- Ну а сколько все же: пять тыщ, десять…
- Считать чужие деньги, по-моему, вульгарно.
- А я человек вульгарный. Давайте посчитаем. Какая у него была зарплата?
- Вместе с кандидатскими двести семьдесят. Мне он давал сто.
- Таким образом, за два года семейной жизни, не считая холостяцких сбережений, он мог скопить четыре тысячи плюс гонорары за переводы. Если, конечно, за ним не водились тайные пороки: пьянство, распутство, наркотики.
- Пьянство и наркотики исключаются. А вот когда он предложил мне подать заявление на развод, то сказал, что у него роман. Но представить, будто Боря способен истратить тысячи на женщину, я не могу, не хватает воображения.
- Он ведь интересовался золотом, драгоценностями?
- Чисто теоретически, никогда не покупал.
- А разговор о разводе явился для вас неожиданным?
- Я смутно помню то время. Мерзкий сон. Я жила на квартире у своих. Он приехал, сказал, мне было все равно.
- Вы совсем не помните тот момент на поминках, когда Павел Матвеевич вернулся в комнату после разговора с Борисом?
- Помню только, как Митя ходил взад- вперёд по комнате, пока не рассвело… больше ничего.
- Вы не задумывались, почему ваш отец вдруг уехал в Отраду?
— Да вы же знаете! — сказала она яростным шёпотом. — Он с ума сошёл.
- А Борис? Он уехал домой спать?
- Не знаю, где он спал, но домой вернулся только утром. Он вам сам сказал об этом?
- Соседка по площадке. Я на той же неделе ездила туда вещи кой-какие взять и поднималась с ней в лифте. Она выразила мне сочувствие по поводу маминой смерти. «Ах, Борис Николаевич так переживает!» Она в понедельник рано утром собачку свою выводила, а он дверь к себе отпирал и так странно ей говорит: «Все умерли, все кончено». Она даже испугалась: вид у него был невменяемый. Ну, он объяснил, что возвращается с поминок тёщи. Я это вспомнила потом, когда мы разводились.
- Где же он был в ту ночь?
- Очевидно, у той самой женщины. Где ж ещё?
- Та мифическая женщина, Анюта, придумана для вас. Не из-за неё он развёлся.
- А, меня это не интересует! — отмахнулась она. — А вы не хотите последовать совету Дмитрия Алексеевича и связаться с милицией?
- Не хочу.
Я думал, она будет настаивать (художник всех настроил на мою неминуемую гибель), однако это её мало трогало. Анюта вдруг склонилась ко мне — глаза засияли жгучим блеском — и очень тихо спросила:
- А может быть, вы мне откроете имя убийцы?
- Я б наверняка не устоял, кабы знал. Но отозвался холодно:
- Не открою.
- Ну, так я вам помогу: поинтересуйтесь у Ники, зачем он ездил на сеансы нашего портрета. И не верьте ему.
Она поднялась, взяла свою матерчатую сумку и направилась к двери.
- До завтра? — спросил я.
- Завтра я еду на весь день в Москву.
- А она ничего, — снисходительно заметил Игорёк после ухода. — На человека стала похожа.
- Вот, Ваня, воскресил женщину.
- Это не я. Вы же слышали: вчера весь вечер они провели с Дмитрием Алексеевичем («А может, и ночь!» — добавил я про себя). Во всяком случае, он переезжает к ней на дачу в понедельник. Ну да все это неважно! Важно то, что я до сих пор в полном мраке, — сказал я с каким-то даже отчаянием.
- Держись, Ваня! Остаётся ещё Борис.
- А что Борис? Допустим, он истратил свои тысячи на браслет. И сам же мне о нем рассказал? Зачем?
- Это хитрая игра. По твоему вопросу он сообразил, что ты знаешь о существовании браслета, и сочинил сказочку для отвода глаз. И Матвеича приплёл.
- Можно объяснять так, можно этак. А вдруг мы строим версию за версией на песке, бросаем вызов за вызовом в пустоту и сеем панику среди людей невиновных? А убийца спит спокойно, даже и не подозревая о нашей суете. Ну просто необходимы доказательства — хоть одно! — что он кто-то из наших подопечных.
Это долгожданное доказательство было получено на другой день в субботу. Блокнот лежал на перильцах беседки. Надо было готовиться к поединку, упорному, коварному (математик — отнюдь не юный Вертер), а я устал, меня разбирала тоска. Водяные пауки метались как угорелые по крошечному затончику. Июль дрожал в расплавленном зное, звенел в шелесте, плеске и щебете. А я должен думать о тех двоих в полутёмной прихожей. Итак, двое в прихожей. Один уходит, другой возвращается к поминальному столу. Бледное лицо, отсутствующий взгляд. Вдруг встаёт: пойду пройдусь. Старый друг готов сопровождать — но: «Если ты пойдёшь со мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться».
Рассмотрим, так сказать, «нормальный» вариант. Допустим, Павел Матвеевич действует в полной памяти и рассудке (а что значат тогда его «лилии»… ладно, это потом, потом). Внезапное решение ехать в Отраду. Чем вызвано? Что-то узнал? Как-то догадался, что Борис отправился туда? Почему он ничего не говорит о своей догадке близким? Да потому, что Борис только что, выбрав подходящий момент, настроил его против них. Павел Матвеевич собирается проверить свою догадку один и едет вслед за Борисом. Тот спешит: завтра понедельник, начнётся следствие, обыщут дом, последняя ночь — последний шанс вынести тело из погреба или хотя бы забрать улику: браслет. Откуда Борис знает, что убитая в погребе? Он мог обнаружить её там, в пятницу утром, когда Дмитрий Алексеевич ездил за Черкасскими во Внуково, а Анюта бегала искать сестру на речке и в роще.
По приезде в Отраду Павел Матвеевич должен был встретиться с чем-то поистине страшным, настолько страшным, чего рассудок не может вынести… Я не замечал сияющего полдня, я видел человека, спешащего по дачным улицам… Ночь, отчаяние, калитка, кирпичная дорожка, крыльцо, дверь, веранда, коридор, свет на кухне, открытый люк, свеча… дальше провал в моих ощущениях, не хватает воображения!.. воистину полная тьма и дух сырой земли… Попробую сначала: коридор, свет на кухне, люк, свеча, чьё-то лицо… чьи-то шаги… Я очнулся. Подступающие к беседке кусты бузины шевелились… ближе, ближе… Слышались чьи-то шаги… Из кустов вышел Борис.
- Привет! Убийцу ещё не поймали?
- Да вот вас жду.
Напрасно. Мне сказать вам больше нечего. Все выложил как на духу.
- Поглядим. Присаживайтесь. Как вы полагаете, Борис Николаевич, у Маруси были способности к математике?
- Очень средние.
- Вы ведь, кажется, занимались с ней весной?
- Ну и что?
- Да вот пытаюсь определить тот момент, когда она в университет решила поступать. Вы помните, когда именно начались ваши с ней занятия?
- В марте.
- То есть после её последнего выступления в роли Наташи Ростовой?
- Да. Меня Любовь Андреевна уговорила. По доброй воле я бы на это не пошёл.
- А что, Маруся была туповата?
- Вполне смышлёный ребёнок, но голова черт-те чем забита. Актёрки — опасные существа, никогда не знаешь, что они выкинут.
- Вы б с актёркой не связались?
- Вот уж нет! Жена должна принадлежать мужу, а не публике.
- А если б она не согласилась бросить сцену?
- Тогда катись на все четыре стороны.
- А любовь, Борис Николаевич? Или вы не верите в вечную любовь, из-за которой спиваются, сходят с ума, идут на преступления?
- Не знаю, не пробовал, — лицо его вдруг потемнело. — К чему это вы подбираетесь, а?
- Да вот хотелось бы знать, на что вы истратить деньги, скопленные на машину. Деньги немалые, правда?
- Что вы знаете? — тихо спросил математик.
- Кое-что.
- Ничего вы не знаете и не узнаете! Это абсолютно моё дело. Или спрашивайте по существу, или я уйду.
- Деньги, к сожалению, нечто весьма существенное. Ну ладно. У вас в институте есть какой-нибудь график работ на ЭВМ?
- Есть.
- Шестого июля три года назад была ваша очередь?
- Нет. Но почти весь отдел был в отпуске. Я работал на машине два дня подряд.
- Это где-то отмечалось?
- Утром и вечером я расписывался в журнале.
- Вы в помещении работали один?
- Одинёшенек, — Борис улыбнулся язвительно. — Имел возможность съездить в Отраду, задушить Марусю, закопать её на вашей полянке с лилиями и вернуться на машину. Никто б и не заметил.
- Напрасно иронизируете. Полянка себя не оправдала, в остальном… может, так все и было.
- Доказательств у вас нет и не будет.
- Вы допустили несколько промахов, Борис Николаевич. Во-первых, скрыли от меня свои занятия с Марусей: сказали, что у вас с ней не было ничего общего. Во-вторых, потратили несколько тысяч и не смеете признаться на что. И в-третьих, соврали, будто провели дома ночь с десятого на одиннадцатое июля, то есть ту самую ночь на понедельник, когда Павел Матвеевич ездил в Отраду.
- Но я действительно был дома, — сказал Борис тревожно.
- Вот как? — отозвался я многозначительно. — А соседка?
- Какая соседка?
- По площадке. Она не только видела, как вы возвращались уже утром — вы даже разговаривали с ней.
- Разговаривал? — переспросил Борис.
Вы сказали ей: «Все умерли, все кончено».
- Писатель, не выдумывайте!
- И вид у вас при этом был странный. Она испугалась. Вы объяснили, что пришли с похорон тёщи. Всю ночь шли?
- Не было никакой соседки!
- А вы вспомните: соседка, которая по утрам выгуливает свою собачку. Существует такая?
- Существует. Болонка. Но вы что-то путаете и хотите меня запутать.
- Борис Николаевич, вы, конечно, не предполагали, что я докопаюсь до этой самой болонки, и многие детали не продумали.
- Вы, значит, воображаете… вы уверены, что я в ту ночь ездил в Отраду?
- Да.
- И у вас есть свидетели?
— У меня все есть, — туманно ответил я, взглянув на блокнот.
- А зачем я туда ездил? — как-то боязливо спросил Борис. (Не думал, что он так легко сдастся.)
- Вот я и жду ваших объяснений. Как человек разумный, что вы неоднократно подчёркивали, логичный и обладающий уникальной памятью, объясните три пункта: математика, деньги, ночь после похорон.
Но он уже собрался с силами — игра продолжается! — поднялся и сказал с вызовом: