Тем временем мужчины отсчитали двадцать пять шагов и провели границу. Каждому сопернику полагалось шесть выстрелов. Кейн галантно уступил даме стрелять первой.
Кит повернулась боком к мишени и прицелилась, заставляя себя забыть об окружающем мире. Забыть обо всем, кроме цели.
Она спустила курок, и первая бутылка разлетелась.
Послышались изумленные восклицания.
Кит снова подняла руку, но успех сделал ее беспечной. Кроме того, она совсем забыла принять в расчет бесчисленные бокалы шампанского. На этот раз она промахнулась. Зато следующие четыре бутылки взорвались с громкими хлопками.
Кейн покачал головой. Гнев сменился восхищением. Пять из шести. Было нечто первобытно-прекрасное в том, как она стояла у барьера: тонкий силуэт, обрамленный золотистым сиянием, с тяжелым револьвером, так странно контрастирующим с ее хрупкой прелестью. Ах, если бы она была сговорчивее! Послушнее. Спокойнее. Ах, если бы…
Кит опустила револьвер и повернулась к нему, торжествующе подняв брови. И казалась такой довольной собой, что он не мог сдержать усмешки.
— Очень мило, миссис Кейн, хоти, по-моему, вы разочек промахнулись.
— Совершенно верно, мистер Кейн, — вежливо кивнула она. — Смотрите, не последуйте моему примеру. А вдруг уцелеет не одна бутылка, а больше?
Кейн наклонил голову и повернулся к ограде.
В саду воцарилась неловкая тишина. Только сейчас до мужчин дошло то, что Кейн знал с самого начала: никто из соперников и не думал шутить.
Кейн поднял револьвер, радуясь знакомым ощущениям. Почти такой же был с ним всю войну. Раздался первый выстрел, второй, третий…
Он стрелял, почти не целясь, и осколки летели во все стороны.
Кит, не совладав с собой, расплылась в улыбке. Ничего не скажешь, прекрасный стрелок, с верным глазом и твердой рукой!
Горло сжало неведомое до сих пор ощущение гордости за мужа. Глядя на этого строго одетого красавца, в светлых волосах которого играли отблески огня, она забыла о беременности, о гневе, о распрях, забыла обо всем, кроме непонятных чувств, которые испытывала к этому жесткому и прекрасному человеку.
Кейн повернулся к ней, чуть склонив голову набок,
— Великолепная стрельба, дорогой, — мягко заметила она и увидела, как его глаза изумленно расширились. Но похвала уже слетела с языка. Нежности до сих пор были исключительной принадлежностью спальни. Любовные слова, ставшие выражением их страсти, не употреблялись в другое время и в другом месте, и все же она произнесла их.
Никогда еще Кит не казалась себе такой нагой и беззащитной. И чтобы скрыть охватившие ее чувства, она вздернула подбородок и обернулась к свидетелям ее поражения.
— Поскольку мой муж — джентльмен, уверена, что он даст мне еще один шанс. Не потрудится ли кто-нибудь принести колоду карт и вынуть пикового туза?
— Кит… — предостерегающе бросил Кейн. Кит поспешила скрыть свою уязвимость под дерзкой ухмылкой.
— Продолжим состязание? Или ты отказываешься?
Они словно не замечали сгрудившейся вокруг толпы любопытных. Они словно остались наедине, и хотя зеваки этого не замечали, и Кит, и Кейн знали, что истинная цель их поединка совершенно другая. Ярость и злоба нашли очередной выход, и война, которая так долго бушевала между ними, разгорелась с новой силой.
— Так и быть. Продолжим.
Пока карту прикрепляли к ограде, все сконфуженно молчали.
— По три выстрела каждый? — спросила Кит, перезаряжая револьвер.
Кейн угрюмо кивнул. Кит прицелилась и увидела крошечную черную пику в центре карты. Рука задрожала, и Кит опустила револьвер, пока волнение не улеглось. Потом снова прицелилась и выстрелила. Пуля ударила в правый угол карты. Выстрел был на редкость меткий, и мужчины оживленно зашептались. Им вторили женщины, тоже решившие посмотреть на происходящее.
Некоторые даже втайне возгордились, видя, как одна из представительниц слабого пола не уступает сильному в таком чисто мужском виде спорта.
Кит взвела курок. На этот раз пуля ударила в стену, чуть пониже карты. Неплохой выстрел, хоть и не в цель, но раздавшиеся аплодисменты были ей наградой.
Голова Кит кружилась, но она вынудила себя сосредоточиться на крошечной черной фигурке в середине карты. Она проделывала этот трюк десятки раз. Главное — спокойствие.
Она медленно спустила курок.
Пуля оторвала краешек пики. На этот раз в смущенных поздравлениях южан угадывалась неловкость. Никто из мужчин не думал, что женщина может так стрелять, и это отчего-то их задевало. Женщин принято лелеять и оберегать. Но эта сама за себя постоит!
Кейн поднял оружие. Толпа снова стихла, так что спокойствие ночного сада тревожил только морской ветерок, шумевший в листве маслин.
Прогремел выстрел. Пуля отколола кусочек кирпича слева от карты. Кейн снова прицелился и спустил курок. На этот раз ему удалось попасть в верхнюю часть карты.
Кит затаила дыхание, молясь, чтобы муж промазал, молясь, чтобы попал в цель, запоздало жалея, что навязала ему это состязание.
Кейн выстрелил. К небу поплыло облачко дыма, и единственная пика в центре карты исчезла, разорванная пулей.
Присутствующие словно обезумели. Даже южане временно забыли свои обиды, радуясь, что природный закон мужского превосходства в очередной раз подтвержден. Они окружили Кейна. Посыпались поздравления:
— Ну вы и стрелок, мистер Кейн!
— Большая честь — стать свидетелем такого искусства!
— Изумительно, хотя состязаться с женщиной совсем не то, что с настоящим соперником, вы согласны?
Каждое слово резало уши. Пока его хлопали по плечам и награждали похвалами, он смотрел поверх голов на одиноко стоявшую в сторонке Кит. В опущенной руке все еще зажат револьвер.
Кто-то из северян сунул ему сигару.
— Эта ваша женщина совсем неплоха, но после всего, что было, я по-прежнему нахожу, что стрельба — дело мужское.
— Тут вы правы, — согласился другой. — Никогда не сомневался, что любой мужчина даст сто очков вперед самой умной женщине.
Но Кейн не испытывал ничего, кроме презрения к этим людям, которые посмели так покровительственно отзываться об умении Кит. Сунув сигару дарителю, он брезгливым взглядом обвел мужчин.
— Идиоты! Да если бы она не пила шампанского, у меня не было бы ни единого шанса. И клянусь Богом, у всех вас тоже, — бросил он, прежде чем повернуться и выйти, оставив собравшихся в полном изумлении.
Кит, потрясенная столь неожиданной защитой, почти швырнула револьвер Веронике, подхватила юбки и бросилась за мужем. И нашла его в спальне. Кейн бросал вещи в открытый саквояж.
— Что ты делаешь? — выдохнула она. Кейн не потрудился поднять глаза.
— Еду в «Райзен глори».
— Но почему?
— Пришлю за тобой экипаж послезавтра, — буркнул он, не отвечая на ее вопрос. — К тому времени меня уже там не будет.
— Что с тобой? Почему ты вздумал уехать?
Кейн, по-прежнему не глядя на нее, бросил рубашку в саквояж и медленно, подчеркивая каждое слово, выговорил:
— Я от тебя ухожу.
Кит что-то протестующе пробормотала.
— Лучше убраться сейчас, пока я еще не совсем упал в собственных глазах. Но не волнуйся. Первым делом я увижусь с адвокатом и составлю дарственную на твое имя. Получишь свою «Райзен глори» и больше можешь не волноваться, что драгоценную плантацию снова у тебя отберут.
Сердце Кит беспомощно трепыхалось пойманной птицей.
— Я тебе не верю. Ты не можешь вот так просто взять и уйти. А прядильня?
— Теперь с ней и ребенок справится. А может, я ее продам. У меня уже есть предложение. — Вслед за рубашкой в саквояж полетели щетки. — Я устал бороться с тобой, Кит. Оставляю тебе поле боя.
— Но я не хочу, чтобы ты уезжал! — вырвалось у нее, прежде чем она успела опомниться. И, поняв, что это правда, не захотела брать слова назад.
Кейн наконец соизволил вскинуть голову. Губы сложились в привычную издевательскую ухмылку.
— Неужели? Это ведь ты изо всех сил старалась избавиться от меня любым способом все эти годы.
— Но это совсем другое. «Райзен глори»…
Кейн ударил ладонью по кроватному столбику с такой силой, что тяжелое сооружение закачалось.
— Я больше не желаю слышать о «Райзен глори»! Никогда, понятно? Черт возьми, Кит, это всего лишь плантация! Не святыня и не храм!
— Ты не понимаешь! И никогда не понимал! «Райзен глори» — это все, что у меня есть!
— Да, ты уже это говорила, и не раз, — спокойно кивнул он. — Может, хоть сейчас попытаешься понять, в чем тут дело?
— Что ты хочешь сказать? — ахнула Кит и, пошатнувшись, схватилась за спинку кровати.
— Что ты не умеешь отдавать. Совсем как моя мамаша. Присасываешься к мужчине, пока не выкачаешь из него всю кровь. Но будь я проклят, если кончу, как мой отец. Поэтому и ухожу, пока не поздно.
— Между мной и Розмари нет ничего общего! Ты просто не в силах смириться с тем, что я не сгибаюсь перед тобой. И не позволяю диктовать, как мне жить.
— Я никогда не хотел этого, — вздохнул Кейн. — Если бы мне была нужна жена, которую можно растоптать, я давно нашел бы такую. Я не старался заставить тебя плясать под мою дудку. Но и под твою плясать не желаю. — Он закрыл саквояж и принялся застегивать кожаные ремни. — Когда мы поженились… после той, первой ночи… я отчего-то вообразил, что между нами все будет хорошо. И ошибся. Решил, что был дураком и что больше не коснусь тебя. Но ты пришла сама, в — этом черном неглиже, такая испуганная и полная решимости настоять на своем, что я забыл о собственной глупости и позволил тебе завладеть моими мыслями.
Он поднял саквояж, выпрямился и шагнул к Кит. Его глаза были полны боли, пронзившей Кит, словно собственная боль. Ставшей ее собственной болью.
Кейн коснулся ее щеки.
— Когда мы занимались любовью, — хрипло пробормотал он, — сразу становились единым целым. Ты никогда ничего не таила. Отдавала мне свое исступление, нежность и сладость. Но утром все менялось. Между нами не было ни доверия, ни понимания… поэтому все так и кончилось. — Он легонько провел пальцем по ее пересохшим губам и прошептал едва слышно: — Иногда, вонзаясь в твое лоно, я хотел наказать тебя. Причинить боль. И ненавидел себя за это. Но последнее время часто просыпался в холодном поту, опасаясь, что когда-нибудь не выдержу и сорвусь. Сегодня, увидев тебя