в том, что он удалил королеву. Кто знает, какую историю могут донести до ее ушей и насколько она может взволновать ее? Король расскажет ей упрошенную версию загадочного исчезновения ребенка позже, но ей не нужно знать это сейчас. Некоторые говорят, что такое дурное событие может оставить шрам на ребенке в утробе матери. Не говоря уже об испуге от взрыва во время представления.
Ощущение напряженного ожидания витало во дворце. Все ждали новостей из Винчестера: получит ли Генрих наследника или должен будет предпринять попытку снова, что довольно обременительно. Но это было еще не все. Леона не нашли, хотя отряды воинов прочесали город и пригород, заходя в каждый дом. Никто не знал, почему его адская машина извергла пламя и дым, или кто должен был стать жертвой. Никто не вышел вперед, чтобы обвинить врага или друга. Слухи о заговорах, целью которых было свергнуть короля, всегда ходили, но серьезных доказательств такого альянса не обнаруживалось.
Чем больше Рэнд думал об этом деле, тем меньше оно ему нравилось. Машина была неуклюжим и ненадежным способом устранить короля. Намного более действенные средства убийства были у француза в руках, если таково было его намерение. Яд был одним из них, любимое средство при французском дворе. Удар хорошо заточенным ножом был другим. Бросок аркебузы с башни, гадюка в королевской кровати, случайная стрела, выпущенная из длинного лука во время охоты — любое из этих средств может завершить дело, если человек не заботился о своей безопасности. Воспользовавшись ими, Мастер празднеств мог избежать вины, тогда как La Danse Macabre указывал прямо на него.
С другой стороны, кто-то, кто хотел избавиться от короля, воспользовался благоприятным для покушения моментом. Леон, человек острого ума, мог распознать заговор и скрыться, чтобы спасти свою шею от повешения.
Была еще одна вероятность, которую видел Рэнд. Смертельный танец маленьких душ внутри огненного жерла стального механизма проводил волнующую параллель с сожжением новорожденного, которое ставилось ему в вину. Хотел ли Леон испугать его и, следовательно, короля, напомнив об этом предполагаемом убийстве? Знал ли Леон, француз, мадемуазель Жюльет д’Амбуаз достаточно хорошо, чтобы беспокоиться о ее судьбе и ее ребенке?
Рэнд, нахмурившись над сложной последовательностью аккордов в мелодии, которую он играл, размышлял над тем, как лучше найти ответы на эти вопросы. Они должны быть найдены, иначе это может стоить ему жизни. Долгое время Генрих не предпринимал никаких действий из-за дружбы в прошлом и благодарности, но это не может продолжаться вечно. Если мадемуазель Жюльет и ее ребенок не появятся в скором времени, он будет вынужден действовать.
Предупреждающее покалывание подняло волосы на затылке Рэнда. Он поднял голову, его взгляд безошибочно уперся в Изабель, когда она пересекала большой зал в компании своих двух сестер. Она наклонила голову, встретившись с ним взглядом, но не улыбнулась. Это не было проявлением равнодушия, несмотря на то, как это выглядело, а только следование придворному этикету, который гласил, что леди не должна публично выражать благосклонность своему мужу. Он тоже не улыбнулся, хотя было сложно удержаться от улыбки, испытывая тайное удовольствие, когда он осмотрел ее с ног до головы, останавливаясь по пути на всех изгибах.
Только этим утром он наблюдал, лежа на кровати, как она одевалась, — Гвинн наряжала ее на день в парчу цвета морской волны поверх льняной сорочки с гофрированным вырезом. Именно он выбрал рукава цвета осеннего неба, которые она носила, также узлы голубой и зеленой ленты, которые держали их на месте. Голубой — цвет супружеской верности, который он выбрал, льстил самолюбию и вызывал тайное удовольствие.
Он также точно знал, что было одето под нетронутым великолепием, и это было совсем ничего. Он знал это, потому что отпустил ее служанку и воспользовался этим фактом, овладев своей прелестной женой, просто подняв ее юбки и закинув ее колени на свои плечи, пока она лежала на их кровати. Он заставил балдахин качаться, как будто на сильном ветру, и до сих пор чувствовал отпечаток на своей талии, где она обхватила его стройными ногами.
Она была сильнее, чем выглядела.
Господи, но когда же он насытится ею?
Он не думал, что это будет скоро. Все, о чем он мог думать, — как не встать в этот же момент, подобно своему неуправляемому члену, бросить лютню и увести ее прямо в их комнату.
Она очаровывала его. Он мог наблюдать за ней часами, впитывая то, как она двигалась, нежный изгиб ее щеки, изящество, с которым она пила из кубка вино или отбрасывала вуаль с лица. Сияние ее кожи, как блеск жемчужины, было изумительным для него. Ее мягкие и вместе с тем упругие изгибы, ее теплые, влажные глубины притягивали его, как будто невидимыми узами. Ее ум был загадкой, которую он желал разгадать. Погруженная в сдержанные и личные раздумья, она казалась холодной, гордой, рассчитывающей каждый свой шаг. Однако внутри она была теплой и заботливой, сочувствующей боли других людей, справедливой и умной в своих рассуждениях. В ее прекрасном теле не было подлости, и она не говорила плохо ни об одной душе.
Она чтила свои клятвы и на словах, и на деле, придя к нему в постель, не избегая и не протестуя. И когда она была там, ее отклик на него был невообразимо приятным, извергаясь из источника чувственного восторга так широко и глубоко, что ему еще предстояло найти его предел.
Он отыскал его. Действительно отыскал и, дай Бог, скоро отыщет снова.
Бессознательно его пальцы нашли мелодию сладострастной французской баллады о парне и девушке, которые ходили по ягоды в погожий летний день, и обо всех способах, которые они нашли, чтобы насладиться ягодами, всех местах, которые они запачкали соком, отдыхая в тени. И он ухмыльнулся, когда увидел, как на щеках Изабель появился румянец, увидел пламенный зеленый блеск ее глаз, прежде чем она отвернулась.
Он подумал, можно ли достать ягоды в буфетных комнатах дворца.
Кейт наклонилась к уху Маргариты, после чего та покатилась от смеха. Они быстро прошли через комнату, хотя Рэнд заметил, что их шаги подстроились под темп мелодии, которую он наигрывал. Когда сестры дошли до двери, которая вела в покои королевы, где придворные дамы вышивали покрывало для ребенка, надеясь, что родится молодой принц, Изабель остановилась. Положив руку на дверной косяк, она повернулась, посмотрела назад и улыбнулась ему в глаза.
Рэнд привстал со своего сиденья, чтобы последовать за ней. Он мог взять ее за руку и провести в их комнату, если бы не невнятный голос, который раздался позади него.
— Ты счастливый ублюдок, но, о, дьявол, не заслуживаешь ее.
Рэнд обернулся и увидел виконта Хэнли, смотрящего стеклянными глазами на то место, где стояла Изабель. Его рот был открыт, и его глаза полны слез, когда он опрокинул кружку с элем себе в рот. Пот оставил пятна под мышками его рубашки, эмблема медведя, вышитая на плаще, который он носил, была испачкана остатками не одной трапезы, и кислый, плотский запах указывал на то, что или пил несколько дней, или не чувствовал потребности помыться.
Горячая ярость забурлила в венах Рэнда, и он выпрямился, сделал шаг по направлению к виконту.
Хэнли развернулся к нему и поспешно отступил назад. Под его коленями оказалась скамейка, и он плюхнулся с таким сильным ударом, что эль выплеснулся ему на колени. Вид у него был такой, как будто он вот-вот заплачет.
Гнев улегся в венах Рэнда, когда он увидел пьяные страдания мужчины. Его первым порывом было продырявить кожу большого болвана несколькими удачными колющими ударами меча. Однако, будучи мужем леди Изабель, он мог позволить себе быть щедрым.
Хэнли можно было редко встретить без Грейдона. Он был, безусловно, одинок сейчас, потому что сводный брат Изабель лежал наверху с ранениями, полученными на турнире. Ему некуда было себя деть, и ему нужно было поделиться с кем-то своими пьяными жалобами.
— Не могу не согласиться с тем, что не заслуживаю мою леди, — сказал Рэнд с дружелюбной учтивостью. — Ни один мужчина не достоин ее, поскольку она несравненна.
— Она была бы моей, если бы не вмешательство Генриха. — Слова были задумчивыми, с долей бессильной ярости.
— Разве?
Хэнли покачал своей большой головой:
— Грейдон пообещал мне это. На словах все было решено. Затем... — Он не договорил, снова погрузив лицо в кружку.
— Контракт не был подписан, безусловно. — Поставив ногу на скамью рядом с компаньоном Грейдона, Рэнд отбросил знак расположения Изабель, который все еще носил завязанным на локте, и снова начал наигрывать на лютне песню о ягодах. Однако он слушал внимательно, так как брачные контракты могли связывать, аннулируя и делая недействительной любую церемонию, проведенную позже.
— Не было времени составить его, так он мне сказал. Уже тогда он вел переговоры с Генрихом за моей спиной.
Рэнд позволил себя вдох молчаливого облегчения:
— Но вы остаетесь товарищами, вы двое, так как приехали в Брэсфорд вместе и вместе бились на турнире. В самом деле, друг мой, у тебя, должно быть, щедрая душа.
Хэнли выглядел по-совиному мудрым. Его рот работал мгновение, прежде чем он нашел слова:
— Грейдон сказал, что все, что я должен делать, — это ждать. Проклятие Граций настигнет тебя, затем будет моя очередь.
— Твоя очередь погибнуть? Не большая это честь, — прокомментировал Рэнд так мило, как только мог.
— Моя очередь на леди Изабель. Но проклятие еще не настигло тебя, тысяча чертей. Возможно, ты победил его, возможно, нет. — Хэнли засмеялся, это был грубый, мерзкий звук, и щелкнул пальцами в направлении рукава Изабель, завязанного на руке Рэнда. — Ты все еще носишь знак расположения своей жены. Быть может, ты находишься под ее чарами и не знаешь этого. Может быть, ты должен умереть медленно.
Хэнли покачнулся. Рэнд перестал играть, положил руку на плечо мужчины, чтобы удержать его.
— Не исключено, что я ее пленник, — сказал он с мрачной искренностью. — Если так, я молюсь о том, чтобы это продолжалось. Ну и чтобы никто не решил поспособствовать этому проклятию.