Аделина передала мне в руки свой айфон.
На фотографии была точно такая же картина, как те, которые подарил ребятам Гаврилович. Но красная. Холст, покрытый хаотичными мазками однотонной масляной краски. На первый взгляд ничего особенного. Просто цвет.
– Это – «Красная красота». Так в древности называли наряд девушки, с которым она расстается перед замужеством, – пояснила Аделина. – Инициация. Переход в новое качество. Понимаешь? А это, – она перелистнула картинку на золотистый, будто светящийся, квадрат, – «Звездная пыль». Приносит успех. Я раздобыла ее самой первой.
Следующими была приносящая удовольствие бледно-розовая «Пастила» и серая картина «Слоны Ганнибала», означающая волю к победе.
– Возможно, когда-нибудь я соберу их все. Говорят, таких существует около пятидесяти. Но пока я стараюсь приобретать только те, чьи свойства мне нужнее всего.
– Вам нужен покой?
– Именно. – С протяжным вздохом она потянулась разминая спину. – Ты не представляешь, как я устала.
– Но Костя считает, что она приносит душевный покой.
– А вот и нет. Душа меня совершенно не интересует. «Место на кладбище» – это покой физический. Не смерть, конечно, но стагнация. В последнее время я совершенно не могу спать и даже в свободные минуты ощущаю тонус. Подержу ее немного у себя, потом передарю.
– Если вы умеете исполнять желания, то почему не пожелаете себе покоя?
– С желаниями не так все просто. – Аделина снова уставилась вперед. – Есть у меня одна знакомая бурятка. Улзы. Потомственная шаманка, слепая и немощная. Я плачу ее племяннице. Проблема в том, что один человек – одно желание, понимаешь? А я уже загадывала. Но обычно до шаманки дело не доходит. Девяносто процентов желаний исполняются деньгами и связями. Вот как у твоего Кости.
– Скажите, пожалуйста, что это? Вдруг оно поможет его найти?
Несколько секунд Аделина раздумывала.
– Его желание касалось тебя. Точнее, твоей мамы.
– Мамы? – Такого я совсем не ожидала.
– Он загадал сохранить ей ребенка. Но для этого не требуется ни волшебство, ни магия. Достаточно договориться с хорошими врачами и найти нужные лекарства. Я ей помогу, но сначала мне нужна картина.
Попрощавшись с Аделиной, я отправилась домой и почти сразу написала Лёхе, попросив дать адрес того загородного дома, куда они ездили на детский утренник. Но Лёха заупрямился, испугавшись, что я устрою «самодеятельность», и предложил встретиться лично, чтобы все обсудить.
Глава 20Никита
Тифон, Ярослав и Макс все же умотали на фабрику. Об этом мне рассказал Лёха. Они забрали его из дома в семь утра и заставили ехать с ними, а до этого всю ночь просто катались по Москве. Сначала отвезли Лану на передержку. После Ярослав отвалил кучу денег за парковку на территории фабрики, и только потом им удалось заселиться.
Меня подмывало поехать к ним и разведать обстановку, но предновогодние недели в универе были слишком насыщенными, так что я вряд ли смог бы выбраться при всем желании.
Однако в среду посреди четвертой пары внезапно написала Зоя, приглашая нас с Настей на каток в парк Горького.
Этот препод разрешал выходить не объясняя причин, главное, чтобы его не отвлекали. И я не отвлек – просто тихо собрался и свалил.
Сагитировать Настю на коньки оказалось проще простого.
Встретились через тридцать пять минут после того, как я с непроницаемым видом вышел из лекционной аудитории.
– Я очень волнуюсь за Тоню, – сообщила Настя после вопроса о том, как у нее дела. – Она только с виду такая спокойная, а на самом деле сильно переживает. В первый раз, когда Амелин пропал, у нее даже чесотка на нервной почве началась, представляешь?
– То есть он уже пропадал?
– Несколько раз. Для него вполне нормально взять и исчезнуть ни с того ни с сего. Тоня вечно паникует, а потом оказывается, что все в порядке. По правде говоря, будь я на ее месте, не смогла бы встречаться с таким человеком, как Амелин. Нет, он, конечно, неплохой… В том смысле, что добрый и с ним всегда интересно, но для меня все это слишком сложно. Раньше я думала, что с легкостью могла бы полюбить любого, кто полюбит меня, а сейчас понимаю, что по-настоящему, наверное, никогда не полюблю.
– Что значит – по-настоящему?
– Ну вот как у них с Костей – когда умирают и страдают друг без друга. Я слишком слабая для таких эмоций и ужасно их боюсь. Или, может, просто не доросла до подобного.
– У Тифа с Зоей тоже по-настоящему, – ревностно отозвался я, словно речь шла о парочке года. – С первого класса, между прочим. Но никто не умирает.
– Зоя летом от него сбежала, – заметила Настя. – А от того, кого любят по-настоящему, не убегают. Убегают с тем, кого любят. Кстати, ты знаешь про Виту и Артёма?
– Само собой. – Первым делом мне вспомнился Костров, выгоняющий Макса из дома.
– Вот это я понимаю – любовь, – восхитилась Настя. – Очень красиво.
Я скривился.
– Почему ты так поморщился?
– Не хотел бы я оказаться на месте Артёма. Меня это пугает не меньше, чем тебя страдания. Знала бы ты, какие у них неприятности.
– А что бы ты сделал, окажись на его месте?
– Я бы никогда не оказался на его месте. Меня все мамы любят. – Я почувствовал, что улыбка вышла самодовольной, и поспешил реабилитироваться: – И потом, я бы не сделал ничего такого, из-за чего понадобилось бы прятать от меня девушку.
– Значит, ты не романтик?
В ее голубых глазах поселилась провокация.
– Разве это романтика, Насть? Это древность и пережитки прошлого. Уж насколько Тиф без башни, но даже он не влез бы в такое.
– Тиф, Тиф… – Настя надула губы. – О чем бы ни зашел разговор, ты постоянно говоришь о нем так, словно он идеальный человек.
– Не идеальный, конечно, но я хотел бы быть таким, как он.
– Зачем? – Ее глаза сделались огромными, и, схватив за отвороты куртки, она прижала меня к стене вагона. – Пожалуйста, никогда не становись таким.
Я удивился:
– Кажется, ты единственная девушка, которая не в восторге от него.
– Это совсем не мой типаж. Я его даже немного боюсь.
– И кто же твой типаж? – поинтересовался я с явным облегчением.
Настя состроила хитрую мордочку:
– Леша.
– Что?! Лёха? – воскликнул я, пораженный в самое сердце. – Криворотов?
Настя громко засмеялась и закрыла лицо ладонями:
– У него классный аккаунт…
– Ты специально это сказала, да? – Я попробовал оторвать ее руки от лица. – Признавайся! Специально?
Она помотала головой, но руки не убрала.
– Я ждал, что ты назовешь меня, – шутливо сказал я, но укол ревности все же почувствовал. – Больше никаких елок!
– Эй! – Она тут же вынырнула из своего укрытия. – Я не брошу выступления!
Притянув ее к себе, я сцепил руки в замок.
– А меня?
Перед входной аркой парка Горького высилась огромная празднично украшенная елка с желтой звездой на шпиле. По обеим сторонам от нее сгруппировалось еще несколько наряженных елочек. Все светилось, мерцало и переливалось в красно-золотых тонах.
Взявшись за руки, мы шли молча, напряженно вдыхая наполненный предновогодним ожиданием воздух. Вдоль прогулочных аллей горели теплые желтые фонари.
Людей в прокате коньков оказалось много. Почти все лавки для переодевания были заполнены, возле каждой девушки на выдаче коньков кто-то стоял. Усадив Настю на чудом отыскавшееся место, я отправился добывать коньки, а пока ждал своей очереди, успел набрать Зое и сообщить, где мы.
Через пять минут, громко топая лезвиями коньков о ковролиновое покрытие, она примчалась в зону проката.
– Ой, ребята, как здорово, что вы приехали! – весело расшумелась она, обнимая нас по очереди. – Я впервые в этом году на катке! А в парке Горького каталась два года назад. Или даже три. Здесь все так изменилось! Скамейки с подогревом, фуд-корт прямо на катке и столько разных дорожек! Музыка хорошая и туалеты бесплатные. Мы так внезапно решили поехать, просто сидели-сидели и – бац, уже здесь. Если бы я знала, надела бы короткую куртку, а то этот пуховик очень жаркий. Только проверьте, чтобы лезвия нормальные были, Тифону попались тупые, пришлось время на заточку потратить…
– Где же он сам? – спросил я, когда наконец смог вставить слово.
– В салки с Максом играет. – Закатив глаза, Зоя потащила нас на выход.
– Я бы с Максом в салки не стал. Он очень быстро бегает.
– Здесь нельзя носиться, так что это больше похоже на прятки. Когда я поехала за вами, было пятнадцать – тринадцать в пользу Тифа.
– Я в детстве полтора года коньками занималась, – сказала Настя. – И все это время нас учили только падать.
– Класс! – засмеялась Зоя. – Научишь?
Они обе держались на коньках уверенно, и я немного поотстал.
О моих прошлых чувствах к Зое Настя ничего не знала, и я надеялся, что не узнает. В конце концов этот мучительный этап остался позади, и лишние воспоминания о нем не сулили ничего хорошего.
Свернув на прямую, не очень широкую дорожку с белыми ограждающими бортиками и односторонним движением, ехать стало приятнее. Скользишь себе и скользишь. Слушаешь музыку, подпеваешь немного, любуешься сияющими деревьями, огнями города вдалеке и симпатичными разрумянившимися девчонками с распущенными волосами и ослепительными улыбками, пританцовывающими перед тобой.
– Вон они! – Зоя взмахнула рукой.
Впереди, растянувшись на ширину чуть ли не всей дорожки, неторопливо передвигалось большое семейство: пятеро маленьких детей, две полные женщины в платках, молоденькая девушка, парнишка-школьник и высокий широкоплечий бородатый мужчина, недовольно поглядывающий на катящегося прямо перед ними и постоянно оборачивающегося Тифона. Выглядело это действительно странно, и на месте мужчины у меня тоже возникли бы вопросы.
С правой стороны, почти возле самого бортика, неприметно затесавшись между девушкой и детьми, ехал Макс. Добраться до него, не потревожив семейства, Тифон не мог, поэтому продолжал выжидать.