– Алён! Я никогда намеренно не делал тебе ничего плохого. И не сделаю. Ты знаешь. Но и ты – сына моего не трогай. Если у тебя ко мне какие-то претензии, то давай между собой и разберёмся. А он-то при чём? Что ты голову морочишь? Мальчишке, который младше тебя на пятнадцать лет.
– Претензии? У меня к тебе? – изумлённо повторила Алёна. – Долго придумывал?
А Глеб усмехнулся снисходительно, словно дал понять, что не купится на её негодование, не раскается и не отступит, напомнил с уверенностью:
– Да ты же сама говорила. Что на меня обижена. Из-за того, что не тебя выбрал. Вот теперь и мстишь. Нашла способ.
Алёна сглотнула, сумасшедшим усилием воли сдержала несвоевременно и необъяснимо почему и откуда подступившие слёзы, выдала напряжённо и твёрдо:
– Решетников! Вали отсюда!
Она распахнула дверь, толкнула Глеба в грудь ладонью – от себя, вон! Но он перехватил её руку, стиснул чересчур крепко, скорее всего, даже не осознавая этого, воскликнул:
– Нет, Алён! Не получится! – Добавил чуть тише, но зато убеждённей: – Я сына в обиду не дам. Даже тебе.
– Да на кой мне его обижать? – не выдержав, сердито выкрикнула Алёна. – Сдался мне твой Димка. Сам говоришь, маленький он ещё. И зачем мне такой? Опять нянчиться? – Он с силой дёрнула рукой, выкрикнула ещё громче и злее: – И отпусти уже! Больно!
Голос предательски дрогнул, зато взгляд получился, она надеялась, достаточно жёстким и холодным. Глеб разжал пальцы, посмотрел на оставшиеся чуть выше запястья и не сразу исчезнувшие красно-белые полосы на Алёниной руке, но даже извиняться не стал, повторил уже в который раз только словами другими:
– Алён, серьёзно. Оставь Димку в покое.
– А ты – убирайся! – откликнулась она. – Серьёзно, убирайся! И не тебе нотации читать, что мне делать, а что не делать. Сначала с себя спроси.
– Алёна!
– Уходи. – Она тоже могла повторять, хоть до бесконечности, громко и тихо, нервно и совершенно безучастно, и что бы Глеб ни сказал, не услышит от неё ничего другого. – Уходи.
Он понял, шагнул за дверь захлопнул её за собой, естественно, с гораздо большей силой, чем требовалось. А Алёна привалилась к стене, запрокинула голову.
Какого чёрта слёзы-то опять так и норовят брызнуть из глаз? Алёна давно уже не плачет, даже когда есть причины, а в последние дни глаза вдруг становятся беспомощно влажными чуть ли не сами по себе. Но сейчас она точно не собирается рыдать.
Да, обидно. Но злости гораздо больше, потому как это подло – повернуть против неё же сказанные Алёной слова. Из доверительных признаний о давней полудетской обиде сделать выводы, что она уже много лет таскает за пазухой камень, выгадывает момент в расчёте ударить побольнее, отомстить. И ведь не кто-то чужой, а Глеб, Глеб считает, что она способна на подобное: повести себя как беспринципная стерва. А со стервами не стоит церемониться. Ведь так?
Но если он настолько уверен, что она такая и что его Димочка ей непременно нужен, может, тогда и не стоит разрушать иллюзии? А?
Алёна решительно прошла в комнату, взяла со стола телефон, открыла список звонков. Ага, вот и входящий, никак не подписанный, просто цепочка цифр. Если это не тот, есть ещё следующий, ещё один и ещё. Она ведь ничего не удаляла, и номер должен остаться.
Но пробовать снова и снова не пришлось. Алёна по одному слову определила, что попала по точному адресу, даже не столько благодаря знакомому голосу, сколько переполнявшим его чувствам – растерянности, удивлению, неверию. И всё-таки она спросила, или скорее произнесла имя, тепло и вкрадчиво:
– Дима?
– Да, я, – подтвердил он чуть хрипловато, и Алёна не стала узнавать, где он сейчас и что делает, просто предложила:
– Приходи ко мне.
В телефоне воцарилась тишина, длилась и длилась.
– Ты почему молчишь? – поинтересовалась Алёна. – Не придёшь?
Она ещё и договорил не успела, а Дима торопливо заверил:
– Приду. – И уточнил: – Прямо сейчас?
– Ну да, прямо сейчас, – согласилась Алёна, добавила: – Но если ты, конечно, занят…
И опять он не дал договорить.
– Нет, не занят. – Пообещал пылко: – Я приду.
Алёна дёрнула плечом, удовлетворённо улыбнулась уголками рта.
– Хорошо. Жду.
48
Дима как раз выходил со двора через калитку, когда отец подкатил, резко тормознул, не доехав до ворот, выскочил из машины, бросился наперерез, преградил дорогу:
– Ты куда?
– Не твоё дело! – он не собирался признаваться, прекрасно знал, как отец отреагирует.
Ну почему тот появился не пятью минутами позже? Словно нарочно подкарауливал.
Дима шагнул в сторону, рассчитывая его обойти, но и отец сдвинулся, опять оказался на пути. Спросил, или даже заявил уверенно:
– Ты к ней, да. Она тебе позвонила. – Качнул головой, сам с собой соглашаясь. – Не удержалась. Решила представление устроить. – И опять обратился к сыну: – Ну, а ты повёлся. Конечно. И что она тебе такого сказала?
– Не твоё дело, – повторил Дима, а отец воскликнул, взмахнув руками:
– Дим, ты что, совсем не понимаешь? Она же тобой играет.
Играет?
– Зачем?
– Да затем! – отец на секунду замялся, будто сомневался, а потом выдал чересчур решительно и напряжённо: – Она в меня влюблена была, а я на твоей маме женился. А теперь ты подвернулся, она и придумала способ поквитаться.
Дима усмехнулся и мотнул головой.
– Нет, это ты придумал, – возразил уверенно и спокойно. – Всё это. Злишься, что она тебе отказала.
– В чём? – сердито выдохнул отец, показательно вскидывая брови и округляя глаза. – В чём отказала?
Нет, Дима не поддастся его давящему напору, праведному негодованию. Он прекрасно знает их цену.
– Я же видел, как ты к универу за ней подъезжал. Как она к тебе в машину садилась. Как вы поехали куда-то.
Отец смутился. Точно, смутился, сразу не нашёл, что сказать, и не возразил, как обычно, даже не задумавшись, запальчиво и убеждённо.
Ха! Выходит, Дима правильно догадался, так всё и было. Он и говорить больше ничего не стал, развернулся, зашагал прочь, но отец нагнал, вцепился в плечо.
– Ты никуда не пойдёшь. Я не пущу.
Дёрнул резко, попытался развернуть назад, к себе. Но не очень-то получилось, только качнул и притормозил, а дальше Дима сам оглянулся, уставился отцу прямо в глаза, в чёрные кружки зрачков.
– Попробуй.
Так и стояли, не замечая пролетающих мгновений, смотрели друг на друга, прожигая взглядами. Кто не выдержит первым?
Отец стиснул зубы, желваки вздулись, и вдруг… разжал пальцы, отпустил, даже, показалось, и оттолкнул, произнёс, мрачно усмехнувшись:
– А знаешь, катись. Беги к ней. Алёнка не дура. Прекрасно понимает, что никому тебя не остановить. Я ведь только сказать могу. А тут словами не проймёшь. Всё равно не поверишь. Пока не испытаешь на собственной шкуре. Так давай, сын, пробуй. Учись жизни. Только не жалуйся потом. Беги, беги.
Дима не сдвинулся с места. Было в словах отца что-то такое, хоть и злое, обидное, унизительное, но, наверное, тем и действенное, остужающее, почти справедливое в своей жёсткой откровенности. Да ведь только…
Он же нарочно так сказал. Тоже не дурак, знает, как сбить с толку, заронить сомнения. Но Дима и тут не поддастся, не маленький, не купится на дешёвые родительские трюки. И не побежит он, зато пойдёт, просто пойдёт. Потому что нестерпимо тянет, потому что раз за разом звучит в ушах, как она произносит «Дима», а потом ещё «Приходи. Ко мне». И всё остальное отступает перед этим голосом, а рассудительные нравоучительные слова отца теряют значимость с каждым шагом. Мало ли что он там наговорил, если хотел одного – любым способом остановить.
***
Дима позвонил не в домофон, сразу в дверь квартиры. Видимо, зашёл в подъезд с кем-то из местных. Алёна открыла, глянув на него лишь мельком, произнесла:
– Проходи. Куртку можно на вешалку. А обувь не снимай, не надо. – И опять повторила, махнув неопределённо рукой, то ли в сторону кухни, то ли в сторону комнаты: – Проходи.
Дима следовал распоряжениям послушно и молча. Так ни слова и не сказал с той минуты, как вошёл, зато смотрел, не отрываясь. Алёна ощущала его взгляд, словно живым огнём обжигающий лицо и кожу, пробирающий до нутра. И в какой-то момент даже отгородиться от него захотелось, потому что он не волновал, не будоражил приятно. Он уже раздражал своей горячностью и нетерпеливым ожиданием ответа. А что Алёна могла ему ответить, только бессмысленно повторить в очередной раз:
– Проходи. – И предложить: – Садись.
Он, конечно, не сел, приблизился, остановился меньше, чем в шаге.
– Вы для чего меня позвали?
– Дим, – растерянно пробормотала Алёна.
Да если бы самой знать, для чего.
Разозлилась на Глеба, не сдержала обиды и, похоже, действительно – отомстила. Поддалась порыву, совершила, не задумываясь, как потом быть. Что она вообще планировала? Что собиралась делать с этим мальчиком? Ну не спать же с ним.
Да ведь если честно, ей и дела никакого нет до Димы Решетникова. Всё, что Алёну цепляет в нём – это исключительно то, чей он сын. А сам по себе…
Господи! Что ж она натворила? Повела себя, как обиженная девчонка.
Это в пятнадцать лет позволительно совершать подобные глупости. А ей-то уже далеко не пятнадцать, и она не просто взрослая. Алёна же сама не так давно говорила, убеждённо расставляя приоритеты: «Она – преподаватель, он – студент. Всё, больше никаких отношений». А что получается теперь?
Он придвинулся ещё ближе, протянул руку, коснулся Алёниных волос, хотел провести по ним, запустить пальцы, но Алёна перехватила его ладонь, аккуратно отвела в сторону.
– Дим, постой. Я…
Он опять упрямо потянулся рукой, теперь уже к лицу, едва заметно качнулся вперёд. Сейчас вообще приблизится вплотную, попробует обнять, привлечь, поцеловать. Алёна отступила на шаг.
– Дим, нет. Послушай. Всё не так.
Раз уж он здесь, стоит воспользоваться моментом, сказать прямо, что он ей не нужен: ни при каких условиях, ни в настоящем, ни в будущем, не только потому что студент, а вообще. Но как это правильно сделать, чтобы не звучало настолько бесполезно, невразумительно и тупо?