– Что случилось? – спросила я, дождавшись, пока мы выйдем на улицу.
Артёму всегда нужно было давать несколько минут, чтобы он успевал справиться со вспышкой гнева.
– Костров заблокировал мои карты, сволочь.
– Разве он может?
– Может. Отец оставил долбаное завещание, по которому Костров будет рулить всем, пока исполнители завещания не решат, что у меня «появился мозг».
Он так быстро шагал, что я еле за ним успевала. Метель так и не закончилась, но теперь мы бежали не обращая на нее внимания.
– Исполнители завещания? Это кто такие?
– Люди, которые должны следить за исполнением завещания отца: Карина и еще два придурка из их юридической конторы. Карина самая нормальная из них. Она одна была за меня.
– Почему же тогда ты с ней так грубо разговаривал?
– Потому что она хоть и за, но все равно против меня.
– Это как?
– Ей очень хочется, чтобы у меня «появился мозг», поэтому чересчур много воспитывает и во все лезет.
– А что значит «появился мозг»?
– Ну, типа чтобы я все не спустил. Для этого нужно завести работу, учебу, жену, собаку, не знаю что еще… Рыбку? Не бухать, не тусить, не ввязываться в мутные истории и прочее, прочее. Так что, по ходу, сидеть мне под опекуном до самой пенсии.
– Может, твой папа и поступил разумно, но как-то не совсем справедливо. Костров нехороший человек.
– Если честно, до недавнего времени меня все устраивало. Костров никогда не ограничивал мои расходы и никогда ничего посерьезке не запрещал. Но вовсе не потому, что он добренький. Для него главное, чтобы мне не захотелось что-либо менять, и чем сильнее я косячу, тем ему спокойнее. Но то, что он сделал сейчас, очень странно.
Мы дошли до гостиницы и молча поднялись на этаж. Оказавшись в номере, Артём сразу же продолжил:
– Отцово наследство – это не только деньги, но и доля прав на его музыку. Вторая же половина принадлежит Кострову. Здесь я с отцом согласен. Костров действительно отличный продюсер, просто как человек говно. – Скинув куртку в кресло, Артём принялся нервно ходить по номеру. – Поэтому он хочет, чтобы я женился на его Полине, и только тогда они всей конторой подпишут ту бумагу и освободят меня. Вот почему он так перепугался в Капищено, когда увидел тебя в свадебном платье. Он и в свой продюсерский центр пытается меня затащить, чтобы обвешать контрактами и пожизненным контролем.
Артём остановился прямо передо мной. Он был весь напряжен. Я взяла его за руку и усадила рядом с собой на кровать.
– Только это не главная фишка. Наследство отца – не такое уж огромное. Костров им, конечно, дорожит, но музыка ему не приносит серьезных доходов. Понятно, что это дело его жизни и все такое, но самые большие деньги он получает не с нее. Отец мой находился в депресняке, время от времени съезжал с катушек, и написать такое завещание его уговорил именно Костров, очень волнующийся за то, что если вдруг отцу взбредет в голову внезапно откинуться, то он хотя бы будет застрахован от личных потерь. Другое дело мама. С ней все было в порядке и последнее, о чем она могла подумать, – это собственная смерть. И вот она-то никаких завещаний не выдумывала. Поэтому то, что принадлежало ей, после моих восемнадцати лет досталось мне в полном объеме. А принадлежало ей несколько зданий, приватизированных в перестроечное время ее родителями, и которые сейчас стоят бешеных денег. Да и доходы со сдачи их в аренду идут огромные. Так что больше всего Костров боится потерять возможность управлять ими. А лишить его этого я могу в любой момент, просто сменив управляющего. Но он так долго рулит всем этим, что влезать не было никакой охоты. И теперь, зная меня, заблокировать счета – это все равно что добровольно сесть на пороховую бочку.
– Значит, у Кострова есть уверенность в том, что ты этого не сделаешь. Подумай почему.
Артём снова вскочил.
– Я не в состоянии сейчас думать, потому что взбешен!
Схватил куртку, вытащил сигареты, и я еле успела его остановить.
– Не кури. Нас оштрафуют, а денег осталось немного.
– Черт! Теперь же еще гостиницу до понедельника оплачивать.
Таким озадаченным я его никогда не видела. Но это длилось совсем недолго, потому что внезапно он надел куртку.
– Я сейчас домой сгоняю, деньги заберу. Оставил Максу под елкой в подарок, но сказать пока не было возможности. Надеюсь, он их еще не нашел. Сиди тут и никому не открывай.
Вернулся он часа через два и с порога объявил:
– У меня три новости. Одна хуже другой. С какой начать?
Я развела руками:
– Просто говори скорее.
– Первое: Костров выгнал Макса из квартиры, отобрал ключи и сменил замки. Это рассказал мне Никита. Он единственный, до кого получилось дозвониться, когда я в очередной раз не смог открыть дверь.
Сначала хотел вызвать мастера, чтобы взломал замки, но потом выяснилось знаешь что? Что твоя мама написала на меня заявление в полицию, и они поставили нас с тобой в розыск.
Стали бы вскрывать замок – точно приехали бы. Это вторая новость. Мне рассказал об этом сосед. Ну а третья совсем свежая – я только что поругался с администратором и больше не хочу здесь оставаться.
Собрались за двадцать минут. Артём просто сгреб в охапку все мои вещи и отнес в «пандору». Остальное я распихала по рюкзакам и пакетам.
Сначала в машине было настолько холодно, что даже разговаривать не получалось. Ехали и тряслись оба, пока салон не нагрелся.
Без денег мы могли податься только в загородный дом Артёма в коттеджном поселке Юрово, где по соседству жил Костров. Так что Артём планировал отправиться прямо к нему и во всем разобраться.
Дорога до Юрово заняла около полутора часов. В густой темноте морозной зимней ночи, в тягостной духоте прогретого печкой салона, под громкий аккомпанемент какой-то душераздирающей классики, в которой Артём пытался утопить свою злость на Кострова, мою маму и администратора гостиницы, отказавшегося продлить нам проживание в долг. Но сильнее всего он злился на самого себя. Так бывало всегда. Как бы ни складывались обстоятельства, во всем, что происходило, Артём винил в первую очередь себя. Никогда не сознавался в этом и не показывал вида, но я точно знала, что в такие минуты ему чудилось, что он недостаточно хорош и не оправдывает возложенных на него надежд.
Меня подмывало обсудить, что мы будем делать дальше, как поступим, если не удастся договориться с Костровым, но я не задала ни одного вопроса, терпеливо выжидая, пока буря внутри него немного утихнет и он заговорит сам.
Шлагбаум на въезде в поселок открывался с пульта. Рядом стоял домик охраны.
Пришлось сделать по улицам крюк, чтобы не проезжать мимо дома Кострова. Артём не хотел, чтобы тот узнал о его появлении раньше времени. По той же причине он не стал зажигать в доме верхний свет, ограничившись только приглушенными настенными светильниками.
В Юрово я была несколько раз. Большой, красивый, благоустроенный дом с пятью спальнями, музыкальной студией отца, бассейном и огромным залом для приема гостей, с настоящим роялем и гигантской подвесной хрустальной люстрой.
Температура здесь, даже когда никто не жил, поддерживалась на уровне десяти градусов, чтобы все не проморозилось и не полопались трубы отопления. Но для того, чтобы воздух прогрелся достаточно, чтобы снять верхнюю одежду, требовалось не меньше двух часов.
– Давай замутим ужин при свечах? – предложил Артём, заглядывая в холодильник. – Тут, правда, только сыр с естественной плесенью, маринованный чеснок, майонез, банка анчоусов, творожный сыр и репчатый лук. А в морозилке пакет картошки фри и замороженная клубника.
– Значит, будут анчоусы с картошкой, а на десерт клубника с сыром.
– Негусто, конечно. – Он недовольно захлопнул дверцу холодильника. – Зато пьянствовать можем хоть полгода не просыхая. Бар забит и в подвале еще полно всего.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Разговаривать с Костровым тебе лучше на трезвую голову.
– Предлагаю спать в гостевой на третьем этаже. Комната маленькая, нагреется быстрее всего.
Он вышел и тут же вернулся.
– А хочешь, достану елку и быстренько ее наряжу?
Он был взвинчен и никак не мог ни на чем сосредоточиться.
– Вода тоже скоро нагреется. Тебе не холодно? Можно притащить одеял. Ты на меня точно не обижаешься? Хочешь, вернемся?
– Хватит. – Я взяла его за обе руки и развернула лицом к себе. – Иди к Кострову прямо сейчас. Неизвестно, что хуже – твоя злость или то, как ты накручиваешь себя.
– Ты, Витя, как всегда, голос разума. – Он ласково погладил меня по щеке. – Если я пойду к Кострову, это может затянуться на час или больше, а как ты будешь здесь одна?
– Обо мне не беспокойся. Лягу на диване и попробую поспать.
Ложиться после его ухода я не стала. Разморозила в микроволновке картошку фри, бросила на горячую сковородку и хорошенько обжарила. Готовил обычно Макс. Теперь заниматься этим предстояло мне.
Запах жареной картошки растекся по дому и согрел его быстрее, чем батареи. В этом доме прошло детство Артёма. Сложное, несвободное, горькое. И все его внутренние демоны, черти и маленькие бесенята были родом именно из этих стен.
В этом доме к нему время от времени возвращалось заикание, снились дурные сны, а лишний раз подниматься на самый верх, в студию отца, он и вовсе избегал.
Однажды в октябре я поднялась в его старую детскую, чтобы взять настолку. Открыла дверь, и в сером сумраке комнаты вдруг увидела силуэт сидящего на полу мальчика с виолончелью на коленях. Я тут же щелкнула выключателем. Вспыхнул свет – и мальчик исчез. Но это видение в дальнейшем преследовало меня всякий раз, стоило заглянуть в ту комнату.
Лучше всего участок Кострова был виден из кабинета на третьем этаже. Летом оттуда отлично просматривался двор со множеством невысоких построек, извилистые дорожки и цветники, но теперь сквозь густую метель возможно было различить только высокую черную громадину дома с десятком размазанных, словно на картине импрессионистов, бледно-желтых окон. За одним из