то была объявлена «война наркотикам» и во всем мире возросли расходы на оборону. Однако доходы от постройки танкеров и круизных теплоходов пошли на убыль, так же как и от продажи роскошных яхт, а недавно приобретенная киностудия «Олимпик пикчерс корпорейшн» пока еще работала в убыток. Катринка считала, что в 1988 году, пожалуй, лучше проявить благоразумие.
Однако не это было действительной причиной ее нежелания покупать отель в Довиле. Как бы тщательно она ни подбирала персонал для работы в принадлежащих ей гостиницах и другой собственности, контроль за их работой отнимал очень много времени, а так же, как и ее деятельность в фонде помощи обездоленным детям и других организациях, членом правления которых она состояла. Добавлять еще одно дело к ее и так уже перегруженному графику было бы просто сумасшествием, они с Адамом и так очень мало видели друг друга. Иногда ей казалось, что по-настоящему они могут поговорить только на борту своего самолета, и то, если один из них в это время не разговаривал по телефону. Дни, когда они украдкой занимались любовью в самолете, стали далеким, счастливым и смутным воспоминанием. Теперь же, когда в их кабинете была широкая кровать, они никогда этого не делали и падали на нее с единственной мыслью, чтобы выспаться и по возвращении с ясной головой погрузиться в работу. После одиннадцати лет супружеской жизни, рассуждала Катринка, это было естественно. По крайней мере, они хоть иногда спали вместе, в отличие от Томаша и Жужки и многих других знакомых, которые, по-видимому, вообще устраивали секс из своей семейной жизни. Хотя в любовных ласках Адама и Катринки уже не было прежнего восторга и огня и были они не так часты, как в первые годы их совместной жизни, в те минуты, когда это происходило, они испытывали полное удовлетворение. Их разлуки после ссор делали примирение восхитительным и препятствовали превращению их близости в скучную обязанность.
Но в то же время их духовная жизнь не становилась от этого более глубокой. Когда Адам и Катринка имели возможность поговорить, их разговоры были только о делах, в крайнем случае о друзьях или знакомых. Они никогда не говорили о себе, о своем браке, о том, что у них нет детей, о том, как это больно; они всегда старались приукрасить свои надежды и сгладить опасения. И если в бизнесе они давали друг другу ценные советы и эмоциональную поддержку, всегда помогали друг другу, даже в таких спорных случаях, как приобретение киностудии, то во всем остальном между ними было очень много взаимопонимания и ничего общего, за исключением горных лыж, которые оба очень любили. Катринка терпеть не могла парусные гонки, а Адам с трудом выносил оперу. Ему нравилось современное искусство, а у Катринки были более традиционные вкусы. Хотя Катринка была трудолюбива и честолюбива, в ней не было агрессивности. В характере же Адама присутствовали все три эти черты, в нем был инстинкт убийцы. Даже в их отношении к светской жизни отражались их разные характеры – Катринка любила ее, потому что была общительной по характеру и ей нравилось встречаться с интересными и преуспевающими людьми, Адам же занимался этим неохотно, только потому, что это могло оказаться полезным для будущих сделок.
То, что объединяло Адама и Катринку, было не браком, а скорее деловым партнерством с примесью секса. И на таких условиях можно было считать их союз удачным. Катринке, однако, этого было мало. Несмотря на свою обычную сдержанность и стремление не обнаруживать свои чувства, она жаждала той близости, которая была между ее родителями и между родителями и ею самой, в которой гнев и обиды вспыхивали и гасли, но никогда не угрожали любви.
Адаму тоже хотелось большего, хотя он и не знал точно, чего именно. Он только понимал, что испытывает постоянное беспокойство и что каждый его удачный ход не снижает чувство неудовлетворенности. Ничто не оправдывало его надежд. Ему казалось, что жизнь постоянно что-то ему недодает.
Конечно, они не могли дать друг другу то, в чем каждый из них нуждался. Адам был не способен к той близости и всепоглощающей любви, которой жаждала Катринка. Он обращался с ней как с человеком, равным ему по интеллекту, но тот барьер, который он воздвиг между собой и своей матерью, не давал ему возможность по-настоящему сблизиться ни с какой другой женщиной.
И что бы Катринка ни делала, какой бы она ни была, ее муж никогда не был этим доволен. Даже если бы она родила ребенка, которого так хотели все, Адам, подобно своей матери, нашел бы какой-нибудь другой недостаток в ней, который бы подпитывал его постоянное недовольство. Но так же, как муж и дети Нины Грэхем никогда не переставали надеяться, что, может, когда-нибудь как-нибудь им удастся угодить ей, так и Катринка не бросала своих попыток сделать Адама счастливым. Это было побудительным мотивом всего, что она пыталась сделать и чего достигла с момента их встречи: она хотела быть достойной своего мужа, заставить его гордиться ею, она хотела заслужить его восхищение и сохранить его любовь. Но, несмотря на все ее усилия, он все чаще и чаще смотрел на нее холодным и критическим взглядом и становился все более резким в своих суждениях с ней, касалось ли это того, что она сделала, или не хотела делать того, что она сказала и как сказала. Ее по временам несовершенный английский, который раньше ему казался очаровательным, теперь только раздражал его.
Они говорили друг другу: «Я люблю тебя» и сами верили в это, хотя никогда даже не останавливались, чтобы задуматься, были ли эти слова правдивыми. Они знали, что по сравнению с другими парами их проблемы были ничтожными, они были только следствием стрессов, усталости, большого количества работы и напряженного графика. Они верили, что во всем была виновата работа. И если никто из них не видел средства для улучшения ситуации, то Катринка, по крайней мере, была полна решимости не ухудшать ее. Она бросила проспект отеля в Довиле в мусорную корзину.
Позже, когда они уже одевались к ужину, Катринка рассказала Адаму о своем решении, и он, конечно, не согласился с ним. Он придерживался философии Уоллстрита – покупать по более низкой цене, продавать по более высокой, и не только считал, что она делает глупость, упуская такую сделку, но и полагал, что ее отказ последовать его совету означал несогласие с его мнением в вопросах бизнеса. Его раздражение из-за этого было совершенно очевидным, но Катринка решила не спорить. Она просто пожала плечами и сказала, что у нее и так в настоящее время было больше чем достаточно работы, и вообще она искала возможность несколько снизить свои нагрузки. Ей хотелось бы, сказала она, чтобы они взяли большой отпуск этим летом и отправились бы только вдвоем в круиз на «Леди Катринке» куда-нибудь, где они еще не бывали.
Обычно перспектива провести время на воде казалась Адаму хотя бы соблазнительной, и Катринка ожидала, что он одобрит эту затею и постарается все устроить. Но вместо этого он оторвал глаза от узла, который завязывал на галстуке, и посмотрел на ее отражение в зеркале. Хотя его густые волосы и были тронуты сединой, а лицо было покрыто морщинками, в зеркале на нее смотрел моложавый красивый мужчина, чьи энергия и самонадеянность были по-прежнему очень обольстительны. Он взглянул на нее с усмешкой и сказал:
– Извини, дорогая, это невозможно. Бизнес сейчас слишком неустойчив, чтобы я мог отрываться от дел.
Отрываться от дел, подумала Катринка, и это с телефонами, факсами и посадочной площадкой для вертолета на яхте? И снова она не стала спорить, потому что знала, что хотя он и не признался бы в этом, по крайней мере ей, его очень беспокоило состояние дел в «Олимпик пикчерс». Хотя показатели продажи билетов на два последние фильма, вышедшие летом, были неплохими, ни один из них не имел необходимого кассового успеха, и хотя Адам и руководители его компании во всеуслышанье заявляли, что дела идут хорошо, в беседах между собой они признавали, что было много пустой траты времени и денег. Студия была бездонной бочкой, требовавшей бесконечных финансовых вливаний. Без крупного успеха добиться прибыли в условиях расшатанной экономики было нелегко. Все надежды теперь были связаны с фильмами, которые должны были выйти к Рождеству, и желание самому проследить за их производством мешало Адаму согласиться на путешествия.
– Может быть, на следующий год, – сказала Катринка.
Адам кивнул головой.
– В этом году у меня будет время только на гонки «Фастнет» в июле Ты поедешь со мной в Коуз или побудешь в Кап-Ферра?
Она беспокоилась бы за него в любом случае, но в Кап-Ферра ей, по крайней мере, не нужно будет притворяться, что она получает удовольствие, как это всегда происходило в Коуз в окружении всех этих яхтсменов-энтузиастов.
– Думаю, я буду в Кап-Ферра.
– Как хочешь, – сказал Адам и, повернувшись, посмотрел на нее. – Ты выглядишь замечательно, – сказал он без всякого энтузиазма.
Грэхемы обедали с принцем Халидом и Натали в их доме на Чейн-уок в той части набережной Челси, которая выходила на Темзу и где когда-то имел дом Мик Джаггер, а Поль Гетти-младший жил и сейчас. Это был большой красивый дом из красного кирпича, в стиле конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века, с большими окнами, разделенными на девять частей, и фронтоном над дверью. Внутри дому не хватало уюта и некоторой запущенности и хаоса типичного английского жилища. Он весь был выкрашен в бледный кремово-белый цвет, на фоне которого индийские серебряные кресла, португальские комоды, инкрустированные черным деревом и слоновой костью, резко выделялись. На поверхности мебели ничего не было, кроме одного или двух тщательно подобранных предметов – китайской бронзы или персидской вазы. Создавался эффект легкости, пространства и безмятежности всего жилища, что совершенно не сочеталось с импульсивной личностью Натали.
На обеде присутствовали восемнадцать гостей, среди них Ага Хан с женой, посол Саудовской Аравии в Лондоне, несколько деловых партнеров Халида, а также Дэйзи Бьерн Линдстрем, Александра и Нейл, Лючия и Ник и Грэхемы. За исключением посла и его жены, все съехались в Лондон на Ройял-Аскот – пятидневные конные соревнования, которые вместе с выставкой цветов в Челси, Уимблдонским теннисным турниром, регатой в Хенли и парусными гонками в Коуз были основными летними светскими событиями в Лондоне.