Сметана была жирная и холодная, картошка в варениках – обжигающе горячей, сливочное масло, расплавившись и перемешавшись со сметаной, превратилось в соус. Ели молча, только сопели, выпуская изо рта пар и смакуя вкуснятину. Счастливые мгновения – находиться рядом с Лёхой и в тишине.
Наевшись, мы болтали. Снова обсуждали побег Виты, ее маму, Артёма и всю эту идиотскую ситуацию в целом, Дубенко и его компанию. Я рассказала о нашей с ними стычке в школе, и Тифон с уважением пожал мне руку.
Амелин наблюдал. Я прямо кожей чувствовала его настороженный взгляд. И то, как он следит за нами обоими. Молчаливо и пристально. Так же как это было летом, но тогда я не особо понимала, что происходит, зато теперь постоянно одергивала себя, стараясь избегать любых взаимодействий с Тифоном.
– Что там у тебя за сюрприз? – спросила я Никиту. – Настя мне все уши прожужжала.
– Это сюрприз, – ответил он.
– Ну мне-то можно сказать?
– Так и быть, – снисходительно протянул Лёха. – Короче, то агентство, где мама работает, занимается еще и квестами. Одно время они на них зарабатывали даже больше, чем на праздниках. Но сейчас кризис, и одну из точек пока прикрыли. Не могут с арендой расплатиться. Ищут субподрядчика, ведь у них там все: и залы, и оборудование, но с этим тоже туго. В общем, не важно. Главное то, что у моей матери есть оттуда ключи. От всего помещения. И я иногда их у нее заимствую. Не афишируя, конечно.
Вот Никитос попросил – я ему достал. Пусть развлекутся. Там знаете как круто? Я пять раз был. Огромные тематические залы по киношкам – и все как настоящее. Некоторые места очень стремные, но я туда девчонок не водил. Представляю, сколько было бы криков! Туда можно даже заказать еду, только нужно встречать курьера на улице, чтобы не светиться, но вообще, поскольку это бывшее фабричное здание, там сидит много различных арендаторов, так что вряд ли кто-то будет выяснять, откуда ты. Кстати, можно и на ночь поехать…
Резкий звонок в дверь оборвал Лёху на полуслове.
Тифон пошел открывать. В прихожую ввалилась Зоя. Без шапки, со снежным сугробом на волосах и тут же долетевшим до нас запахом ягодных духов.
– А вот и наша новая Снегурка, – сообщил Лёха.
– Новая? – Не мигая Никита смотрел на то, как Тифон возится с Зоиным шарфом, зацепившимся за застежку пальто.
– Настина замена.
Эта новость мне не понравилась, и было ясно, что Насте она понравится еще меньше.
После четвертой елки, проведенной в торговом центре, она, выступая, больше не стеснялась, слова не забывала и держалась совершенно раскованно. Со стороны – настоящая Снегурочка. Милая, улыбчивая, зажигательная. Весело играла с детьми и даже в одном месте пела. Ее фото с Дедом Морозом стали живыми и разнообразными. Она научилась позировать. И столь веселой прежде я Настю не видела.
– Рыжая Снегурочка – это почти как Снегурочка-афроамериканка, – сказала я Лёхе.
– Это вы про меня? – звонко выкрикнула Зоя.
Амелин прикрыл глаза ладонью.
– Ага, – ответила я, немного разозлившись. – На месте детей я бы в тебя не поверила.
Зоя босиком, в тонких эластичных колготках быстро вошла на кухню. На ней была коричневая расклешенная юбка ниже колен и объемный зеленый свитер.
– Я бы тоже в себя не поверила, но Лёха сказал: «Выручай», а я уже в прошлый раз отказалась.
– Цени, что я тебе первой предложил. – Лёха подставил ей щеку для поцелуя.
Она торопливо чмокнула его и оглядела стол с пустыми тарелками:
– А что у вас к чаю?
Но к чаю ничего не оказалось, и Тифон вызвался сходить в магазин. Зоя стала отказываться, однако он все равно ушел.
Следом собрались и мы с Амелиным.
– Не понимаю, что он с ней так носится, – сказала я, когда мы уже вышли на улицу. – Строит из себя принцессу.
Амелин укоризненно покачал головой.
– Я тебе сейчас кое-что скажу. – Он осторожно взял меня за руку. – Только, пожалуйста, не обижайся. Просто знай, что я тебя люблю даже такой.
– Даже какой? – Я попыталась высвободиться, но он был настроен игриво.
– Любой люблю. Только сейчас у тебя это опять.
– Что опять?
– То, о чем ты просила говорить, когда это происходит.
Выдернув руку, я остановилась, и несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза.
На его лице под капюшоном двигались тени.
– Зоя ничего из себя не строит. Ты просто ревнуешь.
– Что? – Я не поверила своим ушам. – Думаешь, я не понимаю, с чего это ты вдруг согласился туда пойти? Уж точно не потому, что ты такой дружелюбный и компанейский. Проверяешь меня, да? Наблюдаешь: что я скажу, как посмотрю. Типа испытание, да? И после этого заявляешь, что «опять» у меня?
Развернувшись, я зашагала дальше. Он поспешил догнать:
– Это я не тебя проверял, а себя. Хотел убедиться, что больше не переживаю по этому поводу так, как раньше.
– Ну и?..
– Переживаю, но вроде уже лучше. Хотя то, что ты злишься на Зою…
Мне пришлось снова притормозить. Во время разговора с Амелиным всегда нужно было оставаться начеку и следить за его мимикой. Одна и та же фраза могла означать совершенно разное.
– Я тебе сто раз говорила, что ревность – это самое бессмысленное переживание на свете. Либо тебя любят, либо нет. А если не любят, то никакой ревностью этого не исправить.
– Ошибаешься, – неожиданно твердо, будто ставя диагноз, произнес он. – Ты просто ничего по-настоящему не теряла.
– Неправда! Когда ты ушел из «Хризолита», у меня случилась паническая атака, и я чуть не задохнулась. По-настоящему! Я! Я, Амелин, чуть не умерла – не метафорически, а по правде. Физически. Как ты вообще мог со мной так поступить?
Эти слова возымели просто магическое действие. Он словно выдохнул переполнявшую его тревогу в виде облачка пара и прислонился лбом к моему лбу так, что оба его глаза слились в один.
– Ты же знаешь, что я сделал это ради тебя. Чтобы тебе было проще. И легче.
– Легче что?
– Легче выбрать кого-то лучше меня. – Он чуть наклонил голову, и один глаз разъехался на два асимметричных. – Я очень старался поступить благородно. Это ведь так называется?
Я почувствовала, как пульсирует его сердце. Этот разговор в различных интерпретациях на протяжении всей осени мы повторили уже много раз. Но Амелин до сих пор никак не мог окончательно успокоиться.
– И как я должна была об этом узнать? Если не считать выходку в душе, ты не устроил ни одной душераздирающей сцены. – Я отодвинулась.
Из-за перекошенных, как на картинах Шагала, глаз начинала кружиться голова.
– Я пытался быть, как ты говоришь, нормальным.
Он взял меня за руку и засунул ее в карман своего пальто, но в ту же секунду мои пальцы нащупали нечто металлическое и очень холодное. Потянув, я выудила оттуда Лёхины наручники.
– Нормальным?
– Это не я. – Он рассмеялся, явно не ожидая их увидеть. – Клянусь. Хочешь, отнесу назад?
– Ладно. – Я взяла его под руку и повела в сторону метро. – Если скажешь, что ты увидел на картине, можешь оставить эту игрушку себе.
– Нет, пожалуйста, загадай другое условие.
– Это что-то стыдное?
– Для меня – да.
– Тогда я тем более хочу знать.
– А вдруг это очень сильно стыдное?
– Чем стыднее, тем любопытнее.
– Ты жестокая и совсем меня не жалеешь.
– Ни капли. К нам сегодня психолог на общагу приходила. Рассказывала, что люди, подвергшиеся в детстве насилию, склонны к виктимному поведению и мазохизму.
– Так я и знал. Мила говорила, что ты только изображаешь святошу.
– Сердце матери, Амелин, не обманешь.
Он снова достал наручники и многозначительно покачал их на пальце.
– Еще немного – и ты вынудишь меня ими воспользоваться.
Наша шутливая перепалка грозила вот-вот перерасти в очередную маленькую баталию, как неожиданно Амелин сдался.
– Ладно. Ты имеешь право знать обо мне все. Но я тебя предупреждал. – Он немного помедлил, решаясь. – Это деньги. На картине со счастьем я, Тоня, увидел деньги. Представляешь, какая я, оказывается, посредственность и какое у меня ничтожное счастье. Это, наверное, самое стыдное, что я узнал о себе за всю жизнь.
– Глупости. Что в этом стыдного? Всем людям нужны деньги, а тебе особенно.
– Но счастье! Оно никак не может измеряться деньгами. Это же очевидно.
– Картине лучше знать.
– Может, они все-таки ошибаются, эти картины?
– Не ошибаются. Просто все остальное для счастья у тебя уже есть.
Глава 14Никита
Сначала я решил позвать Настю к Лёхе на дачу, куда он нас с Тифом возил прошлой осенью.
Большой уютный загородный дом. Лёхины родители уезжали оттуда в ноябре и до весны не появлялись, поэтому Лёха постоянно приглашал туда своих подружек.
Подумал, что было бы здорово, если бы мы с ней поехали вдвоем. Пожарили бы шашлыки, погрелись у камина и погуляли по заснеженному лесу. Могли бы провести вечер вместе, никуда не торопясь. Нафантазировал небольшую романтическую сказку, после которой Настя должна была окончательно простить меня.
Однако, когда заговорил об этом с Лёхой, выяснилось, что на ближайшее время дачные поездки накрылись медным тазом. Кто-то из соседей позвонил его маме и рассказал, что Лёха тусит на даче. Родители нагрянули, устроили скандал, и лавочка прикрылась.
Вместо этого Лёха предложил другой вариант, которым сам в последнее время пользовался, и заверил, что это круче дачи и что все подруги, которых он туда возил, остались в полном восторге. Только ехать предстояло за город полтора часа на двух автобусах.
Для людей, привыкших к расстояниям Москвы, это, в общем-то, пустяк, однако около половины второго разыгралась метель, и от остановки до фабричной проходной мы десять минут шли, закрываясь от колючего ветра, не в силах поднять головы.
Но стоило впереди показаться фабрике, остановились не сговариваясь.
Из-за бетонного забора виднелось множество разнокалиберных построек дореволюционного вида из красно-оранжевого кирпича. Крыши со скатами, широкие кирпичные трубы, огромные окна. Все это неправдоподобно ярко проступало сквозь белую пелену метели.