– И никаких цветов, – заметила она, указывая на вазу в алькове.
– Ветви сливового дерева, – сказал он. – Японцы любят их даже больше, чем вишневые.
– Но сейчас ведь не сезон.
– Возможно, это дань почтения Иссе. Он гулял в сливовом саду только до цветения, а когда у него спрашивали почему, он отвечал: цветок во мне.
Она сделала глоток ледяного, почти белого саке.
– Кладбище не значилось в сегодняшней программе, – сказала она.
Он поставил чашечку, задумчиво посмотрел на Розу.
– Хару об этом не просил, – добавила она.
– Я не часто бываю в Куродани, – сказал он, помолчав. – А когда оказываюсь там, то думаю не о моих мертвецах, а об их похоронах.
Моих мертвецах, повторила она мысленно. А у меня есть мертвецы, которых я могла бы назвать моими?
– На самом деле самое тяжелое не в том, чтобы быть счастливым без другого, – продолжил он, – а измениться, перестать быть тем, кем ты был с другим.
– У вас ощущение, что вы предаете свою жену? – спросила Роза.
– У меня ощущение, что я предаю самого себя, – ответил он.
Они ушли из ресторана, когда ненадолго распогодилось. В рассеявшейся пелене туч блестела огромная рыжеватая луна.
– Мы недалеко от дома, – сказал он, – не хотите пройтись?
Он отослал Канто, и они пошли вдоль реки по освещенному луной берегу, слегка касаясь диких трав, гибких, как балерины. Иногда мимо них проходили гуляющие, их лица были выбелены ночным светилом; похолодало, Поль отдал ей свою куртку. Он был погружен в свои мысли, она пребывала в необычайном возбуждении. Кладбище говорило с ней, могила отца звала, она чувствовала в себе работу смерти, что вовсе не тяготило ее; эта работа превращалась в некий хоровод, куда втягивались веселые духи, смутные и знакомые силуэты; воспоминание о пустынном храме покрывалось серебристым налетом, который выявлял истинное обличье невидимых присутствий. Бесенята, – прошептала она, – о веселые бесенята, приходите ко мне, как раньше, – и она улыбнулась неожиданно всплывшей в памяти озорной нечисти из давным-давно слышанных старинных сказок. Они дошли до дома, и перед раздвижной дверью Поль попрощался с ней. Она хотела было задержать его, он сделал шаг назад, улыбнулся. Луна исчезала за тучами, она его больше не видела, только слышала, как хлопнула калитка и удалились его спокойные, неровные шаги.
Ночью ей снилось, как она гуляет с отцом по сливовому саду рядом с храмом из темного дерева. Позади них вышагивали бесенята из детских сказок. Перед цветком необычайной красоты с лепестками бриллиантового отлива и тычинками, словно нанесенными светлой тушью, Хару протянул ей руку со словами: ты примешь риск страдания, дара, неизвестности, любви, поражения и преображения. И тогда как цветок сливы остается во мне, так и моя жизнь целиком перейдет в тебя.
Глядя на цветы
7
Во времена великих сёгунов, в конце эпохи Средневековья, случилась зима такая суровая, что замерзли реки архипелага и животные не могли пить из ручьев. Однажды февральским утром маленький мальчик, выйдя из дома, заметил хорька. Хочешь пить? – спросил мальчик после того, как они некоторое время приветливо смотрели друг на друга. Хорек наклонил мордочку, и ребенок подвел его к кустику фиалок, которые ночью пробились сквозь ледок. Там он сказал: пей из цветков, и хорек стал жадно лизать сиреневые соцветия. Что мы знаем сегодня о том мальчишке? По правде говоря, очень мало – но все же известно, что он стал одним из основателей Пути Чая и однажды создал поэму, говорящую о фиалках во льду.
Роза проснулась и посмотрела в окно. Необъятные туманы окутывали склоны, подымаясь ритмичными выдохами к прозрачному небу. Дождя больше не было, от реки тянуло благоуханием отяжелевшей земли. Поль, подумала она, потом: все ускользает от меня.
В комнате с кленом Сайоко в затканном цветами глицинии черном кимоно подала ей завтрак.
– Paul san in Tōkyō today[69], – сказала она. – Rose san go to temple with Kanto san[70].
– In Tōkyō?[71] – переспросила она. – It was planned?[72]
– Very important client[73], – сказала японка.
– When is he back?[74]
– Day after tomorrow[75].
Бросили на обочине, подумала Роза. Карканье вороны за окном ударило по нервам, она нетерпеливо встала, пошла в свою спальню, вернулась с визиткой Бет Скотт.
– Can you call her?[76] – спросила она.
Кристаллический призвук в конце фраз Сайоко только добавил неудовлетворенности, и она почти вырвала трубку у японки из рук.
– У вас найдется сегодня немного свободного времени? – спросила она у англичанки.
– После полудня, – ответила Бет. – Я скажу Сайоко, где мы встретимся.
Сайоко взяла телефон, послушала и повесила трубку с чуть заметной неодобрительной гримасой. Она ее не любит, подумала Роза с недобрым удовлетворением.
– I won’t go to the temple[77], – сказала она.
– Yes, you go[78], – невозмутимо произнесла японка.
Розе захотелось ответить go to hell[79], она сдержалась, вышла, двинулась через сад, где расплющенные дождем азалии показались ей жалкими, хлопнула дверцей машины. На протяжении всей поездки к восточным горам она смотрела только на свои руки. Когда Канто остановился и сказал ей:
– This is Nanzen-ji[80]. – Она вышла, снова хлопнув дверцей, сделала несколько разъяренных шагов, споткнулась. Позади нее Канто добавил: – Temple there[81].
Она обернулась и увидела, что он указывает в конец обсаженной деревьями аллеи.
Это было необычное пространство – повсюду храмы, деревья, мох, большие портики с выгнутыми крыльями. Она дошла до огромного портала с двухуровневой крышей, вторым этажом с бумажными перегородками и серым черепичным покрытием. Сквозь него виднелись ветви кленов и вдали большая кадильница, откуда поднимались бледные завитки. Дул ветер, слышался перестук невидимого бамбука, воздух пах дождем. Она поднялась по ступеням, ведущим к проходу через портал – двум большим прямоугольным проемам, опирающимся на гигантские столбы. Переступила на другую сторону с ощущением, что проникла сквозь невидимый занавес, двинулась по аллее, пока не оказалась рядом с бронзовой чашей. Благовоние сгущало мир; пройдя сквозь запахи, она почувствовала, что на ней осталась их печать. Справа пролегала главная аллея, она прошла по ней до входа в Нандзэн-дзи. За спиной материализовался Канто, заплатил за вход, протянул ей клочок бумаги и исчез. Ее удивила белизна внешних стен, как и полумрак деревянных галерей. Когда через этот сумрачный пролог она снова ступила в свет, что-то стиснуло ей горло. Я вижу в первый раз. Она опустилась на пол и осталась сидеть, глядя на прямоугольник песка и зелени. Вокруг разбегались внутренние галереи, за ними – стены под серой черепицей. Прямо перед ней шла полоса серого песка, на который граблями были нанесены параллельные прямые и изогнутые линии. На заднем плане, у внешней стены, разыгрывалась партитура из четырех деревьев на ложе из мха, древних камней и нескольких кустов азалии. Это был самый строгий, самый странно завершенный сад, какой ей доводилось видеть, сад, вернувшийся из путешествия по геологическим эрам; тем не менее все в нем было живым – неподвижное движение, подумала она, чистое и вибрирующее, абсолютное присутствие вещей, последний урок мира. Сколько веков потребовалось для этой всеобъемлющей сиюминутности? Она подняла голову и увидела, как накладываются друг на друга песок, мох, деревья, стены, черепица; за ними – деревья, растущие на холме и расположенные, как скульптуры, и финальным аккордом – их устремленность в небесную тушь; увидела живой дух архитектуры, ее изменчивую и совершенную природу. Совершенную, повторила она вслух. Подумала о Поле и почувствовала укол в сердце. Вскоре она двинулась по другим галереям, нашла еще несколько примыкающих садов, вернулась к первой картине, снова забылась в созерцании. Уходила она в изысканном разброде чувств. Я вернусь, опять сказала она вслух.
Роза нашла Канто на маленькой парковке; она чувствовала себя обновленной, минеральной. Он запер машину, указал пальцем на улицу внизу, сказал:
– Going to eat now.
– Eat what?[82] – спросила она.
– Тофу, – ответил он.
Она последовала за ним мимо маленьких храмов с крошечными садами и каллиграфическими деревьями. Чуть дальше, свернув налево, они миновали портик и двинулись по проходу, с одной стороны которого росли клены и мох, а с другой сквозь немного мутные окна виднелся большой зал с татами. Им предложили разуться и усадили на подушки перед столом, на котором стояла газовая плитка.
– Only one menu[83], – сказал шофер.
Она откусила от кубика тофу в зеленном соусе, вкус сои и незнакомой травы удивил ее, она беспричинно рассмеялась; Канто остался невозмутим, им постоянно подливали жареный чай[84], которому она предпочла бы пиво.
– Meet Scott san now[85], – сказал он.
Она вернулась вслед за ним к машине, смотрела на пролетающие улицы, не видя их, вздрогнула, когда он открыл ей дверцу.