— Я же видела: ты не хочешь, чтобы она участвовала в лечении, хотя она сама предложила… Не понимаю, почему ты против того, чтобы твоя будущая жена заботилась о твоем отце.
Лицо у нее было таким серьезным, что Оливер снова почувствовал себя виноватым. Как он мог предугадать, что родители пожелают с такой скоростью втянуть Джессику в семейную орбиту? Он надеялся, что еще будет время, чтобы все им рассказать, прежде чем они привяжутся к ней.
Но чему удивляться, ведь его родные так тесно связаны друг с другом?
Сердце у него забилось чаще. Он понимал, что Джессика предложила свою помощь из лучших побуждений, но переход границы между двумя мирами усложнит им задачу в конце лета.
— Мама, я вовсе не против. Но, по-моему, папу должен вести более опытный специалист. — Он сам себя ненавидел. Ведь он верил в музыкальные способности Джессики и ее интуицию музыкотерапевта! Он вспомнил, как ученик провожал ее из молодежного центра после групповых занятий… Ей удалось изменить к лучшему жизнь по крайней мере одного ребенка. И наверняка еще многих других.
— Но так мы сможем лучше с ней познакомиться, — не сдавалась мама. — Ты не можешь обвинять нас в желании лучше узнать твою будущую жену…
Сзади послышался невозмутимый голос Джессики:
— Миссис Прайс, я могу порекомендовать вам более опытного специалиста.
Оливер тяжело вздохнул. Судя по ее ледяному тону, она все прекрасно поняла и решила, что он невысокого мнения о ее способностях. Он развернулся к ней. Ее волосы были еще влажными после душа.
Их совместная ночь была особенной, и он вовсе не хотел, чтобы она так заканчивалась.
— Джессика, — начал он, надеясь, что она поймет, что им двигало. Он не хочет, чтобы она проводила слишком много времени с его родными. — Я вовсе не хотел сказать, что ты — недостаточно хороший специалист…
— Неужели? — Она достала из ящика стола лист бумаги и ручку. Что-то написала и протянула записку его матери. Чуть мягче пояснила: — Здесь телефон одной из моих преподавательниц. Она может предложить для мистера Прайса несколько вариантов терапии. Тогда, в больнице, я не собиралась переходить границы. Я просто хотела помочь.
— Конечно, — негромко ответила мама, переводя беспокойный взгляд с Джессики на сына и обратно. — Мы с Тимоти очень тебе благодарны за то, что ты об этом заговорила. Мы собираемся записать его на программу.
Оливер не знал, как разрядить обстановку. Мама начала прощаться. Она явно не понимала, почему Оливер не хочет, чтобы Джессика принимала больше участия в их жизни. Он надеялся, что ему удастся объясниться с Джессикой.
Как только закрылась дверь, он бросился к ней. Ему было не по себе, сердце билось учащенно.
— Послушай, я отказал ей только потому, что не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко в конце лета, после того, как все закончится. Ты не обязана проводить терапию для моего отца…
Ее губы сжались в тонкую линию.
— Я забыла, ты отсчитываешь дни до конца лета! Поверь, я бы не предложила твоей маме того, что не хотела сама.
Он снова почувствовал себя виноватым. Зачем он лишний раз напомнил ей о конце их отношений?
— Спасибо, но у тебя и так хватает дел: учеба, новая стажировка…
Он не представлял, как она все успевает. Джессика работала каждый вечер, когда не училась. Свободные вечера она оставляла только для приемов, на которых они должны были появляться вместе.
— Очень мило с твоей стороны, что ты заботишься о моем времени, — ровным тоном произнесла она. Глаза цвета моря стали штормовыми. — А мне кажется, что ты хочешь найти более именитого специалиста с учеными степенями и научными публикациями. Насколько я поняла, ты привык получать все самое лучшее, от кофеварки до системы сигнализации.
— При чем здесь кофеварка?! — изумился он.
Джессика шумно выдохнула.
— Я одного не понимаю. Раз ты привык получать все самое лучшее, зачем ты включил в свою жизнь меня? Признай, ты привык к лучшему во всем! — Дойдя до лестницы, она круто развернулась к нему лицом.
Голова у него пошла кругом. Она имеет право злиться на него, но ее реакция чрезмерна, как будто за ее словами стоит что-то еще.
— Джессика, послушай…
— Если не считать невест, — продолжала она, словно не слыша. Вытянула руку с кольцом. Бриллианты переливались в лучах солнечного света. — В виде исключения ты ослабил требования. Наверное, так бывает, если решаешь соврать.
Сняв кольцо с пальца, она положила его на столик рядом с маминым контейнером.
От страха у него все внутри переворачивалось. Так нельзя! Они же договорились…
— Ты несправедлива. — Он старался говорить ровно, хотя очень разозлился из-за кольца. Оливер не понимал, почему все пошло не так. Неужели он был слеп и не замечал, как она им недовольна? Недовольна его образом жизни… О чем еще он не подумал? — По-моему, то, что ты делаешь, благородно и важно. Я просто не хотел, чтобы тебе потом было неловко.
— Ты прав, — чуть тише сказала она, заправляя за ухо прядь влажных волос. — Несправедливо с моей стороны осуждать твой образ жизни. Сейчас мне было неприятно, потому что ты постоянно напоминаешь о том, что наши отношения скоро закончатся. Особенно после вчерашней ночи.
Ее слова развеяли туман. Он понял… Как мог он винить ее за гнев, ведь он именно такой, как она говорит!
А ведь казалось, они все продумали! Договор сулил выгоды им обоим. И все же почва уходила у него из-под ног. Он не знал, как все исправить. Ясно одно: он не готов к тому, что она уйдет из его дома — и из его жизни.
— Я думал, что, не позволяя тебе слишком сближаться с моими родными, я тебя защищаю, — объяснил он. Ее слова по-прежнему жгли его изнутри. Неужели она сейчас уйдет от него? После того, что у них было… — Я намерен уважать наше соглашение и надеюсь, что так же поступишь ты. Я начал готовить нам завтрак…
Она покачала головой.
— Я больше не могу врать. Меня столько раз обманывали, что я знаю, как это больно.
Поздно. Он вспомнил, как она рассказывала о своих прошлых неудачных отношениях. О мужчинах, которые ее подводили, обманывали. Неужели сейчас и он так же подвел ее?
— Мы были совершенно честными друг с другом. — Он этим гордился. Условия были ясными. — Наше соглашение прозрачно…
— Оливер, я больше не хочу никаких соглашений. — Она говорила с трудом, но глаза оставались ясными. — Извини.
Что-то в ее тоне подсказывало: она не передумает. День, который так хорошо начинался, превратился в кошмар. Он не понимал, как она может бросить его, особенно после вчерашней ночи. Но, услышав ее слова, он взглянул в каменное лицо, и ему показалось, что перед ним незнакомка.
Возможно, она приняла его молчание за знак согласия, потому что кашлянула и продолжала:
— Через несколько дней я возьму у папы фургон, чтобы перевезти вещи. А сейчас мне лучше уйти.
Она ушла, а Оливер не мог справиться с болью. Весь его мир рушился.
Джессика поехала к родителям. Не желая брать машину, которую предложил ей Оливер, она вызвала такси с помощью мобильного приложения и поехала в автосервис. Механик поменял ей аккумулятор. Теперь у нее снова была своя машина на ходу. Она жалела об одном: ей не удастся помочь родителям спасти дом.
Услышав, как пренебрежительно отзывается о ней Оливер при своей матери, она поняла: с ним пора заканчивать. Но все меняла любовь к нему. Невозможно любить его и поддерживать притворные отношения.
Она мелкими глотками пила ромашковый чай, который принесла мама после того, как Джессика все рассказала. Начала с того, как нашла банковское извещение. Не скрыла подробностей своего соглашения с Оливером. Рассказала и о том, что полюбила его. Он же решительно настроен все закончить в конце лета. Так как отец все выходные работал в Техасском клубе скотоводов, он не слышал ее рассказа, который перемежался слезами. При Оливере Джессика сдерживалась. Но, как только она начала все рассказывать маме, слезы хлынули ручьем.
Ракель Льюис поцеловала Джессику в плечо.
— Моя милая девочка, — сказала она со вздохом, закидывая косу за спину. — Надо было сразу спросить меня про то банковское извещение.
— Я ужасно себя чувствовала, ведь вы заложили дом из-за меня, чтобы оплатить мою учебу. — Джессика поставила кружку на столик.
По периметру террасы стояли растения в горшках; зеленые побеги вились между окнами, выходившими на небольшой задний двор. У ее мамы все замечательно росло и цвело.
С одной стороны террасы стояли большие горшки с подсолнухами; на столике стояло кашпо с африканской фиалкой.
— Мы сами так решили. — Ракель развела руками. — Ты сама платила за учебники и несла другие расходы, а мы с радостью вносили суммы, которые не покрывала стипендия.
— Да, мама, но какой ценой? — Джессике стало страшно. Она чувствовала себя виноватой и беспомощной. Она ничем не могла им помочь, а ведь они всегда ее поддерживали! — Вы потеряете дом, если мы не внесем платеж!
— «Мы»? — Ракель выпрямилась. — Джессика, ни о каких «нас» речь не идет. Счет должны оплатить мы с твоим отцом, и мы давно решили: если не удастся заплатить вовремя, выставим дом на продажу.
— Продадите дом?! — Взволнованная Джессика вскочила с места. — Нельзя продавать ваш дом, ведь вы его любите!
— «Любим»? — Мама усмехнулась. — Доченька, дом — это просто стены и крыша, в которых находилось то, что гораздо важнее — моя семья. А теперь, когда ты выросла, нам не нужны ни лишняя спальня, ни участок.
— Мама, ты, наверное, шутишь. Не пытайся меня утешить, потому что…
Ракель встала и взяла руки Джессики в свои.
— Милая, я люблю тебя, но наше решение с тобой не связано. Ты выросла, у нас с отцом появилось время, и мы хотим жить своей жизнью.
— Какой жизнью? — Неужели она так мало знала о своих родителях?
— Нам нравится жить на ранчо, — улыбнулась мама. — Мы и так проводим там много времени…
— Вы не будете скучать по своему дому? — Джессика пытливо заглянула в мамино лицо. Может, мама говорит так, чтобы Джессика не чувствовала себя так плохо из-за того, что им придется продать дом?