Сорок четыре
Остальные уже в театре. Макс подходит ко мне сзади.
– Я тебя прикрою, – говорит она.
Я уже собираюсь спросить, в каком смысле, но тут до меня доходит. Все эти три месяца меня никто не замечал, я был тенью, но теперь прожектор светит прямо в лицо, и в тени уже не укроешься. На меня смотрят со смесью подозрения и снисхождения; я с подобными взглядами уже сталкивался во время путешествий, когда бродил по районам, в которых люди вроде меня обычно не показывались. Сейчас, как и тогда, я делаю вид, что не замечаю этого, и продолжаю заниматься своим делом. Вскоре Петра начинает хлопать в ладоши, собирая всех актеров.
– Времени у нас в обрез, – напоминает Линус. – Мы несколько изменим репетицию, опустим те сцены, где нет Орландо.
– Зачем тогда всех вызвали? – бубнит Хирт, который играет две роли – слугу Фредерика и Сильвия; он с Орландо практически не пересекается.
– Да, я понимаю, когда сидишь и смотришь, как играют другие, офигеть как жаль потерянного времени, – говорит Макс с таким чувством, что Хирт даже не сразу понимает, как его пристыдили.
Макс криво усмехается, глядя на меня. Я рад, что она рядом.
– Я позвала всех, – говорит Петра с демонстративным терпением, показывая, что скоро оно у нее кончится, – чтобы вы привыкли к индивидуальному ритму нового актера, и мы вместе могли позаботиться о том, чтобы замена Йеруна на Уиллема прошла как можно более гладко. В идеале вы не должны замечать никакой разницы.
Макс закатывает глаза, и я снова радуюсь, что она здесь.
– Так, с самого начала, пожалуйста, – объявляет Линус, постукивая по своей дощечке с зажимом. – У нас сейчас нет декораций, расстановка не размечена, так что уж постарайтесь.
Выйдя на сцену, я испытываю облегчение. Вот где я должен быть. В голове Орландо. По ходу пьесы я понимаю его все лучше. Осознаю всю важность первой сцены, когда он знакомится с Розалиндой. Они смотрят друг на друга, что-то узнавая, хотя происходит это совсем мимолетно. Но именно благодаря этой искре поддерживается их страстное влечение друг к другу, несмотря на то что до самого финала они не встречаются, то есть не знают, что встречаются.
Шекспир так все раскрутил на нескольких страницах текста. Орландо собирается подраться с куда более сильным соперником, распушив перья перед Розалиндой и Селией. Ему страшно, наверняка же страшно, но он не показывает это, блефует. Он флиртует. «Пусть только ваши прекрасные глаза и добрые желания сопровождают меня на этом поединке», – говорит он.
В некоторые моменты весь мир резко переворачивается. В пьесе это происходит, когда Розалинда говорит: «Мне хотелось бы придать вам ту маленькую силу, которой я владею».
Всего одна реплика. И его маска трескается. Обнажая то, что под ней. Розалинда видит Орландо, какой он есть. Он видит ее. Вот она, тут, вся пьеса.
Я чувствую текст, как никогда ранее, словно я отчетливо осознал, что хотел сказать Шекспир. Будто Розалинда и Орландо действительно когда-то жили, а я теперь должен поведать о них остальным. Я не в театре играю. Это глубже. Это больше, чем я сам.
– Перерыв десять минут, – кричит Линус в конце первого акта. Все идут покурить или выпить кофе. Но мне не хочется спускаться со сцены.
– Уиллем, – подзывает меня Петра. – Подойти на секунду.
Она улыбается, что бывает крайне редко, поначалу я думаю, что от удовольствия – что же еще может означать улыбка?
Театр пустеет. Остались только мы вдвоем. Даже Линуса нет.
– Хочу сказать, что я под впечатлением, – начинает она.
Внутри я маленький мальчик, счастливый, как утром в день своего рождения, в ожидании подарков. Но внешне я пытаюсь остаться профессионалом.
– Опыта мало, а язык знаешь так хорошо. Нас еще на прослушивании поразило, с какой легкостью ты говоришь, но теперь… – Она снова улыбается, но лишь сейчас я замечаю, что больше это похоже на оскал. – И расстановку знаешь превосходно. Линус говорит, что ты даже кое-что из хореографии боя усвоил.
– Я наблюдал, – отвечаю я, – внимательно.
– Отлично. Так и надо, – и опять эта же улыбка. И только теперь у меня зарождается сомнение в том, что она символизирует хоть какую-то радость. – Сегодня я говорила с Йеруном, – продолжает Петра.
Я молчу, но внутри становится нехорошо. После всего этого сейчас войдет он на гипсе.
– Йерун ужасно переживает из-за случившегося, особенно ему неловко, что он всех подвел.
– Его вины здесь нет. Это был несчастный случай, – говорю я.
– Да. Конечно. Несчастный случай. Йерун очень хочет отыграть последние две недели сезона, и мы сделаем все, чтобы под него подстроиться, таковы правила существования труппы. Ты понимаешь?
Я киваю, хотя на самом деле не представляю, к чему Петра клонит.
– Я понимаю, что ты пытался показать своим Орландо.
«Своим Орландо». Судя по ее тону, у меня зарождается опасение, что моим он пробудет недолго.
– Но в задачу дублера не входит собственная интерпретация персонажа, – продолжает она. – Надо играть так, как актер, которого ты заменяешь. То есть, по сути, тебе играть не самого Орландо, а Йеруна, играющего Орландо.
Мне хочется сказать: «Но ведь его Орландо вообще неправильный». Он надменный мужлан, характер совершенно не раскрыт; к тому же он делает вид, что неуязвим, Розалинда бы такого не полюбила, а если Розалинда не полюбит, какой интерес зрителю? Мне хочется сказать: «Позвольте мне. В этот раз я сыграю все как надо».
Но я ничего не говорю. Петра пристально смотрит на меня. Потом, наконец, спрашивает:
– Как думаешь, справишься?
Она снова улыбается. Какой я глупец, и все остальные тоже, что верил ее улыбке.
– Мы все еще можем отменить выступления, намеченные на эти выходные, – говорит Петра мягко, но угроза очевидна. – С нашей звездой произошел несчастный случай. Никто нас винить не будет.
Что-то дали, что-то отобрали. Это всегда обязательно?
Актеры потихоньку подтягиваются, перерыв закончен, все готовы работать, готовы сыграть эту пьесу. Увидев, что мы с Петрой разговариваем, все стихают.
– Мы друг друга поняли? – спрашивает она тепло, чуть не поет.
Я снова смотрю на остальных. Потом на Петру. Потом киваю. Поняли.
Сорок пять
Когда Линус нас отпускает, я бросаюсь к двери.
– Уиллем, – кричит Макс.
– Уиллем, – вторит ей Марина.
Я машу им рукой, что не до них. Мне надо костюм подогнать, а до следующей встречи с Линусом на сцене амфитеатра, чтобы отрепетировать мою расстановку, всего два часа. Что до Макс с Мариной: если они собираются делать комплименты по поводу моей игры, настолько похожей по стилю на Йеруна, что даже Петра была поражена – я слышать их не желаю. Если же спрашивать, почему я стал играть так, а не как раньше – тем более не желаю.
– Я спешу, – говорю я. – Вечером увидимся.
Они обе обижаются, каждая по-своему. Но я все равно ухожу.
В квартире я застаю Вау, Хенка и Брудье – они очень заняты, сидят за кофейным столиком над желтыми тетрадными листами.
– И Фемке… – говорит Брудье. – О, вот наша звезда!
Хенк с Вау бросаются меня поздравлять. А я лишь качаю головой.
– Что это? – Я показываю на схемы на столе.
– Вечеринка в твою честь, – отвечает Вау.
– Вечеринка?
– Да, сегодняшняя, – напоминает Брудье.
Я вздыхаю. Совсем забыл.
– Я не хочу ничего праздновать.
– Что значит не хочешь? – недоумевает Брудье. – Ты же согласился!
– А теперь не согласен. Отменяется.
– Почему? Разве ты не играешь?
– Играю. – Я ухожу в свою комнату и кричу напоследок: – Но никаких вечеринок!
– Вилли! – орет Брудье мне вслед.
Я хлопаю дверью и ложусь на кровать. Закрываю глаза в надежде уснуть, но не получается. Тогда я встаю и принимаюсь листать футбольный журнал Брудье; он тоже не идет. Я швыряю его обратно на полку. Он плюхается рядом с большим конвертом. Это фотографии, которые я в прошлом месяце отрыл на чердаке.
Я открываю конверт и просматриваю их, задерживаясь на снимке с моего восемнадцатого дня рождения: я, Яэль и Брам. Я скучаю по ним до боли. И по ней. Я уже так устал тосковать по утраченному.
Я беру телефон, даже не посчитав разницу во времени.
Она сразу же отвечает. Как и в прошлый раз, слова не идут. Но на этот раз Яэль справляется лучше.
– Что случилось? Говори.
– Ты письмо получила?
– Я еще не проверяла почту. Что-то стряслось?
Кажется, она перепугана. Я должен бы был подумать. Все эти внезапные звонки. Надо убедить ее, что все нормально.
– Нет, все не так.
– Как не так?
– Не как в прошлый раз. Ну, то есть никто не заболел, хотя кое-кто все же сломал ногу. – Я рассказываю про Йеруна и что буду играть его роль.
– Ты разве не рад? – спрашивает она.
Я думал, что буду счастлив. И был счастлив сегодня утром, когда получил новости о письме от Лулу. Но все уже развеялось, и теперь мне кажется, что она меня ненавидит. Как далеко может улететь маятник за один день. Мне пора бы уже привыкнуть к этому.
– Получается, что нет.
Она вздыхает.
– А Даниэль говорил, что ты воодушевлен.
– Ты с Даниэлем разговаривала? Обо мне?
– Несколько раз. Совета у него спрашивала.
– Ты? Совета? У Даниэля? – Этот факт шокирует даже больше, чем то, что Яэль расспрашивала обо мне.
– Да, считает ли он, что мне следует позвать тебя к себе. – Она смолкает. – Жить.
– Ты хочешь, чтобы я снова в Индию приехал?
– Если ты сам хочешь. Ты и играть тут можешь. В прошлый раз вроде бы тебе понравилось. Можно квартиру найти побольше. Чтобы двоим места хватало. Но Даниэль рекомендовал не спешить. Ему показалось, что ты и там что-то нашел.
– Ничего я тут не нашел. А ты могла бы и со мной об этом поговорить, – в моих словах прорывается обида.
Яэль, наверное, ее тоже уловила. Но голос у нее остается мягким.
– Вот я сейчас говорю, Уиллем.
Я понимаю, что так и есть. Впервые за длительное время. К глазам подступают слезы. На короткий миг я радуюсь, что нас разделяют тысячи километров.