– Кончай болтать. Это не мое дело.
– Просто позвоните моей кураторше из опеки. Она вам расскажет.
– Ты же совершеннолетний, какая опека?
– Но она все про меня знает, свяжитесь с ней. Пожалуйста. Ее номер в моем телефоне…
Послышалась шумная возня и шарканье ног.
– Говорю вам, у меня нет ключа и не было. Мне их так отдали.
– Зачем тебе вообще наручники?
– Это шутка.
– С ними и диагноз ставить не нужно. Да и руки у тебя – жесть. Сколько вожу психов – в первый раз такую красоту вижу.
– Это давно было, я все осознал и раскаялся.
– Заткнись! – рявкнул фельдшер, и эхо прокатилось на весь подъезд. – Еще одно слово – в дурку через хирургическое поедешь.
– Ничего страшного, у меня уже такое было.
– Думаешь, я шучу?
– Нет, конечно. Вам же за это ничего не будет. Скажете, что я буйный, и все. А Мила подтвердит. Всем хорошо и приятно. Вам же приятно меня бить, да? Приятно, что мне больно? Вас, наверное, дома жена ни во что не ставит? Не уважает, ругается без конца, да? А тут можно себя важным почувствовать. Сильным… и значимым. Я понимаю.
Судя по звукам, бугай снова ему врезал.
– О, я же предупреждал, что кровь может пойти, – сдавленно проговорил Амелин.
Дверь напротив приоткрылась, и оттуда высунулся тот самый усатый старикан. С любопытством посмотрел в камеру Ольки и на цыпочках прокрался к лестнице.
Олька, подбодренная его появлением, тоже вышла из своего укрытия.
Изображение переместилось на лестницу.
Амелин стоял, согнувшись, фельдшер возвышался над ним.
– Добрый вечер, – сказал старикан. – А что тут, собственно, происходит?
– Иди домой, дед, – прошипел бугай.
– Вызовите, пожалуйста, полицию, – попросил Амелин.
Со скрежетом раскрылся лифт, вернулся молодой напарник с молотком. С ним приехала и Мила. Я ее не сразу узнала. С гладко зачесанными волосами, без косметики, в черной водолазке с высоким горлом. Она явно хорошо подготовилась к образу жертвы.
– Зачем ты это устроил? Для чего этот цирк? – Она махнула в сторону Ольки и старикана. – Нравятся зрители?
Амелин обернулся на ее голос.
– Они мне собираются пальцы дробить молотком. Ты рада? Сейчас полюбуешься. Пусть тебе это всю жизнь будет сниться, мама.
– Сделайте ему уже укол, – обратилась Мила к фельдшерам. – Сколько можно это терпеть?
– Укол? – Амелин с вызовом выпрямился. – Тогда ты неправильную службу вызвала. Усыпляют ветеринары.
– Вы что это удумали? – воскликнула Олька, заметив, как молодой замахнулся молотком. – Правда руку ломать?
– Женщина, успокойтесь. Наручники снимем, и все.
Бугай зашел Костику за спину, чтобы держать свободную руку, а молодой принялся стучать молотком по браслету наручника. Раздался оглушительный металлический лязг.
– Я тебя ненавижу, – закричал Амелин сквозь него Миле. – Ты позвала меня на помощь, умоляла тебя спасти. Это так подло, Мила, так жестоко! Ты самая ужасная на свете мать. Я начал было забывать, но теперь снова вспомнил, почему, находясь рядом с тобой, всегда хотел умереть!
– Вот видите, – закатив глаза, обратилась Мила к старикану. – Девятнадцатый год мучаюсь.
Новый удар молотка.
– Зачем ты постоянно врешь? – снова крикнул Амелин. – Это все из-за квартиры, да?
Мила нажала на кнопку лифта и вошла внутрь.
– Передачки пусть тебе твоя шкетка носит.
– Позвони ей, пожалуйста! Умоляю. Скажи хотя бы!
Он с силой дернулся из рук фельдшера, но тот ударил его кулаком по спине, и Костик медленно опустился на колени.
Двери лифта закрылись, послышался монотонный гул.
– Господи, ужас какой! – запричитала Олька. – Пойду и правда милицию вызову.
Запись прервалась.
А следующим кадром было уже столпотворение на лестнице. Соседей существенно прибавилось. Возле лестницы внизу стояли двое полицейских, и фельдшер-бугай показывал им какие-то бумаги. Из-за собравшихся зевак разобрать, о чем они говорят, не получалось.
Наручники сломали, и Амелин, прикрывая голову, лежал в позе эмбриона перед подъездной дверью. То ли побитый, то ли они все же вкололи ему успокоительное.
– Это кого он читал? – поинтересовалась пожилая женщина у старикана. – Рубцова?
– Светлова.
– Вы уверены?
– Абсолютно. – Старикан активно закивал и проблеял нараспев:
Каждый год и цветет и отцветает миндаль…
Миллиарды людей на планете успели истлеть…
Что о мертвых жалеть нам!
Мне мертвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня! Мне еще предстоит умереть![2] —
Прекрасное, прекрасное стихотворение.
– И все же совсем ведь мальчишка, – с сожалением произнесла женщина. – Печальная таки картина.
В подъезд вошел молодой фельдшер с одеялом.
Вдвоем с напарником они поставили Костика на ноги и накинули одеяло на плечи. За спутавшимися волосами лица почти не было видно, но, когда он утерся рукой с болтающимся браслетом наручников, я заметила на ней кровь.
Полицейские поднялись к Олькиной квартире.
– Ваш вызов?
Врачи вывели Амелина из подъезда.
Съемка оборвалась.
Герасимов мне нравился тем, что с ним можно было не разговаривать, потому что я начала плакать сразу, как только началось видео, и ревела до самого дома.
Глава 27Вита
Студия звукозаписи, до которой мы шли полтора часа по морозу, располагалась в одном из старых зданий на проспекте Мира. Длинные каменные лестницы, высоченные пролеты и никакого лифта. На шестой этаж поднимались, словно взбирались на гору.
Помещения внутри напоминали нечто среднее между квартирой и офисом. Множество небольших комнат, в основном напичканных аппаратурой. В конце коридора находилась кухня: холодильник, микроволновка, кофемашина, длинная стойка-остров посередине.
Артём отвел меня в глухую комнату без окон, но с широким мягким диваном, выдал подушку и плед и, сказав, что устроится в другом месте, ушел.
После всех наших мытарств стоило мне только прикрыть глаза, как я тут же провалилась в темное, пустое, безжизненное небытие. Сон был настолько глубокий, что, даже когда зажегся свет, мысли какое-то время никак не могли собраться.
– Вот так сюрприз, – произнес знакомый голос. – Эй! Глянь, кого я нашел.
С трудом сфокусировавшись на стоявшей надо мной фигуре, я узнала Рона.
Басист из группы «Бездушная Тварь».
В последний раз мы расстались с ними очень плохо: Тифон попросту выкинул их из дома в Капищено. Но затем клип, который они записали с Артёмом, все же вышел, и его популярность несколько сгладила этот конфликт.
– Как ты сюда попала? – Рон присел передо мной на корточки.
На каждом его пальце было по перстню, а в вороте расстегнутой куртки болталась толстая золотая цепь.
– С Артёмом, – еле проговорила я, с трудом узнавая свой голос.
– И какого черта его сюда понесло?
– Я тебе скажу, какого черта. – В комнату вошел Нильс.
Выбеленные волосы, светлые, словно затянутые туманом глаза – Нильс был вокалистом и самым гадким типом из их троицы.
– Они же типа в бегах. Их сейчас все ищут. Похищена девочка, пропал ребенок. Репостни эту запись, чтобы помочь найти Виту, и все такое… Костров через Шустрых запустил.
– О, класс! – Рон взглянул на часы в телефоне. – Рановато звонить.
– Пожалуйста, не нужно звонить, – попросила я. – А что такое Шустрых?
– Рекламное агентство, с которым мы работаем, – охотно пояснил Рон.
– Чернецкому кабздец, – радостно объявил Нильс. – Карина сказала, что в этот раз она палец о палец ради него не ударит. И я, кстати, очень даже рад, если его посадят. Начнется шумиха. Все кинутся смотреть наш клип. Только представь, сколько это просмотров!
– Я сама ушла из дома!
– Никому ты это не докажешь. – Рон выпрямился. – Если все говорят, что он тебя похитил, значит, похитил. Разве ты не в курсе, что единственная правда, которая существует, – это мнение большинства?
– Где же он сам? – Нильс издевательски огляделся, развел руками – и тут вдруг ему о затылок ударилась маленькая конфетка.
Следом прилетела еще одна.
Артём в майке и босиком стоял в коридоре с полной горстью цветных леденцов из гостиницы и кидал их в Нильса. А когда тот развернулся, конфетка шмякнулась ему прямо в лоб.
Рон невольно хохотнул.
– Дайте денег, – сказал Артём.
– Сдается, мы с тобой не друзья, – поморщился Нильс.
– Костров не одобрит, – поддержал его Рон.
Артём насмешливо фыркнул:
– И что же он вам сделает? На цепь посадит? Косточку отберет?
– Как по мне, ты давно заслужил то, что с тобой происходит. – Нильс криво ухмыльнулся.
– Не дадите – я найду деньги в другом месте, но, как только у меня появится новый юрист, вы будете первые, кто вылетит со студии после Кострова, – пригрозил Артём.
Рон рассмеялся:
– Как это? Костров вылетит со своей же студии?
– Здесь все принадлежит мне. – Артём заносчиво взмахнул рукой. – Все. И эта студия, и клубы – все-все мое, если вы не в курсе. Стоит мне захотеть, и завтра вы станете моей собственностью.
– Студия, может, и твоя, но контракты мы подписывали с Костровым. – Нильс взъерошил волосы. – Тут нужно подумать. Очень хорошо подумать.
– Чего тут думать? – Артём ткнул его в плечо. – Я просто попросил денег. Костров заблокировал мои счета. Считает, я побоюсь обращаться за помощью, ведь тогда Вите придется вернуться домой, а на меня заведут дело.
– Его уже завели. Раз тебя ищут, значит, оно в работе. – Нильс присел рядом со мной. – Я тебе даже больше скажу. Костров вывалил Шустрым все, что когда-либо на тебя было: скандалы, приводы, жалобы, драки, сомнительные траты денег. Короче, про тебя всплывет все-все. В ближайшие несколько месяцев, Тёма, тебя ждет потрясающая слава. Будь готов к тому, что отовсюду полезут все твои обиженные подружки, реальные и фиктивные. Ты станешь самым ужасным мажором этого десятилетия. По моим прикидкам, к февралю мы получим такой пиар, какой нам и не снился. Что же ты можешь противопоставить этому?