры. И темнота окутала меня, будто намекая, что стоит ему уйти — и я останусь уже наедине с собой, с пустотой, и с болью. Это было паршиво — использовать для дальнейшей жизни такой вот эмоциональный костыль, искать спасение от одной боли в этих новых странных даже не отношениях, так, одной локальной войне, то и дело скатывающейся в горизонтальную плоскость. Но ведь я же получала удовольствие от этой войны, так? Получала. И от горизонтальной плоскости в общем-то тоже. И сейчас — я не буду Антона удерживать, я не буду дёргаться, если он снова вернется к своим девочкам из списка, я всего лишь усмехнусь и прижгу ссадину на душе спиртом, а потом пойду дальше. Но если он хочет продолжать… Возможно, я не так уж и против. Мне с ним неожиданно неплохо. Он давал боль, он давал секс, он давал возможность с ним воевать, выплескивая копящуюся в груди горечь. И терять это все только потому, что я сама лузер и умудрилась накосячить — я не хочу.
Антон нашелся на моей кухне, стоял себе и курил у приоткрытого окна, пуская табачный дым в темное звездное небо. Я прижалась лбом к широкой спине. Вот так не так пусто. Большой горячий медведь, прости меня. Знаю прекрасно, что нифига приятного не чувствуешь, когда вот такое происходит.
— Не уходи, — это я произнесла и виновато, и просяще. Мне действительно этого не хотелось. А он имел право, ага.
— Да толку, — Антон выдохнул это почти с ненавистью. — Чтобы завтра снова караулить тебя у подъезда? А я буду. Ты хуже белой горячки.
Что я могла на это сказать? Только “прости”, и оно-то вышло какое-то неловкое. Это же было почти признание. И я в него даже слегка поверила.
— Простить… — тихо повторил Антон, и я поняла, что нет, это вряд ли. Впрочем иначе и быть не могло. Доминанты не прощали, Доминанты воспитывали. Хм.
Когда мои пальцы сжались на пряжке ремня Антона, он не шелохнулся. Но промолчал, не остановил, будто ждал именно этого. А вот когда я вытянула ремень из шлевок — Антон напрягся. Будто не ожидал. А чего ожидал? Что я сама потащу его в постель, чтобы там убедить, что у меня на уме только он? А вышло ли бы это искренне? И помогло ли бы? Было бы достаточно?
А так…
Ремень я вложила в его ладонь.
— У меня вечность не было наказаний, — сообщила со вздохом, — поэтому болевой порог подрасхлебался, много не выдержу. Стоп-слово “лотос”. Ремень — бьет сильно, ощущение от этой боли меня не прет, так что воспитательный эффект будет что надо.
Ну вот собственно и все. Больше мне сказать нечего и предложить в общем-то тоже. Если это его не устроит — увы, придётся, значит, ему как-то взять и пережить.
Кажется, на пару минут Антон перестал дышать. И вообще не двигался ни единым мускулом, так и стоял, с недонесенной до рта сигаретой.
— Я тебе не предлагал этого, — тихо выдохнул он, разворачиваясь и глядя прямо на меня. Руки сжались на моих плечах, я инстинктивно подалась к нему ближе, стремясь оказаться поближе к его коже.
— А я предлагаю, — пожала плечами я. — Ты же хочешь, так?
Он снова не ответил, но я по глазам видела — он хотел. И я, подчиняясь этому взгляду, чуть отстранилась и опустилась все-таки на колени у его босых ног. Существовали негласные правила игры, и я их нарушила, значит, должна понести наказание.
Антон сжал ремень в пальцах плотнее, глянул на меня сверху вниз, а потом… потом тихонько застонал и уселся на пол, оказываясь на одном уровне со мной.
Честно говоря, я на это встряла. Я первый раз видела такую реакцию. Я же более чем открытым текстом предложила отношения с темой, я бы не отказалась познакомиться с Антоном в качестве Верхнего, тем веселее было бы нарываться, а он… Его не прельщает быть моим Верхним? Ну знаете ли…