— Единородный брат, не намного старше меня. Уильяму было тринадцать, и он бесновался от того, что наш отец привез меня в Брэсфорд, чтобы обучить как будущего управляющего поместьем. До этих пор я жил с моей бабушкой и дядей на небольшой ферме, но они умерли от лихорадки. Мак-Коннелл — Уильям — хотел указать мне на мое место. Двое крепостных прижимали меня к земле, а он пустил в ход свой хлыст для верховой езды.
— Он ревновал, — сказала она.
— Возможно, хотя не было оснований, ведь, в конце концов, он был законным сыном. Когда Уильям избивал меня, неожиданно зашел отец. Чтобы загладить его вину, он привел меня в дом, чтобы я разделил привилегии Уильяма и занимался с его учителем. Хотя, конечно, не дал мне фамилию Мак-Коннелл.
— Вы взяли ее и так, — сказала она, начиная понимать. — Или, по крайней мере, взяли название поместья вашего отца как собственное имя.
— Оно казалось подходящим.
Он принял подарок Генриха — отцовские земли и имя Брэсфорд, которое шло с ними. Но он предпочитал, чтобы его называли по имени, данному ему при рождении, как он так умело доказал сегодня. Было ли это потому, что он все еще думал о себе так?
— Кажется, вы ладите с Мак-Коннеллом сейчас, — сказала она осторожным тоном.
— Он научился терпеть меня, так как от этого зависело уважение нашего отца. Мы даже стали компаньонами в каком-то роде, когда оба обучались в Пембруке.
— Где Генриха держали как пленника после того, как у его дяди забрали поместье, я полагаю. Это там вы встретились?
— Как вы и говорите. Мы подружились, Генрих и я. Когда он уезжал из страны, он просил меня поехать с ним как своего оруженосца.
— Но не вашего брата.
— Уильям остался с людьми его матери. Некоторое время спустя он пошел служить Эдуарду.
— Но ведь это Эдуард IV обезглавил вашего отца!
— Нашего отца, — кивком согласился Рэнд, — не то чтобы Мак-Коннелл простил ему. Но, как и многие сыновья аристократов в последние годы, он в конце концов примирился со своей совестью. Он присоединился к армии Эдуарда, чтобы сделать карьеру и в надежде получить вознаграждение.
— Возвращение Брэсфорда, например.
— Именно. Он уважал младшего брата Эдуарда — Ричарда — как военачальника и служил под его предводительством достаточно охотно. После смерти Эдуарда он не мог мириться с присвоением Ричардом короны. Он выжидал, затем снова сменил белую розу Йорков на красную Ланкастеров. Он думал, что Генрих будет в достаточной степени благодарен за поддержку и может вернуть ему Брэсфорд. То, что он не учел, так это мое возвращение вместе с Генрихом.
— Но уже не в качестве оруженосца.
Рэнд слегка потряс головой:
— Пребывание в Бретани в качестве изгнанников более десятилетия дало мне возможность приобрести его дружбу и более высокое место на его службе. Годы, проведенные на периферии иностранных дворов, где не было чем заняться, кроме участия в тренировочных состязаниях с мечом и копьем или совершенствования навыков в турнирах, были достаточным периодом времени, чтобы превратиться из оруженосца в солдата.
Она выдержала паузу, затем сказала с сухим недоверием:
— Вы вполне уверены, что это было все, на что у вас хватало времени?
— Почти все, если вы хотите знать. — Он фыркнул и сказал с сухим юмором: — Это не была монашеская жизнь, так как наши хозяева — бретонский аристократ и позднее французский король — оба известны роскошью своих дворов. Там было вино и танцы, уроки французского и итальянского, игра на лютне и арфе, а также поездки за город в компании дам, прекрасных и не очень. Но Генрих был тогда и является сейчас набожным человеком с серьезными мыслями в голове. Он уделял больше времени молитвам и политическим маневрам, чем кутежам.
Она верила ему, что было достаточно странно. Что было еще более необычно, что она была благодарна ему за ту картину его изгнания с Генрихом, которую он обрисовал.
— Так вы были посвящены в рыцари на Босвортском поле и получили Брэсфорд-Холл. Ваш единокровный брат, должно быть, негодовал.
— И был сердит на Генриха за то, что тот отдал его мне. Сейчас он, должно быть, негодует еще и из-за невесты, которую я получил.
Она промолчала, выжимая воду на его плечи и наблюдая за тем, как она стекала вниз по позвоночнику длинными, тонкими струйками.
— Что?
— Уильям влюбился в вас в прошлом году, когда вы впервые появились при дворе. Он и сейчас влюблен. Вы не замечали?
Она хотела бы увидеть лицо Рэнда, но все, что она видела, были жесткие мышцы на тыльной стороне его сильной шеи.
— Нет.
— Так и есть. Я видел, как он смотрел на вас и в Брэсфорде, и сегодня утром. Его заживо съедает зависть, он также убежден, что был бы более достойным женихом.
— Он ничего не говорил об этом, — настаивала она.
Он мягко фыркнул, затем вздохнул:
— Возможно, я ошибаюсь. Я сердит на него за то, что он был рожден в браке и получал больше любви нашего отца. Возможно,
он хотел прийти мне на помощь на поле сегодня, а не присоединиться к Грейдону в его атаке.
— Как вы можете думать иначе?
— Легко, когда думаю, что любая личная атака запрещена на поле, но я столкнулся с одной в любом случае.
Она пробежала тряпкой по большому кровоподтеку, который был багрового и синего оттенков и через центр которого проходила длинная красная линия. Должно быть, только кольчуга спасла его от более глубокого ранения, полученного от того удара, который нанес Хэнли сзади.
— Вы победили Грейдона, могли нагнать его и потребовать выкуп, — сказала она задумчивым тоном. — Да и Хэнли тоже, я думаю. Почему вы этого не сделали?
Он дернул плечом:
— Я боялся, что могу убить его, а не схватить. Я предпочел не добавлять грехов с поля битвы, которые тяготят мою совесть.
— Грехи с поля битвы?
— Убитые при Босворте, — сказал он прерывисто. — Мужчина становится — я становлюсь — животным в разгаре битвы, зверем, который не думает ни о чем, кроме боя. У рыцаря единственная цель — выполнить королевский приказ и уцелеть ценой жизни других людей.
Она снова протерла синяк, глубоко тронутая его ненавистью к самому себе, которую она услышала в его голосе.
— И все же у вас хватило присутствия духа, чтобы не убить Грейдона.
— Это было другое.
Она взвесила твердость в его тоне, но все равно спросила:
— Как так?
— Побоище было сравнительно не кровопролитным по сравнению с... — Он остановился, сказал через мгновение: — Это было другое.
— Или вы не такое животное, как думаете.
— Более расчетливый, вероятно. Но не берите в голову. Скажите мне, насколько покорной женой вы собираетесь быть в эту брачную ночь?
Она не обратила внимания на сознательную смену темы, так как хотела только прекратить ненужное самоистязание, которое услышала в его голосе. Его насмешка, которая ее сопровождала и решительный огонь в его глазах, когда он посмотрел через плечо, были также нежелательны. Бросив тряпку, которую она держала, в воду с мыльными разводами, покрывающую его бедра, она положила здоровую руку на край ванны и начала вставать.
Он обхватил одной рукой ее запястье, а другой потянулся, чтобы схватить другое запястье. Крик возмущения застрял у нее в горле, когда она была сбита с ног. Вода расплескалась яркими каплями, когда она упала в ванну; ее ноги изящно свесились через край ванны, а нижняя часть тела была крепко зажата в коконе его бедер.
— Что вы делаете? — возмущенно спросила она. — Моя сорочка вымокнет. Мне нечего будет надеть завтра.
— Она вам может и не понадобиться, — сказал он, положив руку на ее живот, чтобы удержать ее внизу, пока она боролась, пытаясь встать. Другой рукой он обхватил ее и нашел точку опоры, охватив округлость ее груди.
Она удвоила усилия, извиваясь, брыкаясь, чтобы обрести равновесие.
— Мои волосы тоже намокнут. Дайте мне подняться.
— Я пытаюсь не замочить их, но вы усложняете задачу — усложняете также и все остальное, — сказал он со смехом в голосе, прижимаясь губами к ее виску. — Если вы не успокоитесь, вы можете разделить супружеское ложе в ванне.
Каждый ее мускул напрягся, когда она почувствовала столбик твердой плоти под изгибами ее ягодиц. Ее сердце колотилось в ребрах. Ее грудь вздымалась и опускалась в соответствии с быстрым темпом ее дыхания.
— Чего... — начала она, прежде чем ее горло стиснуло. — Тяжело сглотнув, она попыталась снова: — Чего вы хотите?
— О, Изабель, как вы можете спрашивать? — Он потряс головой, даже пока он держал ее внизу локтем, его пальцы под водой скользили, хватали и сжимали изгибы ее тела. — Хотя чего я действительно хочу в данный момент — это найти тряпку, которую вы бросили в меня...
— Я не бросала! — запротестовала она.
— Которую вы бросили в меня, — непреклонно продолжил он, — чтобы я мог услужить вам, как вы услужили мне.
— Я уже приняла ванну, спасибо. — Она сделала небольшой рывок, пытаясь сбежать, но сразу же прекратила попытки, когда он сел прямо вместе с ней, каким-то образом прижимаясь крепче к тому месту, где сходились ее ноги.
— К моему сожалению.
— Вы не должны купать меня. Это неподобающе.
— Я ваш муж, и вы моя жена. Оказывая друг другу различные мелкие услуги до того, как мы получим удовольствие и получим его весело, — как раз то, как должно быть.
— Весело, — повторила она с издевкой.
— Именно. — Найдя тряпку, он вытащил ее, с нее стекала вода. Затем он сжал ее в кулаке, так что вода полилась каскадом вниз, намочив ткань на ее груди. Розовые венчики зацвели под мокрым полотном, а ее соски стали бусинками, как круглые спелые ягодки. Наклонил голову, он втянул мокрую ткань над одним из них и плоть под ней в рот.
Ее дыхание превратилось в стон изумленного наслаждения. Совсем не собираясь этого делать, она подняла руку к его мокрым волосам. Она запустила в них пальцы, чтобы удержать его голову на месте, пока он лизал, сосал, горячо дышал и обводил языком вокруг ее твердого соска, прежде чем снова взять его в рот. Она забыла, что хотела вылезти из ванны, забыла свой страх перед тем, что он собирался сделать. Все, что она знала, была твердая сила его руки, которая поддерживала ее, упругость его груди там, где ее плечо было прижато к ней, теплая вода, которая плескалась вокруг ее живота, и опьянение, которое пробегало по ее телу.