– Ей была нужна помощь, – медленно говорю я, пробуя каждое слово на вкус.
– Кому? – спрашивает отец.
Я смотрю на него новыми глазами. Замечаю свисающее над ремнем брюшко, редеющие волосы, седину, тщательно закрашенную каштановой краской. Я смотрю на его туфли. Мы с мамой босиком, чтобы не запачкать ковер. Но мать ни разу не попросила отца снимать туфли, заходя в дом, хотя все остальные делали это.
Раньше я никогда не задумывалась над тем, почему так. Видимо, я просто считала его королем в собственном замке, а значит, ему полагаются особые привилегии.
Но теперь, по здравом размышлении, я думаю: а вдруг он носит туфли лишь потому, что в обществе босых людей он кажется себе выше?
– Мелоди, – отвечаю я. – Сестре. Когда вы поймали сестру с тем парнем в ее комнате, за сексом, с наркотиками… ей была нужна помощь.
Мать поспешно убирает руку; отец краснеет от гнева.
– Не упоминай имя этого человека в моем доме.
Я не верю своим ушам.
– Этого человека? Этот человек был вашей дочерью. Она была моей сестрой и нуждалась в помощи.
– Кейси, прошу тебя! – в ужасе выдыхает мать. Слезы вновь начинают катиться из глаз. – Не надо воскрешать прошлое. Ты не твоя сестра.
– Нет, я – не она. Но я боялась стать ею. Я боялась, что, если вдруг допущу ошибку, вы прогоните меня из семьи, как прогнали ее. Я тревожилась об этом вплоть до вчерашнего дня. – Я горько смеюсь. – Мне известна моя роль. Я призвана помочь вам жить в иллюзорном мире. Я добропорядочная, правильная дочь, которая удачно выйдет замуж. Вы можете показать на меня пальцем и заверить весь мир в том, что произошедшее с Мелоди не более чем случайность. Вашей вины в этом нет. Ее смерть не была следствием нашего отречения от нее. Она умерла вовсе не потому, что мы отказались признать, что она больна, что ей нужна помощь психиатра!
– Она была грязной шлюхой. – Взгляд отца словно приклеился к туфлям. – Она отвергла дисциплину, у нее не было морального стержня… клянусь, временами я думаю, как вообще такая женщина могла иметь мои гены! – Он сверкает глазами в сторону матери. – Она была совсем на меня не похожа…
– Боже правый, она твоя! – припечатываю я, вскакивая на ноги. – Не надо изобретать новых способов отказа от нее! Она была твоей плотью и кровью, ты отвечал за нее, но ты не смог с ней справиться и облажался.
– Кейси! – кричит мать, а отец бормочет что-то насчет моего языка.
– Облажался! – повторяю я. – Мы все облажались. Мы ничего не знали о ее психическом расстройстве и наркомании. Мы были растеряны, дезориентированы, но больше всего испуганы. Поэтому мы наворотили ошибок, и теперь она мертва.
– Кейси! – Это вновь моя мать. – Ты не можешь винить отца в ее смерти!
Я испепеляю ее взглядом:
– Дело не в обвинениях, но если бы я начала кого-то винить, то не его одного.
– Кейси! – Теперь это мой отец.
– Надо учиться жить с последствиями. Мы допустили с Мелоди ошибку. Может, если мы примем это, мы сумеем это преодолеть. И прекратим, наконец, отрицать сам факт ее существования! Я пришла сюда, потому что признала свои ошибки. Я ошиблась, соглашаясь взять у Дейва кольцо, ошиблась, связавшись с кем-то еще, пока не закончила с ним отношения… И я неправильно вела себя с Робертом Дейдом. Я облажалась, и это повлияло на все аспекты моей жизни. Я ушла с работы из-за всех этих ошибок.
– Погоди минутку. – Гнев отца быстро превращается в тревогу. – Это же самая серьезная консалтинговая компания в стране! Если они не попросили тебя уйти…
– Не попросили, но я не могла остаться. Каждый сотрудник знает, что я натворила; они не доверяют мне, не уважают меня и не желают работать со мной. Вот последствия моих поступков. Может, это и несправедливо, но такова жизнь. Я хочу жить полной жизнью, отец. – Голос мой немного дрожит. – Я хочу жить настоящей жизнью. Я так устала от иллюзий.
Мать снова протягивает ко мне руку:
– Сладенькая, ты переутомилась. Если этот мистер Дейд так успешен, как ты говоришь, и если ты действительно ему небезразлична, может, у тебя с ним все получится. Людям не обязательно знать, как все началось. Тебе даже не придется работать! Займешься благотворительностью! Скажешь, что сама сделала этот выбор, потому что…
Мать продолжает щебетать, но я не слушаю ее. Она просто рисует очередную милую картинку, мой портрет без недостатков… и без внутренней силы, кстати, тоже. Я смотрю на каминную полку. Там стоят мои фотографии, их фотографии, фотографии бабушек и дедушек…
Но там никогда не будет фотографии Мелоди. Никто в этом доме не способен научить меня не пасовать перед действительностью. Я смотрю на мать, на взволнованного отца… нет причины сердиться на них. Это никуда меня не приведет. Я отпускаю руку матери и делаю глубокий очищающий вдох, прежде чем поцеловать отца в щеку.
– Спасибо за то, что дали мне выговориться, – произношу я, заканчивая разговор. Я наклоняюсь и целую мать. – Я люблю вас.
Я беру сумочку и иду в коридор, где меня ждут мои туфли. Мать вскрикивает в замешательстве, но за мной следует только отец.
Я сажусь в кожаное кресло и застегиваю пряжки на туфлях.
– Мы были не виноваты, знаешь ли, – произносит он мягко, но решительно. – Она просто отказывалась нас слушать. Никакой психиатр не мог нам помочь. Мы ничего не могли с этим поделать, говорю же тебе. Ничто бы ей не помогло. Если бы средство было… я бы знал. Я бы не стал просто… я бы знал. Ничего нельзя было поделать. – С каждым словом все больше смирения, все больше отчаяния.
Я встаю и обнимаю его – слишком крепко и на миг дольше, чем нужно.
– Конечно нет. Вы сделали все, что могли.
Я снова целую его и прощаюсь.
Потому что я не могу их изменить. И потому что он носит эту иллюзию как спасательный жилет, и я не собираюсь снимать его только для того, чтобы увидеть, как он идет ко дну.
Глава 16
Дни продолжают лететь мимо. Я хожу на работу, делаю свое дело. Мистер Костин удерживает слухи за закрытыми дверями. Даже взгляды Аши больше не досаждают мне. Вот что происходит, когда ты смотришь правде в глаза, когда выбираешь жить с болью. Трудно причинить боль тому, кто и так бьется в отчаянии.
Но я не могу уйти в депрессию с головой. У меня есть дела. Я только что уволилась, и, хотя я сумею прожить какое-то время на свои сбережения, надо искать себе новое занятие. Я знаю, что могу пойти в любую консалтинговую фирму. Мистер Костин не посмеет выдать мне плохую характеристику, но любая должность после этой будет шагом назад. Как сказал мой отец, это лучшая консалтинговая компания в стране. Придется довольствоваться малым, если только я не собираюсь эмигрировать за границу.
Ничего страшного. Мне нравится идея быть крупной рыбой в мелком пруду.
Но боже, как я скучаю по нему. Эта потеря заставляет меня каждый вечер открывать новую бутылку вина. Я слышала, когда люди теряют любимых, им продолжает казаться, что они видят их. Им приходится дважды оглядываться в толпе, чтобы убедиться, что это не он прошел только что мимо. Им чудится в кафе его голос, а потом оказывается, что это какой-то диджей на радио.
Но меня подобные галлюцинации не преследуют. Голос Роберта, его внешность, весь он… слишком уникален. Я никогда не спутаю его ни с кем. А поскольку он ездит на «альфа-ромео», то и его машину я тоже не спутаю ни с какой другой.
Он просто ушел.
Понимание пронзает меня, когда я нахожусь дома, одна, ополовинив бутылку каберне 1996 года. Слишком хорошее вино, чтобы тупо напиваться им, но я не устояла. Этот разрыв, он больше не кажется мне временным, и пустота комнаты наполняет мое сердце аналогичной пустотой.
Даже когда меня нет поблизости, я внутри тебя. Я могу приласкать тебя мыслью.
Когда-то он сказал мне эти слова, и я закрываю глаза, пытаюсь поверить в них снова. Я откидываюсь на подушки дивана, прижимаю ладонь к груди и представляю, что это делает он.
Ты думаешь обо мне, Роберт?
Внезапно меня окутывает такая грусть, что я начинаю рыдать, съежившись под ее напором. Я не знаю, моя ли это грусть, или я чувствую через расстояние его отчаяние, и оно, смешавшись с моим, обретает невиданную силу. Рука тянется к телефону, я набираю Симону.
Ее не приходится долго ждать. Она уже привыкла к этим крикам о помощи. На этот раз она явилась без бутылки греха.
– Ты находишься в эпицентре развала, – поясняет она, забирая у меня каберне и затыкая горлышко пробкой. – Алкоголь хорош для веселья, но для депрессии он не подходит.
– Я не в депрессии, – надуваю я губки.
Она смеется, забирается с ногами на кушетку и делает мне знак сесть рядом с ней.
– Что случилось, Кэс, ты заблудилась?
Я киваю, на глазах появляются слезы.
– Он звонил?
Я качаю головой.
Она закрывает глаза, словно погружаясь в медитацию.
– Он скучает по тебе, – говорит она. – Просто боится.
– Откуда ты знаешь, что он боится? – удивляюсь я.
Она улыбается, глаза по-прежнему закрыты.
– Потому что мужчины всегда боятся. Они будут петь тебе о храбрости, уверять, что защитят тебя от всех напастей, но при первом же эмоциональном конфликте разбегаются, как кучка испуганных кроликов.
Я вздыхаю и кладу голову на колено.
– Роберт не кролик.
– Все мужчины кролики, – возражает Симона, распахивая глаза. – Они водят своими носиками, вынюхивают, трахают все, что шевелится, а потом разбегаются. А мы, как Элмер Фадд, разрушаем свою жизнь в одержимой охоте за ними.
Я хихикаю. Впервые за долгое время я готова расхохотаться. Это маленькая победа Симоны, и она признает ее, облегченно вздыхая.
– Уверена, что между вами все кончено? – спрашивает она.
Я не отзываюсь. Я не готова сказать это вслух, но за меня отвечают слезы, которые начинают бежать ручьем, стоит Симоне обнять меня.
– Может, я дала тебе неверный совет в тот вечер с водочным коктейлем.
– О?
– Я рассказала о сексе втроем и предложила тебе тоже попробовать нечто подобное, если у тебя сильное чувство собственного Я. Но я не сказала тебе, что у тебя его нет.