Ну, не важно! Главное, не увлечься фантазиями и не отреагировать слишком бурно. А, как ни странно, очень легко получалось представлять, что могло бы происходить. Даже в ощущениях. Что почувствуешь, когда, освобождённые от заколки мягкие светлые пряди рассыплются по плечам, и можно будет пропустить их между пальцами. Как они будут приятно щекотать щёку и шею, если оказаться слишком близко. А если коснуться кожи, провести от виска по щеке вниз и…
Ну, сказал же, не увлекаться. Иначе, никакая сила воли не поможет.
Алёна в это время разговаривала с мамой, но потом вдруг повернулась в его сторону, а он не успел отвести взгляд. Или не захотел. Рассматривал её, уже не скрывая. Она не смутилась, не рассердилась, не заинтересовалась, скорее, чуть удивилась, и тоже не отводила взгляд, пока папа опять не выдал это своё «Алёнка», а мама его не одёрнула.
С одной стороны, Диме тоже не нравилось, что папа обращается к ней вот так, слишком фамильярно, интимно, несерьёзно, с другой стороны, у того же получалось воспринимать её не как взрослую женщину, а по-прежнему, как девчонку, и Алёна ничего не имела против. Тогда и Диме можно не особо заморачиваться на разницу в возрасте, и…
И для чего это ему?
Он, что, действительно на неё запал? Вот так, с первого взгляда? Или дело в той давней совсем ещё детской влюблённости. А она существует? Да ну, фигня какая. И зачем ему дальше сидеть за столом, анализируя собственные ощущения. Лучше отвалить в свою комнату, прийти в себя. Оттуда не получится пялится на след от взбитых сливок на губах, на пушистый завиток волос у виска, на изящную линию шеи и ямочку над ключицей, тогда в голове чуток прояснится. Или не чуток. Или…
Он остановился, услышав про такси и уверенное папино «уже отдохнул», и, даже на секунду не задумавшись, предложил:
– Да давайте, я отвезу. Ну а что? Я же могу.
Так они и оказались вдвоём в машине, катили по вечерним, подсвеченным электрическими огнями и оттого выглядевшими почти нарядно улицам. Дима посматривал на вычерченный навигатором маршрут и досадливо подмечал, как всё короче и короче становится красная линия.
– А, может, вам ещё куда заехать надо? – когда до пункта назначения осталось совсем немного, с надеждой поинтересовался он, но Алёна лишь озадаченно уточнила:
– Куда?
– В магазин, например. Я могу подвезти. Мне не трудно. И до дома потом.
– Спасибо, не надо, – она отрицательно качнула головой. – Я, как видишь, и без того с гостинцами, – и предъявила ему коробку с парой пирожных, которые папа вручил ей перед уходом. Из тех самых, купленных Димой к чаю.
– Вам понравилось?
– Что?
– Пирожное.
– Да, было вкусно, – сообщила Алёна, а вот в её ответе не прозвучало ничего, помимо элементарной вежливости.
Обидно. Немного. Ещё и оттого, что никак не придумывается повод отсрочить скорое расставание. Если б можно было просто ехать и ехать, без цели. Хотя глупо, конечно, бессмысленно. Лучше, если б куда-то. Только вот – куда?
Город у них такой – самый обычный, никаких примечательных мест, способных поразить открывающимся с них невероятным видом, который создал бы нужное настроение, который без слов рассказал бы о многом. Всё банально до скучного. Улицы, скверы, парки со стандартным набором развлечений. Набережная – хоть что-то. Чуть приподнятый над рекою берег, витая чугунная ограда, яркий свет трёхглавых под старину фонарей, далёкая перспектива, трепещущие блики на воде. И всё равно – банально.
– Здесь можно свернуть, – неожиданно прилетело со стороны Алёны.
– А? Ну… да!
Точно. А он чуть не проскочил мимо.
Свернули, проехали между домов по дороге, напоминающей произвольно нарисованную ломанную линию, ещё раз свернули, вкатили во двор.
– Можно прямо здесь остановить, – опять проговорила Алёна.
– Первый подъезд?
– Нет, следующий. Но я дойду.
Дима, конечно, проехал дальше, остановился ровно напротив входа. Алёна протянула руку к рычажку на двери.
– Спасибо, что довёз.
– Папа был бы лучше?
– В смысле? – она замерла, глянула с недоумением.
– Ну, надёжней как водитель, – пояснил Дима. – Он давно уже за рулём.
Алёна всё-таки распахнула дверь, дёрнула плечом.
– Я не знаю, кто лучше. В общем-то мне без разницы.
Без разницы, значит, всё равно, плевать. Или она не видит особых различий между ним и его отцом.
– Ну, я ведь едва не пропустил поворот.
– Да ничего страшного, – Алёна улыбнулась, но опять исключительно из вежливости. – Случается. – И разворачиваясь в сторону улицы, добавила: – До свидания, Дима.
«Дима» – вроде бы обычно, но получилось совсем не так, как у всех остальных.
– А может…
Он сам ещё не придумал, чего, но нужно же было сказать хоть что-то, заставившее бы Алёну остановиться. Но она уже выбралась из машины, чуть нагнувшись, повторила:
– До свидания.
И опять улыбнулась, но теперь уже не вежливо, а со снисходительным взрослым пониманием.
Ну, чёрт! Ну почему? Неужели надо быть таким же навязчиво самоуверенно нахальным, как Ростик? Хотя его ведь тоже отшили. Тогда – как? И…
Да о чём он опять? Что у него с головой в последнее время?
19
Когда вернулся домой, вошёл в квартиру, в прихожей сразу нарисовалась мама, оглядела с пристальным вниманием.
– Дима, ты почему телефон с собой не брал?
– Правда не брал? – он не притворялся, действительно удивился. – Забыл, наверное.
А что, мама уже названивала, проверяя, жив ли он и здоров?
– На нем куча входящих. Он тут почти не замолкая гудел.
Телефон сиротливо лежал на полочке для всякой мелочи. Дима забрал его.
Ну да, куча входящих, ещё и сообщения в мессенджере. Это кому же он так понадобился?
Ой, бли-ин! Ксюха!
Они же встретиться договаривались. А Дима даже не вспомнил о ней за всё время. Ни разу.
И делать-то теперь что? Как объясняться? Не скажешь же правду «Прости, Ксюш. Из головы вылетело». Любой другой, может, и сказал бы, но с ней так – как-то не по-человечески. И мыслей, будто назло, никаких не появлялось. Совсем никаких. А мобильник опять загудел, застонал, затрясся от ужаса, и голос в нём тревожно подрагивал.
– Дим! Дима. Это ты?
– Ксюш. Да, я. Кто ж ещё?
– С тобой всё в порядке?
Она не предполагала, что о ней могут забыть или расчётливо её продинамить, решила, с ним что-то произошло.
– Конечно, в порядке, ничего не случилось, – вваливаясь в собственную комнату и плотно прикрывая дверь, торопливо заверил он, но сразу спохватился. – В смысле, ничего особенного не случилось.
В телефоне воцарилось молчание. Дима метнулся к окну, чтобы из прихожей точно было не разобрать, что за бред он собирается нести в своё оправдание, и услышал, не столько осуждающее, сколько растерянное:
– Тогда… почему?
Ксюша остановилась на вопросе, не уточняя, не конкретизируя, предполагая, что он и так всё поймёт. И пришлось договаривать за неё, теперь уже медленнее и предпочтительно многословней, выторговывая себе дополнительные секунды на подумать:
– Почему я не пришёл? Извини. Ксюш, извини! Я сейчас всё объясню. Понимаешь…
Да что бы такое сказать?
– Ну-у, пока ехали домой, машина заглохла. Пытались сами что-то сделать, а не получилось.
Вроде бы вполне реалистично, но Ксюша почему-то засомневалась:
– Правда, заглохла?
– Ну да! – решительно подтвердил Дима.
– Или всё-таки что-то другое, а ты просто не хочешь сказать?
– То есть?
Неужели она знает? Что на самом деле он сначала просто торчал дома, потом отвозил гостью. Может, случайно увидела? Но – как, когда, где?
– Не хочешь сказать, чтобы я не волновалась, – пояснила Ксюша. – Вдруг вы попали в аварию.
– Да ну что ты? – выдохнул Дима с облегчением. – Какая авария? Не накручивай, реально заглохла.
– Но я тебе звонила, а ты не отвечал. – Нет, она не обвиняла, похоже, она тоже оправдывалась. – И я подумала…
– Ксюш, – перебил он. – Ну не отвечал просто потому, что не слышал звонков. Звук оказывается был отключён. – С каждой фразой врать становилось всё проще, хотя звук действительно был отключён, и эти совпадения по мелочам только ещё больше вдохновляли. – А пока то да сё, замотались. Искали, кто бы до сервиса подбросил, потом ехали, и там ещё договаривались.
И, конечно, папа не мог подобное сделать в одиночку, отправив сына домой. Ага. Но Ксюша зацепилась за другое.
– А сам почему не позвонил? Не предупредил. Ты же мог, если…
Если был жив, в здравом уме и твёрдой памяти.
– Да, конечно, мог, – опять перебил её Дима. – И как раз хотел, когда домой вернулись, а оказалось телефона нет. Я его в машине забыл. Пришлось за ним опять до сервиса пилить. Ну, честно, не было никакой аварии. – И желая окончательно её успокоить, добавил: – А, чтобы ты совсем уж поверила, убедилась, ну, хочешь, я сейчас подъеду.
И опять Ксюша ответила не сразу, сначала переспросила с осторожностью:
– Подъедешь? – то ли сомневалась в истинности его слов, то ли, словно камешек перекатывая фразу в собственном сознании, вникала в её смыл, рассматривала с разных сторон, потом всё-таки определилась, проговорила убеждённо: – Не надо. Я верю. И я уже дома.
Но от этого её искреннего и рьяного «Я верю» на душе стало паршиво, и потому в ответ вырвалось само, не менее рьяное:
– Я и к дому твоему могу. Только адрес напомни.
– Правда, подъедешь? – кажется, она улыбалась. – Прямо сейчас?
– Конечно, – по-прежнему вдохновлённо заверил Дима. – Я же сказал.
– Но…
И уже в который раз он не дал ей договорить:
– Ксюш, всё! Уже еду. Скоро увидимся. Адрес давай.
– Я сообщением скину. Чтобы тебе не запоминать.
– Ага. Хорошо. Всё, до встречи.
Дима убрал от уха телефон, и как-то сразу трезвые мысли включились, и он спросил сам у себя: «И?»
Что это вообще было? Настолько заврался, переборщил? Сначала ведь подумал, как обычно, вот он поклянётся непременно доказать, что способен на подвиг, и Ксюша успокоится, примет заверения только на словах. Тогда и он успокоится, выдохнет с облегчением, что на самом деле ничего не пришлось делать, просто пламенно пообещать. А тут нафига-то рванул дальше: «Подъеду! Конечно! Уже в пути!»