В любом случае я не могла покинуть самолет. Пока он выруливал по посадочной полосе, стюард объявил в микрофон, что стоянка на Кипре будет короткой. Пассажиры, следующие до Тегерана, должны оставаться на своих местах.
Прошло всего несколько минут. Вскоре мы уже мчались по взлетной полосе, набирая скорость. Самолет взмыл носом вверх, оторвав от земли шасси. Я ощущала, как сила моторов уносит нас в небо.
Махтаб задремала, утомленная длительным путешествием.
Махмуди читал иранскую книгу.
Я сидела в оцепенении, в шоке, зная место приземления, но не ведая своего будущего.
24
Среда – 29 января 1986 года – встретила меня холодным, угрюмым рассветом под стать моему настроению. В зеркало я увидела свое красное, опухшее от слез лицо. Махмуди отправил Махтаб в школу, затем сообщил мне, что мы едем в филиал «Свиссэйр» – сдать мой паспорт, который мне выдадут в пятницу накануне посадки в самолет.
– Я должна идти за покупками с Шамси и ханум Хаким, – напомнила я ему.
Он не мог проигнорировать мою договоренность с женой «человека в тюрбане».
– Сначала мы съездим в «Свиссэйр», – ответил он. Это отняло довольно много времени, так как филиал авиакомпании находится на другом конце города. Пока мы петляли по улицам в разных такси, я непрерывно думала о походе в магазин. Отпустит ли Махмуди нас – троих женщин – одних? Будет ли у меня шанс позвонить? К моей досаде, Махмуди зашел со мной за Шамси.
– В чем дело? – спросила Шамси, увидев мое лицо. Я промолчала.
– Скажи, что случилось, – настаивала она. Махмуди не отходил от нас ни на шаг.
– Просто я не хочу ехать в Америку, – вырвалось у меня. – А Махмуди заставляет меня заниматься там делами. Мне надо все продать. Не хочу я ехать.
Шамси напустилась на Махмуди:
– Ты не можешь заставлять ее заниматься коммерцией в такой момент. Пусть она несколько дней побудет с отцом и вернется.
– Нет, – прорычал Махмуди. – На самом деле ее отец не так уж плох. Это уловка. Они все подстроили.
– Неправда! – вскричала я. – Отец при смерти, и ты это прекрасно знаешь.
В присутствии Шамси и Зари мы с Махмуди орали друг на друга, давая выход взаимной ненависти.
– Ты попалась в собственный же капкан! – вопил Махмуди. – Вы придумали, как вызвать тебя в Америку. Вот и поезжай. Тебе не отвертеться – и пришлешь сюда все деньги!
– Нет!
Махмуди схватил меня за руку и поволок к двери.
– Мы уходим, – объявил он.
– Бозорг, – обратилась к нему Шамси. – Успокойся. И давай поговорим.
– Мы уходим! – повторил Махмуди.
Когда он грубо вытолкал меня за дверь, я, обернувшись, крикнула на прощание Шамси и Зари:
– Пожалуйста, помогите. Справьтесь обо мне. Он нас изобьет.
Махмуди с силой захлопнул дверь.
Сжимая мне руку, он тащил меня по обледеневшему тротуару к дому Хакимов. Они жили примерно в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, и все это время Махмуди изрыгал в мой адрес самые грязные ругательства, какие я когда-либо слышала. Однако они меня не задевали. А вот слова «Ты больше никогда не увидишь Махтаб!» глубоко ранили.
Когда мы подходили к дому Хакимов, он приказал:
– А теперь возьми себя в руки. Чтобы не пролила ни единой слезинки перед ханум Хаким. Она ни о чем не должна догадываться.
Махмуди отказался от приглашения ханум Хаким выпить чаю.
– Пойдемте лучше за покупками, – сказал он.
Все втроем мы отправились в принадлежавший мечети магазин. Махмуди ни на секунду не выпускал из своих тисков мою руку. Мы накупили чечевицы и вернулись домой.
Днем Махмуди был занят у себя в кабинете. Со мной он не разговаривал, просто молча меня сторожил – так должно было продолжаться еще два дня, до моего вылета в Америку.
Вернувшись из школы и убедившись, что папа занят, Махтаб пришла ко мне на кухню.
– Мама, пожалуйста, увези меня сегодня в Америку, – неожиданно сказала она.
Впервые за несколько месяцев она произнесла нечто подобное. Видимо, тоже понимала, что время истекает. Я прижала ее к себе. Мы обе обливались слезами.
– Махтаб, – сказала я, – пока это невозможно. Но не беспокойся – в Тегеране я тебя не оставлю. И ни за что не уеду без тебя в Америку.
Но могла ли я сдержать это обещание? Не удастся ли Махмуди загнать меня в самолет кулаками и окриками? Я осознавала, что это вполне реально и никто даже не подумает ему помешать. Кроме того, он мог накачать меня снотворными, усыпить. Он способен на все.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, заглянула Фереште – попрощаться. Она видела, что я глубоко подавлена, и, как могла, старалась меня утешить. Я больше не играла ни с ней, ни с другими друзьями, ни с Махмуди. Я не могла притворяться счастливой мусульманской женой. Какой смысл?
Махмуди вторгся в наш разговор, потребовав чаю. Он справился у Фереште о ее муже, что вызвало новый поток слез. У каждого из нас были свои проблемы.
Пожалуйста, Господи, молила я, пожалуйста, уведи нас с Махтаб от Махмуди. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
Услышала ли я или почувствовала, как подъехала карета «Скорой помощи»? Увидела ли я свет фар на стене или придумала? Сирена была выключена. Машина тихо подкатила к воротам. Словно призрак.
Срочный вызов! Махмуди должен ехать в больницу.
Мы встретились глазами. Волны ненависти, отчаяния и сомнения шли от одного к другому. Как он может уехать в больницу и оставить меня без присмотра? Что я вытворю? Куда побегу? С минуту он колебался, раздираемый недоверием ко мне и чувством профессионального долга. Он не мог отказаться явиться по срочному вызову, но в то же время не мог ослабить надзор за мной.
Фереште почувствовала всю глубину разыгравшейся драмы.
– Я побуду с ней до твоего возвращения, – сказала она Махмуди.
Не произнося ни слова, Махмуди взял свой медицинский саквояж и вскочил в ожидавшую машину.
Он уехал. Я не знала, когда он вернется. Через пять часов или через полчаса – все зависело от того, какой это вызов.
Усилием воли я сбросила с себя оцепенение. Вот она, та возможность, о которой я молила Бога. Делай же что-то! Сейчас же!
Фереште была хорошим другом, любящим и беззаветно преданным. Я могла бы вверить ей свою жизнь. Но она ничего не знала об Амале, о моей тайной жизни. Ради ее безопасности я не имела права ни во что ее посвящать. Ее муж сидел в тюрьме за антиправительственные настроения, и уже одно это делало ее уязвимой. Я не имела права ее подставлять.
Прошло несколько минут – я рисковала, но надо было потянуть время. Затем, как можно более непринужденно, я произнесла:
– Мне надо купить цветов, сегодня вечером мы идем в гости.
То был очередной прощальный ужин, который на сей раз устраивала Малихе. Предлог выглядел правдоподобным – явиться в гости с цветами было долгом вежливости.
– Хорошо, – сказала Фереште, – я тебя подвезу. Это было весьма кстати. Так мы могли покинуть нашу улицу и район быстрее, чем пешком. Стараясь действовать без спешки и в то же время без промедления, я одела Махтаб, и мы сели в машину Фереште.
Фереште затормозила у цветочного магазина, на расстоянии нескольких кварталов от нашего дома, и открыла дверцу, чтобы выйти, но тут я сказала:
– Оставь нас здесь. Мне надо подышать свежим воздухом. Мы с Махтаб прогуляемся до дома.
Это звучало крайне нелепо. Кому охота гулять в ледяную стужу под снегом?
– Пожалуйста, позволь мне вас подвезти, – настаивала Фереште.
– Нет. Мне действительно необходимо подышать свежим воздухом. Я хочу пройтись. – Подавшись вперед, я обняла ее. – Оставь нас, – повторила я. – Уезжай. И спасибо за все.
– Ладно, – сказала она со слезами на глазах.
Мы с Махтаб вышли из машины и смотрели ей вслед, пока она не скрылась из виду.
Холодный ветер дул в лицо, но я его не замечала. Не замечала до поры. Махтаб ни о чем не спрашивала.
Мы дважды меняли оранжевое такси, заметая следы. Наконец на одной из занесенных снегом улиц мы нашли телефон-автомат. Дрожащими пальцами я набрала номер прямого телефона, стоявшего у Амаля на столе. Он тут же снял трубку.
– Это мой самый последний шанс, – сказала я. – Я должна уехать сию минуту.
– Но требуется еще некоторое время. Пока не все организовано.
– Нет. Пора рискнуть. Если мы не уедем сейчас же, я навсегда потеряю Махтаб.
– Хорошо. Приходите.
Он дал мне адрес квартиры поблизости от его работы и предупредил – за нами не должно быть хвоста.
Повесив трубку, я повернулась к Махтаб, чтобы поделиться с ней радостным известием.
– Махтаб, мы едем в Америку.
К моему ужасу, она расплакалась.
– В чем дело? – спросила я. – Только сегодня ты сказала мне, что хочешь вернуться со мной в Америку.
– Да, – шмыгнула она носом, – я хочу в Америку, но не сразу. Мне надо пойти домой и взять кролика.
Я старалась сохранять спокойствие.
– Послушай, – сказала я, – мы купили кролика в Америке, верно? – Она кивнула. – Там же мы сможем купить и другого. Чего ты больше хочешь – вернуться в Америку или домой к папе?
Махтаб утерла слезы. В глазах своей шестилетней дочки я прочла внезапно появившуюся решимость; в тот момент я поняла – Махмуди ее не покорил. Ее дух был надломлен, но не сломлен. Она не превратилась в забитого иранского ребенка, а осталась моей храброй дочерью-американкой.
– В Америку. – Она сделала свой выбор.
– Тогда быстрее. Нам надо поймать такси.
25
– Бетти-и? – спросила молодая женщина, едва приоткрыв дверь.
– Да.
Она посторонилась, впуская нас в квартиру. Путь по завьюженному Тегерану – мы несколько раз меняли оранжевое такси – занял у нас больше часа. За это время Амаль уже должен был успеть кое-что устроить для нашего срочного вылета.
– Амаль велел покормить вас, если вы голодны, – обратилась к нам девушка.
Ни я, ни Махтаб не хотели есть. Голова у нас была занята совсем другим. Но мы должны использовать любую возможность для укрепления сил перед предстоящими испытаниями и темной неизвестностью наползающей зимней ночи, а также тех дней и ночей, что ждали нас впереди.