– А-а-а, понимаю. Мамочка проверяет. Как себя ведёт любимый сыночек? Не наклюкался ли ещё до чёртиков. – Он всучил Диме стакан, воскликнул патетично: – Не разочаровывай маму. Напейся. Чтобы ей было за что тебе мозги долбать. – Потом ухмыльнулся, чуток снизил громкость, произнёс заговорщицки: – И можете с Ксюхой. В моей комнате. Так и быть, как лучшему другу, разрешаю. А если с собой нет, поищешь в комоде, в верхнем ящике. Но только учти, комната не запирается. Ванная запирается. Но там удобств, конечно, поменьше. – Ростик вскинул голову, заметив вошедшую на кухню Ксюшу, кивнул ей навстречу: – Да, Ксюх?
Та успела уловить только окончание фразы.
– Что поменьше? – поинтересовалась настороженно, прекрасно зная невероятную способность приятеля извратить и опошлить любое слово.
И тот оказался верен себе:
– Или ты предпочитаешь побольше?
Ксюша фыркнула, выдохнула безнадёжно:
– Ой! Да иди на фиг.
Ростик мгновенно подскочил с дивана.
– Ухожу-ухожу. Оставляю вас наедине. Но в комнате всё-таки было бы удобней.
Ксюша проводила его взглядом, а стоило ему исчезнуть за дверь, проговорила:
– Вот ведь достал, – но без неприязни, чуть ли не ласково.
Потом повернулась к Диме, приблизилась, села вплотную. Но даже этого ей показалась мало – приникла к его руке, упёрлась в его плечо подбородком.
– А ты почему здесь?
– Там слишком шумно, – легко нашёлся Дима. – Вот и пришли с Росом сюда поболтать.
– О чём?
– Да так. Ерунда всякая.
– М-м-м, – протянула Ксюша с пониманием.
Но ведь на самом деле ей было абсолютно всё равно, о чём. Её глаза поблёскивали пьяно и призывно, и, похоже, сегодня она согласилась бы воспользоваться щедрым разрешением Ростика. Или сама как раз на это и рассчитывала? У них же толком ничего ещё не было, помимо слишком откровенных поцелуев и обжиманий. Не потому что сомневались, просто места подходящего до сих пор не нашлось.
У Димы мама уходит из дома и возвращается без строгого расписания, у Ксюши бабушка вообще редко выходит. Это у Ростика оба родителя вечно или на работе, или в разъездах, да и квартира настолько объёмная, что можно не заметить присутствие лишнего человека.
Даже не совсем квартира, а таунхаус: комнаты на двух уровнях, изолированный вход с улицы, и даже свой гараж. И, наверное, можно было с ним и раньше договориться, но как-то в голову не приходило, и, вполне вероятно, Ксюша не захотела бы посвящать Ростика в происходящее. Или тут ей тоже всё равно? И сейчас она первая, не дожидаясь, обвила руками Димину шею, надавила тихонько, принуждая нагнуться, потянулась за поцелуем. Он не стал возражать.
У её губ был вкус еды, чего-то ненатурального, чересчур пряного. Вроде бы чипсов, а может быть, острого сливочного соуса и маринованного имбиря. Или всего сразу. Есть это вкусно, а целовать – почти противно. Даже если сам не слишком трезв и пробовал недавно всё то же.
Дима отодвинулся, на автомате отёр рот. Ксюша не придала значения его движениям, наверное, подумала, будто он решил перевести дыхание, подождала секунду и потянулась опять. Но ему больше не хотелось с ней целоваться. Совершенно.
Музыка, долетавшая из гостиной, на несколько мгновений затихла, потом зазвучала вновь. Что-то медленное. Вовремя. Дима торопливо подскочил с дивана, потянул Ксюшу за собой:
– Идём туда.
Она посмотрела разочарованно, недоумённо, хотя и послушно поднялась следом, а он добавил:
– Потанцуем.
Ксюша тут же успокоилась, охотно кивнула:
– Угу.
И они вернулись в гостиную, влились в общую компанию. Действительно танцевали. Ростик бросал то намекающие, то недоумевающие взгляды, а Дима делал вид, что их не замечает, потому что, стоило представить себя с Ксюшей один на один, как на губах появлялся привкус их последнего поцелуя и сразу следом – желание брезгливо скривиться.
Уж лучше так – обнимать, покачиваться в такт музыке, чувствовать на шее горячее дыхание и настолько же горячие ладони на плечах, прижиматься щекой к мягким волосам, мысленно убирая из реальности раздражающе-лишнее и дополняя её тем, чего в ней действительно не хватало. Особенно, когда немного пьян, хорошо получается.
Он и потом двигался, ел, пил, даже о чём-то говорил, а в голове звучало, заглушая даже громкую музыку и чужую навязчивую болтовню: «Мы всё уже выяснили», и он едва сдерживался, чтобы не высказать вслух: «Нет! Не выяснили!»
И при чём здесь «мы»? Это она так решила, а он – не соглашался. И не согласится. Ведь всё это только условности: разница в возрасте, сочетание «преподавательница-студент», давнее знакомство с родителями, – и они вполне преодолимы.
Почему она так зациклена на них? Они не могут быть действительно значимыми. Просто – отговорки.
Или она не верит? Не верит, что для него это не игра, не случайное увлечение, что он абсолютно искренен и серьёзен. Не замечает, что у него всё переворачивается внутри только от того, как она произносит его имя.
– Дим! Дима!
Нет, это не то. Это Ксюша. И, похоже, она догадывалась, что сейчас творилось с ним – постоянно находилась рядом, не оставляла ни на минуту, то обнимала, то цеплялась за руку, то хотя бы просто прикасалась, спрашивала, окликала, будто он мог потеряться, сбивала с мыслей. Но стоило ей на недолго отойти, Дима отыскал Ростика, вытащил на кухню, чтобы не орать в ухо, а говорить спокойно.
– Рос, а у тебя салюты с нового года остались?
Ростик, наверное, с полминуты усиленно соображал, нахмурив брови и выпятив губы, затем поскрёб в затылке, произнёс задумчиво:
– Ну, вроде. Надо поглядеть. А чего? Предлагаешь запустить?
– Нет, – Дима мотнул головой. Получилось слишком резко и сильно, так что едва не потерял равновесие. – То есть, да. Но не здесь. Отдашь мне?
– У-у, Димон! – воодушевлённо выдохнул Ростик. – Ты чего придумал? – Замахал рукой перед носом, не давая ответить. – Подожди-подожди! Хочешь Ксюхе сюрприз устроить?
И даже объяснять не пришлось, врать, тот сам всё придумал, осталось только кивнуть, подтверждая.
– Ну пойдём, пошарим, – предложил Ростик. – Скорее всего в кладовке в прихожей. Или в гараже.
– Ага, пойдём, – нетерпеливо откликнулся Дима, но для начала подхватил со стола стакан, наполненный почти до краёв (вроде бы тот самый, который не так давно притащил для него Ростик, но так и оставшийся нетронутым), опрокинул в себя, не почувствовал ни крепости, ни вкуса, словно воды выпил.
Нужное действительно нашлось в небольшой кладовке возле входной двери: в большой картонной коробке пара оставшихся с праздника упаковок, наверное, самых скромных, залпов на семь.
– Пойдёт? – поинтересовался Ростик.
– Нормально.
– Когда заберёшь? – пьяно-мутноватые глаза приятеля как-то подозрительно жадно заблестели. Уже и сам чего придумал, и жалко стало отдавать?
Дима и раздумывать не стал, к тому же и получалось не очень: в голове прочно засела требовавшая немедленного воплощения идея.
– Сейчас, – он решительно поднял коробку.
– Сейчас? – удивлённо повторил Ростик. – Ты вот прям собираешься?
– Ну а чего?
Приятель глянул в сторону двери, ведущей внутрь дома.
– А если Ксюха будет спрашивать, где ты? А ведь будет.
– Скажешь чего-нибудь, – отмахнулся Дима, отыскал свою куртку среди остальных, надел, застёгивать не стал – и без того слишком жарко. Опять подхватил коробку. – Я пошёл.
– Ну давай! – смирившись, напутствовал Ростик, но почти сразу недоумённо свёл брови: – Хотя…
Дима не стал его слушать, устремился к выходу. Хотел быстро, но не получилось, чуть не увело в сторону. Кажется, переборщил он с тем последним стаканом, но – чего уж теперь?
39
Соседка пропустила Алёну вперёд, подсказала в спину:
– Вы проходите на кухню. Оттуда хорошо видно.
На улице снова грохнуло, по квартире заплясали зелёные отсветы, а в голове по-прежнему метались растерянные мысли: да что ж там может происходить, и она-то при чём?
Алёна пересекла кухню, приблизилась к окну, посмотрела вниз.
Посреди пустого двора, в центре детской площадки торчала одинокая человеческая фигурка. Возле её ног – что-то типа коробки. И хотя уже основательно стемнело, света из окон и от фонарей вполне хватало, чтобы сразу узнать и не ошибиться. Не коробку, конечно, человека.
Соседка пристроилась рядом, зачем-то ухватилась на ручку на раме, повернула, приоткрыла.
– Так лучше слышно.
Да подобный грохот не только сквозь стандартный стеклопакет, но и сквозь заколоченное досками окно свободно прорвётся. К чему это?
Новый залп, ударивший по ушам, полёт ракеты и распустившийся в небе цветок из малиновых огней, а сразу следом не менее громкое:
– Алёна Игоревна! Я вас люблю!
А-а-а!
О, боже! О, чёрт! Он что, никогда не угомонится? Так и будет переть, вопреки всему? И чем дальше, тем удивительней и всё с большими спецэффектами.
Алёна развернулась к соседке, произнесла:
– Спасибо, что сказали. Извините.
И решительно устремилась к входной двери. Хорошо ещё одета была не в лёгкое платьице и не в халат, а в велюровый домашний костюм, не пришлось к себе заходить за одеждой потеплее. Алёна даже лифт вызывать не стала, легко сбежала вниз по лестнице, не замечая этажей, выскочила из подъезда, решительным быстрым шагом направилась к торчащему посреди двора парню, вроде бы опять приготовившемуся орать свои отчаянные признания, но замершему, стоило ему заметить её приближение.
– Дим! Да что ж это такое?
– Салюты, – пояснил он невинно.
Алёна с трудом сдержала готовый вырваться стон бессилия, проговорила с упрёком и даже немного с сочувствием:
– Ты с ума сошёл?
– Нет, – Дима замотал головой, с таким усердием, что даже пошатнулся. – Я…
Не иначе в продолжение прозвучит то самое уже слышанное «вас люблю».
Голова гордо вскинута, но взгляд мутный, осоловелый. И опять его шатнуло. Наверное, потому и не сумел сразу договорить.