– Дим, да ты же пьяный. Вдрызг.
Он не смутился.
– И что? – Заявил с праведным негодованием: – Думаете, если пьяный, то всё не по-настоящему? Потом забуду и пожалею. Не-а. Хотите, трезвым повторю? Завтра. В это же время. Здесь. Вам же понравилось?
Понравилось – это слабо сказано. По голове настучать ему хочется, отчитать, как маленького. Но разве подобным проймёшь?
– Не надо повторять. Пожалуйста. И одного раза достаточно. И вообще, – Алёна усмехнулась невесело, – у меня окна на другую сторону выходят.
Дима упрямо насупился, глянул исподлобья.
– Но вы же всё равно услышали. И пришли.
Да, услышала – потому что соседка подсказала. И пришла – пока никто из жильцов в полицию не позвонил.
– Сейчас я такси вызову и отправлю тебя домой, – пообещала Алёна твёрдо.
Дима покачнулся в который раз, словно на него налетел порыв несуществующего ветра, но уверенно заявил:
– Не отправите.
– Почему?
– Я не поеду.
Вот ведь упёртый. И бестолковый.
– Ну и торчи тогда здесь. – Алёна зябко поёжилась. – А я возвращаюсь к себе.
Его и такое не смутило, ещё и откликнулся воодушевлённо:
– Хорошо. Я согласен. Буду торчать. Но сначала на другую сторону перейду. Правда у меня салюты все закончились.
– Эх, обидно, – не сдержавшись, съязвила Алёна, а он принял за чистую монету, заверил торопливо:
– Но я куплю. Честно. – Оправдался раскаянно: – Только уже завтра, наверное. Я ж обещал. А пока – просто так. Постою. Вы мне только в окно махните. Чтобы я знал, где вы.
О, господи! И что делать? Орать, смеяться или плакать? Наверное, все жильцы уже давно прильнули к окнам и, не в силах оторваться, любуются на это представление. И рамы приоткрыли, чтобы лучше слышать.
А делать-то что? На самом-то деле. Действительно вызвать такси? Но отправить не одного, а поехать самой, доставить по назначению. Вот Лиля обрадуется. Так Алёна адреса точного не знает, только приблизительно – район, место. А Дима наверняка опять заупрямится и не скажет. Значит, пусть его лучше кто-то другой транспортирует, более убедительный, авторитетный и заинтересованный. У него и машина собственная имеется. А пока…
– Ладно, идём.
– Куда?
– Ко мне.
– Правда?
– Правда, Дим, правда, – обречённо подтвердила Алёна, вцепилась в его рукав, потянула за собой к подъезду, как можно аккуратнее. А то ещё завалится от резкого движения. – Только не выдумывай ничего. Ты вон на ногах еле стоишь. Упадёшь ещё и замёрзнешь насмерть.
Дима не встревожился, а, наоборот, довольно заулыбался, поинтересовался с радостной надеждой:
– А вам жалко будет?
– Ага, – опять подтвердила Алёна, открывая дверь и заталкивая его внутрь. – Твоих маму и папу.
Как хорошо, что лифт был и не пришлось тащить его самой вверх по лестнице, потому как на улице Дима ещё более-менее держался, а в тепле с каждой секундой его развозило всё сильнее, но хоть немного он всё ещё соображал. Даже замер на коврике, войдя в квартиру, сообщил:
– Я ща кроссовки сниму.
– Не надо. Можно и так.
Так даже проще. Не придётся их потом надевать перед уходом.
40
В комнате Алёна подвела его к дивану.
– Садись!
– Я…
– Садись, говорю!
Дима опустился на край, наклонился вперёд, упёрся локтями в колени, обхватил руками голову – наверное, иначе просто не мог удержать – несколько секунд посидел неподвижно. Алёна даже подумала, что заснул, но он вскинулся, уставился, насколько получилось, прямо в глаза, выдохнул резко и отчаянно:
– Я не врал.
– Про что?
– Про то. Вы ведь слышали?
Алёна не торопилась отвечать, и Дима, не приняв затянувшегося молчания, повторил требовательно и громко:
– Слышали?! – И уже сам не стал дожидаться подтверждения, потянулся, ухватил её за запястья, стиснул пальцами. – Это правда. Честно. Не вру.
Он приблизил Алёнины руки к себе, повернул ладонями вверх, уткнулся в них лбом, прошептал ещё что-то – она не разобрала – и опять затих, но теперь надолго. Секунды бежали, а он не двигался. Пригрелся, успокоился, отключился.
Алёна осторожно высвободилась, торопливо ухватила его за плечи, не давая опрокинуться вперёд, надавила, толкая назад и чуть в сторону.
– Дим! Дима, ложись.
Сейчас он поддался сразу, послушно завалился на бок, но тут же, не глядя, опять поймал её ладонь, сжал и не захотел отпускать, и пришлось присесть рядом с ним на диван, чтобы не стоять, согнувшись, и дожидаться, когда он снова уснёт.
Бедный запутавшийся мальчик. Такой милый и трогательный. Такой надоедливый. Такой естественно противоречивый. Не стал отрицать, что у него есть девушка, а сам припёрся под окна другой, чтобы орать ей во всё горло признания в любви.
Но они все такие, все без исключения, как и она сама. Главное, собственные чувства, а чувства остальных – так: фон, украшение, подсветка. Их можно не замечать, игнорировать, использовать, на них можно играть, делать с ними всё необходимое, чтобы ярче, приятней и значимей стали свои. А всесильное оправдание: «Я всё понимаю и сожалею. Мне действительно очень жалко, но – что я могу поделать?»
Алёна вздохнула, коснулась пальцами растрепавшихся русых волос, отодвинула упавшую на глаз прядь, погладила осторожно.
Надо же! Он почувствовал, даже сквозь сон почувствовал, улыбнулся блаженно. Алёна поспешно убрала руку, поджала губы.
Ладно. Что она там планировала?
Подсказка пришла неожиданно – сигнал телефона откуда-то из глубины Диминой одежды, даже не мелодия, а едва различимое гудение вибровызова. Но хозяину было на него глубоко фиолетово, и телефон обиженно заткнулся, но через пару минут загудел вновь, потом ещё раз прервался на несколько секунд и опять ожил.
Вроде бы он находился где-то недалеко, скорее всего в куртке. Алёна осторожно запустила руку в карман. Ага, тут.
Она вытащила мобильник. На экране светилась надпись «Мама». Лиля забеспокоилась о милом дитятке. И предыдущий вызов от неё. А вот самый первый – от Ксюши. Ни та, ни другая не в курсе, где в данный момент пропадало их сокровище и чем занималось. Тут же в истории звонков запись «Папа». Как раз, что надо. Но лучше Алёна воспользуется собственным телефоном, у неё тоже есть этот номер, только обозначен по-другому – «Глеб».
Тот откликнулся не сразу, произнёс настороженно:
– Слушаю.
Или Алёне показалось? Откуда ей знать, как он обычно отвечал. Она начала без приветствий, без вежливых извинений за неожиданное беспокойство:
– Ты можешь сейчас ко мне подъехать? Домой.
И, конечно, Глеб удивился, насторожился ещё сильнее:
– Зачем?
– Димку своего забрать.
– Ди-димку? – повторил он, запинаясь, совсем уж растерянно и встревоженно. – Забрать?
На его места Алёна бы тоже встревожилась и удивилась, но на своём долго и подробно вводить его в курс случившегося ей совершенно не хотелось.
– Давай по телефону я ничего тебе объяснять не буду? Приедешь и сам всё увидишь.
– Он в порядке? – уточнил Глеб.
– Не волнуйся. В целом, в порядке. Жив-здоров. Так ты едешь?
– Да, сейчас. Конечно.
Он приехал через пятнадцать минут, действительно растерянный и обеспокоенный, недоверчиво посмотрел на Алёну, будто не исключал подвоха или розыгрыша. Она указала рукой в сторону комнаты:
– Проходи. Туда. Ботинки снимать не надо.
Но сама двинулась первой, убедившись, что Глеб прошёл следом, остановилась, кивнула в сторону спящего на диване парня.
– Забирай.
Глеб замер, окончательно сбитый с толку и даже немного испуганный, выдохнул с опаской:
– Он…
– Пьяный он, – сообщила Алёна. – В стельку. – Добавила без паузы: – Подробностей, где это случилось и по какому поводу, не знаю.
– Он к другу на день рождения пошёл, – пояснил Глеб.
– Понятно.
– А как он у тебя оказался?
Рассказать правду? Или всё-таки не стоит?
– Подобрала на улице. Тут недалеко. Побоялась оставлять одного в таком виде. Привела сюда, потому что ближе, позвонила тебе. – И, чтобы не возникло сомнений, поинтересовалась чуть ли не с вызовом: – Я ведь всё правильно сделала?
Глеб подтвердил послушно, но не слишком приветливо:
– Да. Конечно.
Так и не отказался от своих подозрений, по-прежнему думал о подвохе, о скрытых умыслах и утаённых истинах. Не доверял. Не Димке своему, Алёне. А может, вообще предполагал застать его голого в её постели. Но она не собиралась ни в чём убеждать и оправдываться, напомнила об актуальной цели визита:
– Тогда – не стой, забирай.
Глеб наконец-то сдвинулся с места, приблизился к дивану, наклонился над сыном, тряхнул того за плечо:
– Дима! Дим-ка! Просыпайся!
Тот тихонько замычал и попытался оттолкнуть его руку.
– Дима! – произнёс Глеб громко, почти выкрикнул, тряхнул со всей силы.
Это подействовало. Дима нехотя разлепил веки, уставился на отца.
– Пап? – уточнил неуверенно. И вдруг встрепенулся, резко сел, сощурил глаза, процедил зло: – Ты что здесь делаешь? Ты…
– За тобой приехал, – не дожидаясь, закончил за него Глеб. – Поднимайся, пойдём.
Дима отыскал взглядом Алёну, посмотрел с обидой, с упрёком, с негодованием, и его отец прекрасно понял, куда он смотрит.
– Дим! – воскликнул раздражённо. – Поднимайся!
Сын стиснул зубы, опустил глаза, попытался встать. С первого раза не сложилось, но Глеб, не церемонясь, дёрнул его вверх, подхватил под руку, поволок в прихожую, а когда уже выходили из квартиры, глядя мимо Алёны, сухо произнёс:
– Извини, что так получилось.
Та ничего не ответила, просто кивнула и захлопнула за их спинами дверь.
41
Ну что, возвращаемся в детство, в юность? Видимо, так и не дано стать ей окончательно взрослой, любые проблема решать исключительно собственными силами и не зависеть ни от кого.
Алёна уже полдня бросала на мобильник красноречивые взгляды, старательно оттягивала время, хотя почти на сто процентов верила, что в конце концов всё равно не выдержит и позвонит. И, пожалуйста, пусть на неё не обижается славная красотка Марина – она честно пыталась, но только в очередной раз убедилась: никак ей не обойтись своими душевными силами.