Так что, о пролетарском интернационализме, о братстве всех угнетенных трудящихся, в условиях реальной жизни придётся срочно забыть. Революционная Целесообразность для Настоящих Русских Большевиков превыше всего! Великая Цель — Глобальная Коммунистическая Республика — оправдывает любые средства для её достижения. Ведь, сам процесс достижения данной цели — это будет Подвиг! Причём — Эпический.
Да, очень весёлая жизнь нас ждёт. Будет нам и Мировой Коммунизм и Просторы Космоса с Бессмертием Разума. И главное тут — это начать. Да, начать. Поднять, так сказать Кровавое Знамя нашего Русского Всемирного Восстания.
Что и говорить, на фоне этого глобального проекта Чернышевского, крайне блекло, а то и вовсе невинно выглядит сформулированная, тогдашним крайним русским националистом и монархистом, дипломатом и поэтом Ф. И. Тютчевым в его коротком стихотворении «Русская География», написанном в 1848–1849 годах, идея Российской империи, занимающей большую часть Европы и Азии»
«Москва и Град Петров, и Константинов Град —
Вот царства Русского заветные Столицы…
Но где предел ему? и где его границы —
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат.
Семь внутренних морей и семь великих рек…
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот царство Русское… и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух, и Даниил предрек»
Это стихотворение Тютчева было написано до Чернышевского, а после него нечто похожее содержится в написанном в 1925–1927 годах романе Алексея Николаевича Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» — глава 86, где показаны планы по полной реконструкции мира со стороны главного героя этого романа — инженера Петра Петровича Гарина: «Я овладеваю всей полнотой власти на земле. Ни одна труба не задымит без моего приказа, ни один корабль не выйдет из гавани, ни один молоток не стукнет. Всё подчинено, — вплоть до права дышать, — центру. В центре — Я. Мне принадлежит всё. Я отчеканиваю свой профиль на кружочках: с бородкой, в веночке, а на обратной стороне профиль мадам Ламоль. Затем я отбираю «первую тысячу», — скажем, это будет что — нибудь около двух — трёх миллионов пар. Это патриции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы установим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих рук для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назовём для вежливости — трудовиками…
— Ну, разумеется…
— Хихикать, друг мой, будете по окончании разговора. Они не взбунтуются, нет, дорогой товарищ. Возможность революций будет истреблена в корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно под нечаянным наркозом… Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто закружилась голова, — очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную группу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для размножения. Всё остальное придётся убрать за ненадобностью.
— Вот вам структура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избранные патриции — это уже полубожества.
— Хотя я презираю, вообще — то говоря, людей, но, всё же приятнее находиться в хорошем обществе. Уверяю вас, дружище, это и будет самый настоящий золотой век, о котором мечтали поэты. Впечатление ужасов очистки земли от лишнего населения сгладится очень скоро. Зато, какие перспективы для гения! Земля превращается в райский сад. Рождение регулируется. Производится отбор лучших. Борьбы за существование нет: она — в туманах варварского прошлого. Вырабатывается красивая и утончённая раса — новые органы мышления и чувств. Покуда коммунизм будет волочь на себе всё человечество на вершины культуры, я это сделаю в десять лет. К чёрту! — скорее, чем в десять лет. Для немногих… Но дело не в числе…
— Фашистский утопизм, довольно любопытно, — сказал Шельга».
Да, с одной стороны светлая коммунистическая утопия Чернышевского, а с другой мрачная космополитическая фашисткая утопия инженера Гарина. Это да. Это Шок! А, ведь Шок — это по — нашему!
После написанного Чернышевским «Четвертого сна Веры Павловны», даже столь одиозный Адольф Гитлер, вместе со своим главным партийным идеологом Альфредом Розенбергом, и своей идеей «Либенс раума», то есть «Жизненного пространства для германской нации», выраженной в их «Майн кампфе» и «Миф 20 века», курят в сторонке бамбук, потому что, эти их талмуды по сравнению с несколькими страницами «Четвертого сна Веры Павловны» Чернышевским, не годятся даже на самокрутки. И всё их глубокомысленое содержание сейчас выглядит страшно убогим и мелким. Мышиной возней выглядят, несерьезным мальчишеством.
Да, Гитлер и Розенберг, как впрочем и остальные члены их партии — это придурки и злобные дегенераты, но самое главное — насквозь типичные, жалкие и приземлённые немецкие мещане, которым явно чужд Высокий Полёт Глобальной Фантазии. В общем жалкое зрелище, душераздирающее, но поучительное.
Да, господа немецкие нацисты именно из — за вашего типичного немецкого мещанства, вам, никогда фантазии не хватало. А почему? А, всё потому, что по — настоящему Высокой Культуры как у русских, у вас, никогда нет и не было, и потому не было у вас полёта Высокой Коммунистической Фантазии. А у нас она есть, потому что мы — лучшие в мире, мы — лучшие во всём! И, тем, кто встанет у нас на пути, не позавидуют даже грешники в адских котлах!
Да, для убийства уже придумали столько эвфемизмов, что скоро забудешь, как это на самом деле называется. Но никогда, как сдаётся мне, мы не забудем, как это делать. Слишком хорошо нас учили и почему — то мы оказались самыми лучшими учениками. Это радовало, причем сильно. Одушевляюще радовало.
Но если без иронии, то почему же лидеры германского нацизма, как впрочем и современники Чернышевского русские националисты — «славянофилы», включая даже такого радикального из них как Тютчев, были столь по мещански ограничены в своих территориальных притязаниях и мировых стремлениях? А, потому, что они, все, включая и германских, так называемых «национал — социалистов» Гитлера был просто буржуазными националистами с различной степенью агрессивности. Вот эта их буржуазность и порождала буржуазно — мещанскую ограниченность их замыслов, стремлений и фантазий, которая заключается вот в этой фразе: «Главное — это умеренность во всём. Нетрудно обеспечить себя до конца жизни, если этот конец наступит уже сегодня».
В общем, причины этой гитлеровской буржуазно — мещанской ограниченности можно определить фразой: «Вы, всё, ещё никак, не можете выкарабкаться, из под обломков обывательской морали».
Но откуда же, у Чернышевского, взялась — эта, Грандиозность Русского Коммунистического Глобализма, вкупе с его же агрессивностью и безжалостностью? Типа, огнем, значит, и мечом. Ответ на данный вопрос, был дан спустя несколько более полувека, после написания Чернышевским своего романа «Что делать?», а, именно в период Гражданской войны, и если, точнее, то, где — то, между 1918 и 1919 годами.
Этот ответ относительно отличия от традиционной немецкой буржуазно — мещанской ограниченности — грандиозной русской коммунистической неограниченности чуть ли не во всём, содержится в высказывании одного из известных во время Гражданской войны 1917–1920 годов на Украине и в Советской России большевисткого деятеля Георгия Пятакова, который причины этой грандиозной неограниченности, раскрыл следующим образом: «Когда мысль держится за принцип насилия и держится за насилие принципиальное и психологически свободное, никакими законами и препятствиями не ограниченное — тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, падает до нуля. Беспримерным расширением возможного, превращением того, что считалось невозможным в возможное, этим и характеризуется большевисткая коммунистическая партия. В этом и есть настоящий дух большевизма. Это есть, черта, глубочайше отличающая нашу партию, от всех прочих, делающая её «партией чудес»».
Причём надо обязательно отметить, что Пятаков на момент высказывания этой своей мысли был чистым марксистом, с уклоном в троцкизм, то есть последовательным интернационалистом и практически космополитом, что кстати и привело его в 1937 году в расстрельный подвал НКВД. Видать есть в этом какая — та Большая Мудрость и Сила.
М — да, вот уж действительно: «Москва — слезам не верит». А всё потому, что: «Москва — поверит только пулям!». И в этом плане можно рассчитывать только на себя и никак иначе. Что с одной стороны почетно, с другой — ну очень уж тяжеловато. Но, он, всегда, веря в свою исключительность, и потому что, эта вера заставляла его работать над собой, работать над переводом своих желаний в Осуществленную Действительность, благодаря всему этому, как — то вдруг понял, что подобного момента он втайне уже давно ждал. Что в лабиринтах его души давно уже жила надежда: когда — нибудь он покажет всем этим людишкам, всей этой человеческой грязи, способной лишь отравлять воздух миазмами и мешать другим совершенствоваться, ее место — под ногами тех, кто только и имеет право на звание Человека или Сверхчеловека. И, сейчас он обратит человеческую грязь в грязь обыкновенную.
Другая причина беспощадности коммунистической морали, заключается в том, что в ходе строительства нового мира, с новой идеологией идёт процесс стирания всех прежних этических норм и создание принципиально новых. В результате для остальных так называемых «людей» строители нового мира превращаются в инопланетянина со своей особой собственной логикой и главное — конкурирующего со всеми остальными за право жить на этой планете или для начала на какой — то её части. Такая борьба ведется по принципу «Должен остаться кто — то один».