– Кто гордость? – опешил Тифон.
– А то ты не в курсе, что он от тебя без ума.
– Че за бред?
– Не бред. – Ярослав немного помолчал. – Короче, поверь, сейчас нам надо быть заодно. Ясное дело, мы не станем дружить и все такое, но нужно просто спокойно перекантоваться каких-то пару недель. Уедешь – и проблема рассосется. У тебя потом будет куча времени подумать, как дальше общаться с ним, чем жертвовать, ну или не жертвовать.
– И надолго вас сошлют в случае неповиновения? – неожиданно перебил его Макс.
– Да фиг знает. – Ярослав пожал плечами. – Пока это только угрозы, но, если отца продолжать цеплять, он из упрямства их выполнит.
– Ясно. – Макс многозначительно покосился на Тифа.
– Ты это зачем спросил? – Тифон почуял недоброе.
– Просто так. Для информации. – Макс улыбнулся. – Зоя наверняка очень расстроится. Ей же и год казался очень долгим.
Ярослав коротко хохотнул, а Тифон выругался и с силой шибанул дверью.
Из салона его не было видно, но мерцающий огонек сигареты означал, что беспокоиться не о чем.
– Какие прогнозы? – спросил нас Ярослав.
– Мне кажется, Макс был самым убедительным, – ответил я.
– Потому что хочу, чтобы что-то уже наконец происходило. А препираться вы так можете до утра.
Я был полностью согласен с Максом, хотя, надо отдать ему должное, он рисковал.
– Черт с вами. – Тифон забрался на заднее сиденье с моей стороны, потеснив меня к собаке, которая тут же радостно кинулась к нему лизаться.
– Только к вам домой все равно не поеду, – сдавленно промычал он под напором собаки. – И денег твоих брать не буду.
– Ну хоть что-то, – обрадовался Ярослав. – А конкретные предложения есть?
Тифон пожал плечами, и мы вернулись к тому, с чего все началось.
Только теперь все молчали.
Снова пришло сообщение от Насти, а звонок от Дятла я сбросил.
Было без пятнадцати двенадцать.
– Пацаны, – подал голос я. – Если вам без разницы, где думать, давайте вы будете делать это у меня во дворе. Там наверняка тоже есть свободные места. Просто, если я сейчас не выдвинусь домой, мне грозят очередные разборки.
Возражать никто не стал, и через десять минут я уже с облегчением высаживался возле своего подъезда.
Пожелав им удачи, я попросил написать, как все разрешилось. Компания подобралась странная, и я искренне надеялся, что им удастся обойтись без жертв.
– Эй, – окликнул меня Тифон, когда я уже набирал код домофона. – Ключи-то от фабрики оставь.
Тихо проскользнув в комнату, я потрепал Дятла по кудряшкам и, пока он рассеянно крутил головой, схватил пару печений из его миски, а потом залпом допил молоко.
Никогда еще я не был так рад вернуться домой. Разборки и проблемы парней порядком утомили. Я понимал, что все они оказались в тяжелой ситуации, что каждому из них несладко и нужна помощь, но в том, что касалось родителей и семейных дрязг, я сам ничего толком не понимал.
Опекун Артёма, отец Ярослава и Тифа – влиятельные и серьезные взрослые люди.
Сила, которой и противопоставить-то толком нечего. Трифонов хоть и фыркал, но я плохо представлял, как он может быть сам по себе. Куда пойдет? Что будет делать? Без угла, без денег, без какой-то определенной цели. Максу пришлось гораздо хуже. Ему выбор не предлагали.
Блаженно растянувшись на кровати, я подумал о том, что счастлив лежать вот так дома, в тепле и со светом, избежав заметенных дорог, ночного автостопа, неведомого притона болгар и прочих авантюр, способных прийти Трифонову в голову. Счастлив, что меня из дома никто не выгонял, что у меня не было отца тирана, родители мои живы и здоровы, а брат, пусть неродной и ужасный чудик, не напрыгивал на меня каждый раз с кулаками.
– Явился. – Бабушка заглянула в комнату и шумно принюхалась. – Табачищем несет…
– Мы в машине сидели.
– Пили?
– Нет. Болтали просто.
– Проветрите перед сном.
– Бабуль. – Я приподнялся на локте, когда она уже закрывала дверь. – Рис с изюмом получился очень вкусный.
– Ты его погрел?
– В микроволновке.
– Ну наконец-то дожили. У твоего желудка появился шанс избежать гастрита. Только, конечно, если курить бросишь.
– Так я же не курю.
– Рассказывай, ага. В машине они сидели. – Бабушка скептически хмыкнула и скрылась.
Дятел стянул с головы наушники и оторвался от монитора.
– А? Ты что-то сказал?
– Бабушка заходила, ругалась, что от тебя табаком пахнет.
– Правда? – Дятел рассеянно понюхал пижаму на своем плече, потом спохватился, словно догадавшись о чем-то. – Так это, наверное, из-за бенгальского огня.
– Какого еще огня?
Вместо ответа он выдвинул ящик стола и достал оттуда целый неочищенный мандарин с черной прожженной сквозной дыркой посередине.
– Вот! Нужно было точно убедиться, что бенгальский огонь может гореть внутри мандарина и не погаснуть.
– Ох. – Я снова откинулся на подушку. – Лучше бы ты курил.
Глава 17Тоня
Я пришла домой в десятом часу. Родителей не было. Иногда по пятницам они задерживались дольше обычного: могли зайти куда-то поужинать или встретиться с друзьями.
Переодевшись, я сразу набрала мамин номер, чтобы доложить о своем возвращении. Она не ответила. Тогда я позвонила папе, однако не успела и рта раскрыть, как он немедля выложил:
– Мама в больнице и может потерять ребенка. На работе сильно перенервничала. Врачи пытаются что-то сделать. Будут новости – напишу.
Не выпуская из рук телефона, я села на пол, облокотившись о стену.
В смысле «потерять ребенка»? Мы же уже всё решили – и я, и мама. Мы настроились. И папа настроился. Мы все его хотели и ждали, даже если не мне с ним сидеть. Пускай он еще не рожден, но он уже есть. Он существует.
Я снова схватилась за трубку.
– Мама попала в больницу, и ребенка может не быть. – Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. – А папа сидит и ждет, что скажут. А я… А я… Я не знаю, что делать.
– Сейчас приду.
Предвосхищая мои возражения, Амелин сразу же сбросил вызов.
После нашего расставания он, вероятно, успел дойти только до метро, потому что уже через десять минут утешал меня в коридоре:
– Глупенькая, это же не значит, что всё.
– Не значит, – пыхтела я ему в плечо, стараясь не хлюпать носом. – Но может же быть всё.
– Пока не всё, то и говорить нечего. Я умирал сотни раз.
– Извини, но сейчас не до шуток.
– Это не шутка. Люди до ужаса живучие создания: захочешь умереть и не сможешь. А знаешь почему? Потому что на свет появляются только самые лучшие: сильные, здоровые и живучие. Этот ребенок уже смог победить двадцать миллионов версий себе подобных. Миллионы, Тоня! Что ему какие-то там мамины нервы?
– Конечно, мы жили без него и будем дальше жить, но это неправильно и жестоко. Еще месяц назад я ничего о нем не знала, а сейчас готова отдать что угодно, лишь бы он остался.
– Давай ты просто ляжешь спать, а завтра проснешься – и окажется, что все хорошо.
– Откуда ты знаешь?
– Вот просто поверь мне, ладно? Ты же мне веришь? Я же интуит и немного волшебник. – Его глаза улыбались, но я ему верила. – Я пойду, а ты напиши, когда папа приедет.
Папа приехал в час ночи с большим пакетом фастфуда. К тому времени я уже спала, но, услышав, как открывается дверь, выскочила в коридор.
Выглядел он ужасно расстроенным. Настолько, что словами не передать.
– Все будет нормально, – сказала я. – Это точно. У мамы по-другому не бывает.
– Хотел бы я, чтобы ты оказалась права. – Он передал бумажный пакет с бургерами. – Но сейчас остается только верить в чудо.
На следующее утро мы с папой поехали к маме в больницу, однако нас не пустили. Только вещи разрешили передать. Дежурный врач сказал, что «сейчас рано говорить о прогнозах» и даже при хорошей динамике ее отпустят не раньше чем через неделю. А если улучшений не наступит, то придется оставить до января.
От известия, что мама может провести Новый год не с нами, папа совсем сник.
Вечно бодрый, деловой и жизнерадостный, он внезапно сделался растерянным и тихим.
На заправке оплатил бензин не из своей колонки, не остановился на пешеходной зебре, а когда вернулись домой, два раза ходил проверять, запер ли машину.
В любых сложных ситуациях мама обычно говорила ему: «Тупиковых проблем не бывает», или «Все это временно и скоро пройдет», или «С каких это пор ты решил, что можно расслабиться?». Мамины советы всегда предполагали стойкость и борьбу.
Я тоже выдала ему нечто подобное, но не только потому, что на самом деле так считала, но еще и от страха. Ведь у меня самой в голове не укладывалось, что родители могут с чем-то не справиться. Правда, вышло не очень-то позитивно, зато правдиво и отрезвляюще – именно так, как это получалось у мамы.
Я сказала, что ничего ужасного не происходит, главное, что с мамой все в порядке, а в случае чего – без этого ребенка мы прекрасно жили и еще сто лет проживем.
Возможно, папа решил, что я бесчувственная, но это определенно взбодрило его, и он стал задумываться о более практичных вещах. Таких, как возврат новогодних путевок в дом отдыха и перевод маминых рабочих проектов на себя.
Амелину я написала обо всем, он очень долго молчал, а потом ответил, что у них была безумная ночь и он едва не проспал елку. Но в подробности не вдавался. Спросил только, нужна ли его помощь, а когда я ответила, что все еще верю в чудо и его обещание, что все будет хорошо, заверил, что иначе и быть не может.
Это был обычный, рядовой разговор, который я потом прокрутила в голове не меньше ста раз. Говорили в привычном, немного шутливом тоне – так, как можно разговаривать только с Амелиным, а в его голосе звучало искреннее сочувствие. Только от предложения встретиться вечером я отказалась, сказав, что пока я побуду с папой, ведь ему еще хуже, чем мне, а сегодня суббота, и оставлять его одного не стоит. Договорились, что Костик напишет после елки, и все. Больше в этот день он не прислал мне ни строчки. Ближе к вечеру, когда я уже стала ему названивать, не ответил ни на один звонок.