Врач сказал, что нужно потерпеть дня три, а потом все пойдет на поправку.
И я терплю. Без проблем. Мне хоть и плохо, но на самом деле очень хорошо. Я дома. Мы дома. Нас больше никто не ловит и не угрожает. Мы в тепле, покое и готовимся встречать Новый год.
Макс поставил на стол две свечи в стеклянных вазах, и отблески пламени волшебно переливаются, отражаясь в их стенках. На плазменной панели без звука идет новогодняя передача. Из колонок музыкального центра доносится годовой хит-парад «Европы Плюс».
Повидаться с папой и попрощаться с мамой, увы, не получилось, но хорошо, что они не видят меня заболевшей и не знают о случившемся. Я позвонила им по скайпу вчера. Про горло пришлось признаться – ведь говорить я тогда уже не могла, а в остальном старалась выглядеть бодро и весело, занавесив ссадину на брови волосами. И хотя мама наверняка поняла, что я болею, при папе ругаться не стала, они и так были рады, что я вернулась.
Перед отъездом она забрала заявление на Артёма и отозвала нашу квартиру с продажи. Спасибо папе – он всегда действовал на нее отрезвляюще.
Макс тоже вернулся. Они с Артёмом помирились вечером того же ужасного дня, но я при этом не присутствовала. Носков отнес меня в машину скорой помощи, приехавшей на вызов Макса, и я оставалась там из-за приезда фээсбэшников. Мне сделали уколы, и проснулась я только на следующее утро в больнице, где меня и нашел Артём.
Он был очень перепуган и когда вбежал в палату, бросился ко мне, обхватил и почти минуту сидел так, уткнувшись в плечо, под любопытными взглядами соседок.
«Помнишь, ты говорила, что плачешь от счастья? Сейчас я понял, как это». А потом снова ожил, развеселился и с разрешения врача увез меня домой.
На фабрике все еще шла проверка. Она могла занять целый месяц. Но Цуркана и всех его людей арестовали, а Кострову уже нашли, что предъявить.
Оказывается, Бяша Артёму все же дозвонился, но из здания никого не выпускали, и, пока Артём метался, выясняя, что происходит, Носков уже пришел мне на помощь.
Он отыскал меня благодаря геолокации, которую включил Макс, когда звонил в сто двенадцать. К тому времени мама еще не дала ему отбой, и он охотился за нами, считая нашу поимку делом профессиональной чести.
Логопеда с Бяшей тоже арестовали, но я сказала следователю, который приходил ко мне домой, что Бяша меня освободил. И он пообещал это учесть.
Вообще, все эти события вот уже который день никак не укладывались у меня в голове. Я знаю, что подобное случается. Где-то. С кем-то. Понимаю, что в мире много опасностей и зла, но до конца осознать не могу.
Помню, Тоня рассказывала про их побег из дома и о том, как они были Детьми Шини. Но та ее удивительная история, как и мои собственные приключения за мистической рекой, казались намного более правдоподобными, нежели то, что произошло с нами на фабрике.
– Ужаснее всего то, что примитивно и объяснимо, – сказал Макс, когда зашел утром, чтобы разблокировать мой компьютер и вернуть доступ в Интернет. – Но если в твоей жизни этого нет, не значит, что такое не происходит где-то рядом с кем-то другим. Амелин – тому пример. Или Вика. Помнишь Вику? Есть вещи пострашнее домашнего ареста или несговорчивой мамы. Есть реальное человеческое зло, агрессивное и неконтролируемое, разрушающее чужие жизни, использующее их и присваивающее себе.
До того как попасть к Чернецким, мы с мамой еле выбрались из дестроя. И только у них начали по-настоящему жить. Я был маленький, но когда мне снится кошмар – я всегда вижу пустой холодильник. Знаешь, чего я больше всего боюсь?
Я пожала плечами.
– Больше всего я боюсь соприкоснуться с ним снова. С дестроем, а не с холодильником. – Макс рассмеялся. – Нищета, безысходность, отсутствие тепла, грязь, вечное недовольство, страх, боль и обреченность – можно долго перечислять, но из всего этого состоит дестрой. Он высасывает из тебя душу и отдает на съедение вот таким типам вроде Цуркана. Потому я и хотел помочь той девушке из вебкама. Мне показалось, будто у нее еще есть шанс выбраться. Но, как выяснилось, она сама не хотела. А Вика хотела. Интересно, где она сейчас? Может, увидим ее как-нибудь в голливудском фильме?
Я кивнула.
– Так что, Витя. – Макс поднялся с моей кровати. – Может, это прозвучит жестоко, но то, что с тобой случилось, то, что ты видела и пережила, тебе обязательно поможет. Поможет не ошибиться и быть осторожной. С тех пор как мы с тобой впервые встретились, ты уже изменилась. Только не говори Тёме, что я так сказал, – ему хочется, чтобы ты никогда не взрослела.
Макс хотел отойти, но я поймала его за руку и выдавила из себя едва различимый шелест:
– Спасибо, что ты за мной вернулся.
Он скромно кивнул, а потом достал телефон:
– Хочешь повеселиться?
Он показал мне ролик со снежным челленджем. Видео оказалось настолько смешным, что мне потребовалась дополнительная упаковка носовых платков.
Последний участник – загнанный в угол Ярослав – с заломанными за спину руками, неистово извиваясь под струями ледяной воды, громко выкрикнул, что передает эстафету Артёму.
Кто бы сомневался. Ярослав еще с Капищено был на него обижен.
– Тёма пока не видел, – усмехнулся Макс. – Вечером покажу. Так что готовься к шоу.
Когда стало известно, что родители уехали, Артём предпринял попытку перевезти меня к себе и был очень удивлен, когда я решила остаться жить у себя в квартире.
«Так будет лучше и спокойнее для всех, – написала я ему в мессенджер. – И Максиму с Костей, и мне, и моей маме».
– Но какой в этом смысл? – возмутился Артём, стоя напротив моей кровати. – Тогда я сюда переберусь. Только мебель нужно будет поменять.
«Давай мы обсудим это потом?»
– Когда потом?
«Летом. После моего дня рождения».
– Ладно. Я понял. Мы обсудим это, когда ты поправишься.
Вчера целый день Артём заходил ко мне раз пять, но набегами. Проверял температуру, приносил еду и лекарства, посидел немного, рассказывая про Кострова и его панику, не преминув похвалиться разблокированными счетами; привел следователя и зачитывал ему мои ответы из мессенджера; вызвал врача из поликлиники, сделал для себя дубликат моих ключей; купил новую елку, украшения и свечки, но к вечеру куда-то надолго уехал и вернулся только к одиннадцати. В этой суете, перемежаемой моей температурной лихорадкой и сном, и из-за отсутствия у меня голоса нам никак не удавалось нормально обсудить случившееся.
А сегодня утром я видела в окно, как он идет до «пандоры» с виолончелью за спиной.
Стояла и неотрывно смотрела, будто в далеком-далеком детстве на прекрасного неземного мальчика, спустившегося ко мне со звезд, и всем сердцем ощущала витающее вокруг нас волшебство.
Артём рассказал, что когда он умолял фээсбэшников предпринять что-нибудь для моего спасения, кольцо на его груди неожиданно раскалилось до такой степени, что от него осталось красное пятно. В ответ я показала ему свой ожог.
Разумного объяснения этому не находилось. Единственная надежда оставалась на Костю. Я была уверена, что уж он-то расскажет, как это понимать.
От прокатившегося по квартире звонка я вздрагиваю, Лана с лаем несется смотреть, кто пришел. Сразу ясно, что Лёха. Слышится его громкий голос, смех, шелест пакетов и выкрики: «Эй, собака, отдай перчатку».
– Это Котик, – представляет он Макса. – Злой кибергений, стритрейсер и укротитель фермеров. Ты не пугайся, фингал у него временный. Так он, в принципе, ниче такой.
– Классная собака. – Голос у девушки чуть приглушенный, но сильный. – А что, драконов не будет? Леша меня ими всю дорогу пугал.
– Не драконами, а драконом. Одним. И не пугал, а вводил в курс дела.
– Нет, подожди, я точно помню, что был дракон и брат дракона. Разве брат дракона не дракон?
– А это – Микки, – говорит со смехом Лёха. – Ей до всего нужно докопаться и найти причинно-следственные связи.
Макс отмалчивается, но он поначалу всегда так. Стесняется. Они раздеваются, моют руки, болтают о чем-то на кухне.
– О, Витя, здоров! – Лёха появляется в дверях с большой, но по виду легкой коробкой и ставит ее под елку. – Ты правда болеешь? Сопли? Кашель? Температура?
На нем ярко-синяя шелковая рубашка и брюки. Следом заходит его подруга. Примерно одного со мной роста. Пепельная блондинка с интересным правильным лицом и серьезным взглядом.
Показывая на горло, я машу им рукой.
– Как знакомо, – улыбается девушка. – Я сама неделю назад только выздоровела.
– Это Вита, – представляет меня он. – Похищенная школьница. Ты про них наверняка читала.
– Нет, извини, – девушка качает головой. – Последнее время было не до новостей.
Схватив со стола фаршированное яйцо, Лёха подыскивает, куда бы сесть.
– Я – Микки, – говорит мне она. – Ну, то есть Маша, но вообще – Микки.
В комнату влетает Лана, на шее у нее повязана елочная гирлянда, и Лёха скармливает ей кусок сыра.
Они садятся не вместе. Микки напротив меня, Лёха рядом.
Макс приносит открытое шампанское и наливает им. В моем же бокале терафлю. И со стороны кажется, что это газировка.
Макс тоже в рубашке, темно-коричневой, почти черной. Она ему очень идет. И, пока он разливает шампанское, мы все смотрим на него. Поймав эти взгляды, он смущается и становится ужасно милым.
– Хочу сегодня раскрутить Тёму на снежный челлендж, – не переставая улыбаться, сообщает он.
– Что за снежный челлендж? – интересуется Микки.
Макс с Лёхой переглядываются.
– Можно? – спрашивает Лёха.
– Мне-то что? – Макс разводит руками. – Я там самый нормальный.
– Вот только не надо, – Лёха достает телефон. – Вита, ты это видела? Кто там самый нормальный? Только честно.
– Ты, конечно, – отвечаю одними губами. – Но это пока.
– В смысле? – Лёха настораживается. – Имеешь в виду Артёма? Ха! Это мы еще посмотрим. Я вообще могу у себя на странице голосовалку замутить.
– Тебе Тифон устроит голосовалку, – смеется Макс и встает за плечом у Микки, чтобы в очередной раз посмотреть ролик.