Парни нарочно сбились так плотно, что Носков никак не мог их обогнать.
– Вита, остановись, – потребовал он. – Пусть ребята пройдут.
Я запаниковала. Почему Артём не предупредил, что это будет Дубенко?
Но только я приготовилась бежать, как прямо перед нами на пути возникли три темные фигуры.
Я моментально узнала их. Тифон, Никита и Лёха. Вот кто должен был меня спасать!
Они прошли мимо с каменными лицами, и, стоило их спинам синхронно сомкнуться позади меня, я побежала.
– А ну разошлись! – донесся крик Носкова.
Затем раздались звуки потасовки, невнятные реплики и ругательства.
Я неслась изо всех сил. Рюкзак раскачивался в разные стороны, норовя вот-вот опрокинуть меня набок.
Притормозив на секунду, чтобы не сбить парочку пенсионеров, я вскользь оглянулась и в призрачном свете едва разгорающихся фонарей заметила, что сзади кто-то бежит. До конца аллеи оставалось всего ничего, но тот, кто бежал за мной, оказался очень быстрым. Нагнал, налетел, сгреб в охапку.
– Семь лет как на пенсии, а реакция – твоим мальчишкам и не снилась, – прерывисто дыша, похвалил себя Носков. – От меня убегать бесполезно.
– Помогите! – закричала я в полном отчаянии, надеясь, что Артём услышит.
Если бы я успела добежать до конца дорожки, он мог бы меня даже увидеть и вмешаться.
Пенсионеры, которых я обогнала, приостановились.
– Все нормально, – крикнул им Носков.
Те торопливо развернулись и пошли в обратную сторону.
Носков принес меня домой на руках. Я отказывалась идти, поджимала ноги и падала. Он немного протащил меня волоком, а потом закинул на плечо.
В этот раз он зашел к нам в квартиру, чтобы передать меня маме и рассказать, что случилось. Мама восприняла новость на удивление спокойно, кажется, она ожидала нечто подобное. Они вместе обыскали мой рюкзак и карманы куртки. Нашли телефон, и мама, бесцеремонно прочитав нашу с Артёмом переписку, объявила:
– Больше в школу ты не ходишь. А я звоню опекуну Чернецкого.
Но мне было все равно. Я почти не слышала ничего из того, что она говорила. Я словно окаменела. Не разговаривала, не плакала, не реагировала.
Ушла к себе и приперла ручку двери стулом. Так делали Макс и Амелин, спасаясь от привыкшего вламываться к ним без стука Артёма.
Мне нужно было остаться одной. Сердце колотилось как ненормальное, норовя выскочить через горло, и я думала только о том, чтобы оно уже, наконец, успокоилось. Остановилось. Пусть даже навсегда.
А потом со мной случилось то, чего уже давно не происходило. Стены поплыли, цветы на них закружились и стали сплетаться в причудливые венки. Уши заложило, ноги отнялись, затылок похолодел, и я потеряла сознание.
Состояние обморока – это не сон. В нем не бывает цветных картинок или сюжетов – в нем пустота, невесомость и бездонная глубина. Но возвращение на поверхность всегда сопряжено с мимолетным ощущением ужаса, словно выныриваешь с того света.
Я лежала на полу, спина прижималась к боковине кровати. Рука, оказавшаяся подо мной, очень сильно затекла. Значит, я пробыла в таком положении долго.
Медленно поднявшись, я хорошенько растерла руку и прислушалась. В квартире стояла тишина. Судя по положению дверной ручки, мама пыталась войти. Убрав стул, я приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Везде было темно.
Мама спала, так что путь в туалет был свободен. Но я успела пройти только половину коридора, когда ноги в одних носках неожиданно наступили во что-то мокрое.
Быстрыми шагами, слыша собственное шлепанье, я добежала до выключателя и зажгла свет. Коридор был весь покрыт водой, а на потолке в разных местах скапливались тяжелые толстые капли и падали вниз. Ванная, туалет и кухня тоже были в воде. Гостиная только начала промокать.
Не успев ничего толком обдумать, я кинулась в мамину комнату:
– У нас потоп, вставай!
Мама вскочила и ошалело выбежала за мной. Увидев, что творится, быстро надела халат и, с грохотом отперев свою тысячу замков, вылетела за дверь.
Громко топая по ступеням и причитая на ходу, она поднялась на второй этаж и принялась трезвонить в звонок. Послышался заливистый собачий лай.
И тут – я не поверила своим глазам – с лестницы первого этажа мне навстречу поднялся Артём. Приложил палец к губам и, широко шагая, вошел в квартиру. На ногах у него были резиновые сапоги.
Ни слова не говоря, он быстро сдернул с вешалки мое пальто, завернул меня в него и поднял на руки. Наверху кто-то открыл маме дверь, и она принялась истерично кричать.
Перед тем как Артём вынес меня из квартиры, я успела только схватить рюкзак.
Когда мы отъехали немного от дома, Артём велел мне снять мокрые носки и завернуться в плед.
– Ты ненормальный, – сказала я, чувствуя необычайный прилив счастья. – Как тебе такое в голову пришло?
– Сидел, вспоминал, как мы с тобой познакомились… – Он бросил на меня хитрый взгляд. – Про тот потоп и как ты сразу в меня влюбилась.
– Но у вас там, наверное, ужас? И как только ребята согласились?
– А кто их спрашивал? – Артём довольно улыбался, он был полон энтузиазма и весь светился радостью победы.
– Даже Макс не знал?
– Не-а, но ты за него не переживай. Ему не привыкать. Сейчас воду соберут, а завтра придет уборщица. Я с ней договорился.
– Неудобно получилось.
– Ой, ладно, мы с Котиком и не такое проходили. Позлится немного и отойдет. Он же все понимает. – Артём снова притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
С того момента, как мы тронулись, он проделывал это примерно каждые три минуты.
– Я так разозлилась на маму, что опять потеряла сознание, – призналась я. – Повезло, что вовремя очнулась.
– Вообще-то, не очень вовремя. Я просидел на площадке два часа.
– А если бы только мама проснулась, а я нет?
– Она бы по-любому вышла, и я пришел бы и забрал тебя. Какая мне разница, спишь ты или нет? Думаешь, зря пледы приготовил? Там и одежда есть. Моя, правда. Захватил на случай, если ты совсем раздета.
Мы приехали куда-то в центр Москвы, где снега почти не было. Грязи тоже.
Повсюду, украшенные новогодней подсветкой, горели вывески ночных ресторанов и клубов. Остановились возле одного из них.
Оставив машину с мигающими фарами, Артём вернулся через минут семь. В руках у него были короткие золотистые сапожки.
– Это на сейчас. – Он положил мне их на колени. – Утром купим нормальную обувь.
– Откуда они? – Я покрутила блестящий сапог в руках.
– Знакомая дала. Должно подойти. У тебя же тридцать седьмой?
Высвободив ногу из пледа, я всунула в сапог голую ступню. Он сел в точности по ноге.
– Ну и отлично, – обрадовался Артём. – Значит, моя Золушка. Не зря я тебя забрал. Хочешь есть?
Я прислушалась к себе. В последний раз я ела только утром, когда уходила в школу.
– Кажется, да. Но сейчас половина четвертого.
– И что?
– Кто ест в половине четвертого?
– Я. А теперь еще и ты.
Ресторан, в который он меня привез, был роскошный. Хотя Артём сказал, что он «так себе», но зато меня пустят даже в таком виде.
Вид мой и правда оставлял желать лучшего: теплый бежевый свитер и брюки, в которых я ходила в школу, а потом валялась в обмороке на полу.
Но на это действительно никто не взглянул.
– Ты обещал, что я смогу позвонить маме, – сказала я, как только мы заказали еду. – Было бы здорово сделать это побыстрее, чтобы больше не думать.
– Будь по-твоему. – Артём выгреб из кармана горсть сим-карт, взял первую попавшуюся и, вставив в свой телефон, протянул мне.
Услышав мое «алло», мама тут же заговорила сама, не давая вставить ни слова:
– Можешь больше вообще не возвращаться. Знать тебя не желаю. Не дочь, а Иуда.
И сбросила вызов.
У меня отлегло от сердца. Было бы хуже, если бы она начала давить на совесть или на жалость. Но она еще злилась из-за потопа.
– Ты сможешь вернуться домой в любой момент, когда захочешь, – сказал Артём, забирая телефон. – Обещаю. Но это не значит, что я не сделаю так, чтобы ты этого не захотела.
Артёму все было нипочем. Рядом с ним любые проблемы начинали казаться мелкими и ненастоящими. Иногда он просто в это играл, но в большинстве случаев так оно и было.
Он был человеком действия и уверенности в себе. Если проблема и существовала, то решал он ее любыми возможными способами. Как, например, с потопом.
– Дня четыре нам придется в гостинице пожить. Моя риелторша нашла классную квартиру. Но старые жильцы еще не съехали, придется обождать. Ничего?
Я рассмеялась:
– Конечно же, ничего! Только меня могут не пустить в гостиницу. Мне ведь семнадцать…
– Это фигня. Я договорюсь. – Перегнувшись через стол, он притянул меня за затылок и поцеловал.
У него все было так.
Глава 13Тоня
Если у меня не задался день, говорить об этом было необязательно. Амелин понимал мое настроение по количеству в сообщении слов, скобочек или точек. По скорости ответа, по реакции на его шутки, по музыке, которую я скидывала.
Трудно представить, что раньше люди жили без телефонов и Интернета, без возможности все время оставаться на связи, обмениваться впечатлениями, новостями, голосовыми сообщениями, картинками, писать друг другу забавные глупости и придумывать локальные мемы.
Когда-то давно влюбленные довольствовались письмами, идущими до адресата по несколько месяцев. Что же это была за любовь?
Но ведь она была и, наверное, до сих пор есть, просто я о таком ничего не знаю. Потому что, как по мне, любить – означает быть чем-то общим и абсолютно неразделимым, как бурлящий химический сосуд, в котором не прекращаются реакции: тепловыделения, энергообмена, замещения и восстановления.
Любовь – это когда, встретившись в половине седьмого вечера в метро, можно не спрашивать «Как прошел день?» и не интересоваться настроением, а начать разговор так, будто с самого утра вы не расставались ни на минуту.