- Вы располагаете фактами?
- Поймать его не на чем. Но, придя на дачу вторично, уже после пляжа, он так переменился в лице, что даже соседка заметила. Вы видели его?
- Имел удовольствие.
- Спортсмен, прямо-таки Аполлон… Моё мнение: он безумно испугался и сломя голову помчался в Ленинград, не пожалев денег и на международный вагон.
- А откуда у вчерашнего школьника деньги, если не от родителей на Ленинград?
- От родителей, но не обязательно на Ленинград. Перед отъездом Петенька имел встречу с приятелем Аликом, собирался купить у того какую-то фирменную тряпку, но она ему вроде не подошла. Возможно, именно на эту тряпку ему и дали деньги.
- Откуда вам известны эти подробности?
- Я встречался с Вертером несколько раз после случившегося, в сентябре, пытался, как говорится, его расколоть, но не тут-то было.
- Он охотно встречался с вами?
- Ещё бы! Он был пойман на такую приманку — устоять невозможно. Якобы я расписываю панно в спортивном комплексе, и его фигура уж больно подходит для увековечения. Символ юности и мужества. Одним словом, я делал зарисовки этого труса и беседовал, то есть осторожно допрашивал. Он ни разу не сбился, но, как только мог, всеми силами этой убийственной темы избегал. Почему — непонятно. Скажем, боль от потери любимой — нет… Я его расспрашивал об университетских экзаменах и так далее. Мальчик прошёл через все, как танк: девятнадцать баллов, только по сочинению четвёрку получил.
- Какая там боль, Дмитрий Алексеевич! В сентябре он к свадьбе готовился, а в октябре женился.
- Тогда же в октябре! — воскликнул Дмитрий Алексеевич. — К тому же ещё и предатель… Раздавить как паука-не жалко! Столько жертв… И ведь ничем себя не выдал, а любовным проблемам мы с ним целый вечер посвятили. Я хотел выяснить, что их связывало с Марусей. И у меня создалось впечатление, что не только к ней, но и к любовным темам вообще Вертер довольно безучастен, что в его возрасте даже странно. Знаете, как будто все его чувства подавлены страхом. Ну, за три-то года он, наверное, оклемался…
- Да нет. Страх я в нем тоже почувствовал. Вы сказали: «столько жертв»… вы считаете его виновным?
- Какую-то роль он сыграл… неясно какую. Он что-то видел там, на даче. Возможно, он видел убийцу и до сих пор боится его.
- Вы полагаете, сам Петя не способен на убийство?
- За те три сентябрьских вечера, что мы с ним общались, я примерял его и на эту роль. По-моему, он не тянет — тут кто-то похитрее и посмелее. Но полностью исключать из подозреваемых Вертера нельзя. Бывает, именно трус в безвыходном положении способен на все. Из инстинкта самосохранения. Мы не знаем их отношений с Марусей — вот в чем дело. Что произошло в лесу, когда они венки плели? Пытался он её изнасиловать, или милые детишки поспорили о театре?
- Вы ведь видели её на сцене?
- Не только видел, но и помогал чем мог. Талант — редкость. Все пошло прахом из- за этого мальчишки!
- Вы уверены, что она не догадывалась о ваших отношениях со старшей сестрой?
- Никто не догадывался. Наши, как вы говорите, отношения начались за год до этих ужасных событий, летом. Надеюсь, подробности вас не интересуют? (Подробности меня интересовали, очень, но я промолчал). Короче, за год мы с ней встретились всего четыре раза, я с ума сходил. И в ту проклятую среду она была неуловима, металась по городу, приезжала, уезжала… Не понимаю!
- Вы не связываете её тревогу с исчезновением Маруси?
- Что за ерунда! Если женщина изменила мужу, значит, она и на убийство сестры способна? Она и так достаточно дорого заплатила за эти самые наши отношения. Что ж теперь, всю жизнь мучиться?
Очень любопытная парочка — бывшие тайные любовники, и с какой страстью друг друга защищают!
- Однако вы мучаетесь. И сдаётся мне, Анюта тоже, — холодно отозвался я. — Соблазнить дочь самого близкого друга, по меньшей мере, неосмотрительно, Дмитрий Алексеевич.
- Золотые слова, Иван Арсеньевич, больше не буду.
- Что Анюта увидела, когда вернулась ночью на дачу?
- Дом был пуст. На кухне горел свет, на это обратил внимание сосед Звягинцев, окно в светёлке распахнуто настежь.
- При таких зловещих обстоятельствах она могла бы ещё ночью обратиться в милицию.
- Не забывайте, что никто из нас, кроме Павла, не догадался осмотреть Марусину обувь. Анюта могла подумать, что девочка отправилась к кому-то на свидание.
- Пусть так. И все же: утром на речке Маруся говорит сестре, что чего-то боится и просит не оставлять её одну. Но та уезжает в Москву. Там где-то гуляет больше пяти часов, порывается уехать в Отраду, но едет к вам, потом вдруг срывается на дачу. Потом врёт в милиции, вводит в заблуждение следствие и так далее. Как вы объясните её поведение?
- А как она объясняет? Ведь она рассказала вам обо всем?
- Она преподнесла мне то же вранье, что и следователю.
- Позвольте, — Дмитрий Алексеевич был поражён, — откуда же вы узнали о нас с ней?
- Догадался.
- Исключено! — он пристально глядел на меня. — Вы не могли догадаться, что я называл её Люлю.
- Ну, это-то мне подсказали.
- Кто?
- Дмитрий Алексеевич, кто тут сыщик: я или вы?
- Вы, вы… я восхищён. Об этом прозвище знали только трое: мы с Анютой и ещё один человек.
- А именно?
- Маруся.
- Выходит, что-то о ваших отношениях она знала?
- Да нет. В детстве у девочек была какая- то секретная игра, и маленькая Маруся так прозвала сестру. Анюта как-то вспомнила об этом, а мне понравилось. Я стал называть её Люлю, но очень редко и только наедине. Поэтому ваша осведомлённость меня поражает.
- Но, надеюсь, не пугает?
Будто огонь прошёл по его лицу, скрытая страстность прорвалась наружу.
- Эх, Иван Арсеньевич, чтобы раскрыть эту тайну, я бы ничего не пожалел.
Так не говорят о прошлом. Я ему поверил: чтоб вернуть свою Люлю, художник ничего бы не пожалел. Несуществующая «вечная любовь» — а ведь не даёт покоя.
- Как я вчера сказал по телефону, в деле открылись новые обстоятельства. Советую вам быть предельно искренним, иначе, Пётр, эти обстоятельства могут обернуться против вас.
- Я и не врал, — бодро отвертелся Вертер, но я-то видел, как он встревожен.
Мы с ним сидели в той же беседке. Жгучий полдень, голубой покой больничного сада, солнечные блики на воде и стрекозы, тишь да глушь, наши голоса, боль, страх, жестокость — шло следствие, я шёл по следу.
- Итак, поговорим об экзаменационных билетах, которые вы привезли Марусе в Отраду. Кто вам их дал и на какой срок?
- Один парень. Я уж и не помню.
- Постарайтесь вспомнить. Как его звали?
- Вроде Юра.
- Нет, так дело не пойдёт. Мне известно, что билеты вам дал какой-то первокурсник. Сейчас вы перешли на четвёртый курс, соответственно он на пятый. На филфаке учится не так уж много, как вы говорите, парней. И следственным органам не составит труда разыскать среди дипломников этого самого Юру. Он действительно Юра?
- Нет, кажется, Саша.
- Ага, вы начинаете вспоминать. Расскажите о вашем с ним знакомстве.
- В начале июля…
- А точнее? Третьего билеты уже отданы Марусе. Остаётся первое и второе.
- Да, второго, в субботу, я отвёз документы в университет, сдал их в приёмную комиссию и вышел на лестницу покурить. Там ребята стояли, я с ними разговорился… ну, о конкурсе, об экзаменах и т. д… Они оказались первокурсниками, у них как раз сессия шла. А один говорит, что у него билеты есть по русскому, по которым на экзаменах спрашивают. Так я у него их попросил, а он дал. Вот и все. А на фиг вам эти билеты сдались?
- Скоро узнаете. У него они с собой были?
- Нет, я ждал, пока он экзамен сдаст. Потом мы к нему домой заезжали.
- Он билеты насовсем вам отдал или на время? Учтите, Сашу отыскать легко, тем более вы знаете, где он живёт.
- Дал на неделю, до следующей субботы.
- Он ими дорожил?
- Не то чтобы уж…
- То или не то? Только правду!
- Трясся он над этими билетами, потому и дал на неделю.
- И вы их отвезли Марусе на следующий день, в воскресенье, да?
- Да.
- В котором часу вы разговаривали с ребятами на лестнице?
- Днём. В двенадцать, в час.
- Потом вы ждали Сашу, пока тот сдаст экзамен, ехали к нему, возвращались домой… Одним словом, вы переписать билеты не успели, так?
- Так.
- И в среду приехали за ними в Отраду?
- Ничего подобного! — Вертер так и взвился. — Не за ними, а попрощаться: я уже надумал в Ленинград рулить.
- Ведь вы должны были в субботу Саше билеты вернуть?
- Позже бы вернул. Как-нибудь без них он перебился бы.
- Но вы не вернули?
- Не до них было. Маруся исчезла.
- А вместе с ней и билеты исчезли?
- Я ничего не знаю, я их потом в глаза не видел.
- А почему? Почему бы вам потом не забрать — скажем, У Анюты — чужие билеты?
- Мне казалось неделикатным суетиться из-за пустяков в такое время.
- Однако такое время — согласен, для кого- то тяжёлое — вам не помешало блестяще поступить в университет.
- Уж прям блестяще…
- Не спорьте. Я сам из того же заведения и знаю, чего стоят три пятёрки на вступительных. И экзамен по русскому, пожалуй, самый ответственный. Билеты вам бы пригодились, а?
- Я не хотел беспокоить родных Маруси.
- Бросьте! В чем беспокойство-то? Подъехать в удобное для Анюты время и забрать? — я выдержал многозначительную паузу. — Но вы, конечно, знали, что билетов у Черкасских нет. Ну, знали? — и вперил в Вертера сверлящий взгляд: приходилось играть на нервах.
- Ничего я не знал, — прошептал он и побледнел.
- Знали, знали… Пойдём дальше. Саша на одном с вами факультете. Вы, наверное, встречали его?
- Встречал.
- Когда?
- Тогда же в сентябре, они с «картошки» вернулись. Вы мне ловушку готовите, да?
- Готовлю. Саша поинтересовался судьбой своих билетов?