Я в очередной раз уставилась на мрачные очертания суровой вершины. Эта гора была выше и круче всех предыдущих – а может, мне только показалось, поскольку я цепенела от усталости?
– Это последняя, – шепнул Мосейн.
На сей раз, когда я спешилась, ноги мне не повиновались. Я шаталась на снегу, но не могла удержаться в вертикальном положении даже с помощью двух мужчин. Ноги словно отнялись – я перестала их чувствовать. И несмотря на лютую стужу, я ощущала сильный жар.
– Десять минут, – проговорил мой проводник, указывая наверх.
– Пожалуйста, – взмолилась я. – Дайте мне передохнуть.
Но проводник счел это невозможным. Он поднял меня и потянул вперед. Я поскользнулась на льду и грохнулась наземь так, что проводник выпустил мою руку. Я кубарем полетела вниз, пробороздив футов десять, прежде чем сумела затормозить – это была не я, а груда костей и мяса. Проводник устремился ко мне.
– Я больше не могу, – простонала я.
Он тихонько позвал на помощь – подошел Мосейн.
– Махтаб, – прошептала я. – Где она?
– С ней все в порядке. Мужчины несут ее на руках. Мосейн вместе с проводником склонились надо мной.
Положив мои руки себе на плечи, они подняли меня с земли. Не произнося ни слова, они поволокли меня вверх по крутому склону. Мои беспомощно болтающиеся ноги бороздили снег.
Несмотря на такую ношу, они легко преодолевали подъем – у них даже не участилось дыхание.
Несколько раз они пытались отпустить руки, чтобы я шла сама. Но у меня мгновенно подгибались колени, и мужчинам вновь приходилось меня подхватывать, чтобы я не рухнула на землю.
– Пожалуйста, – воскликнула я. – Мне надо отдохнуть!
Отчаяние, прозвучавшее в моем голосе, встревожило Мосейна. Он помог мне растянуться на снегу и заледеневшей ладонью ощупал мой лоб. Его лицо – насколько я была в состоянии разглядеть – выражало сочувствие и озабоченность.
– Я больше не могу, – задыхаясь, проговорила я.
Теперь я точно знала, что умру этой ночью. Я не выдержала, зато вызволила из Ирана Махтаб. Она продержится до конца.
С меня хватит.
– Оставьте меня, – сказала я Мосейну. – Уходите с Махтаб. За мной вернетесь завтра.
– Нет! – отрезал он.
Этот окрик пристыдил меня сильнее, чем пощечина. Как можно так распускаться? – корила я себя. Я так долго ждала этого дня. Надо идти дальше.
– Хорошо, – прошептала я.
Но силы меня покинули. Я не могла пошевелиться.
Тогда мужчины стали действовать сами – за меня. Они вновь подняли меня на ноги и поволокли дальше, вверх по склону. Местами снег доходил им выше колен. Несмотря на их физическую мощь, они часто спотыкались под своей безжизненной ношей. Несколько раз мы все падали в снег. Но мои рыцари не сдавались. Каждый раз они молча вставали, брали меня под руки и тащили вперед.
Мир прекратил свое существование. Видимо, я потеряла сознание.
Казалось, прошли годы, прежде чем сквозь туман до меня донесся шепот Махтаб:
– Мамочка!
Она была возле меня. Мы достигли вершины горы.
– Остаток пути можно ехать верхом, – сказал Мосейн.
Одной рукой он подхватил меня под бедро, другую чашечкой подставил под ступню. Его напарник таким же образом подхватил меня с другой стороны. Вдвоем они подняли мое окоченевшее, неподвижное тело и водрузили его на лошадь. И мы двинулись под гору.
Каким-то чудом я усидела на лошади до самого подножия. Было все еще темно, хотя я знала, что вот-вот должно рассвести. Я едва различала лицо стоявшего передо мной и куда-то указывавшего рукой Мосейна, пока наконец не разглядела вдали мерцание огней.
– Вон куда мы идем, – сказал он.
По крайней мере мы приближались к укрытию. Мне стоило огромных усилий просто удерживаться в «седле» остаток нескончаемой ночи.
Мы проехали еще минут десять, когда лай собак возвестил о нашем прибытии к месту стоянки. Мы подошли к дому, спрятанному в горах. Во двор вышло несколько мужчин – очевидно, они нас уже поджидали. При ближайшем рассмотрении дом оказался не более чем ветхой хибарой – прибежище контрабандистов на восточной границе Турции.
Встречавшие приветствовали нас широкими улыбками и оживленными восклицаниями. Обступив Мосейна и остальных, они поздравляли их с успешным завершением операции. Верховой, везший Махтаб, осторожно опустил ее на землю и присоединился к общему ликованию. На меня никто не обращал внимания, я же, не в состоянии перекинуть ногу через спину лошади, выпустила гриву и просто завалилась на бок, плюхнувшись на низкое цементное крыльцо. Я не могла пошевелиться. Махтаб бросилась мне на помощь, в то время как мужчины – даже Мосейн, – казалось, полностью о нас забыли. Кто-то уводил лошадей, кто-то шел погреться в дом.
Собрав последние силы, я поползла, подтягиваясь на руках и волоча за собой бесполезные ноги. Махтаб пыталась меня подталкивать. Локти царапались о твердый, холодный цемент. Я неотрывно смотрела на дверь.
Каким-то образом мне удалось перебраться через порог. Только тогда Мосейн заметил мое состояние. Вместе с одним из встречавших они втащили меня в хижину. Я плакала от боли, когда Мосейн стаскивал башмаки с моих окоченевших ног. Мужчины перенесли нас с Махтаб на середину комнаты и уложили перед топившейся дровами печкой.
Прошло много времени, прежде чем я смогла пошевелить хоть одним мускулом. Я безмолвно лежала, впитывая в себя тепло очага.
Медленно отогреваясь, я постепенно возвращалась к жизни. Я даже сумела улыбнуться Махтаб. Получилось! Мы в Турции!
Наконец мне удалось сесть. Я заставила себя согнуть пальцы на руках и на ногах, пытаясь восстановить кровообращение. Меня пронзила острая, жгучая боль.
Придя в себя и оглядевшись вокруг, я вновь поддалась страху. Дом был полон мужчин. Одних только мужчин, вместе с которыми мы с Махтаб отдыхали у очага. Да, мы были в Турции. И по-прежнему во власти контрабандистов, действующих вне закона. Неужели эти люди завели нас в такую даль лишь для того, чтобы подвергнуть еще более жестоким истязаниям? Неужели Мосейн на такое способен?
Очевидно, угадав мой страх, один из присутствовавших принес нам с Махтаб горячего чая. Я положила в рот несколько кусочков сахара и стала потягивать чай на иранский манер. Обычно я предпочитала не подслащивать чай, но сейчас мне нужны были силы. Я посоветовала приналечь на сахар и Махтаб.
Это помогло.
Примерно через час я наконец почувствовала, что могу идти. Шатаясь, я поднялась на ноги.
Заметив это, Мосейн поманил нас с Махтаб за собой. Мы вышли в серый, холодный рассвет; обогнув дом, мы оказались на заднем дворе, где стояла еще одна хижина.
Внутри было полно женщин и детей: кто-то разговаривал, а кто-то крепко спал на полу, укутавшись в одеяла.
Нам навстречу выбежала женщина, на которой было надето множество курдских юбок.
– Это моя сестра! – сказал Мосейн на фарси. Мосейн подбросил в огонь дров.
– Завтра отвезем вас в Ван, – сообщил он мне. И ушел в дом для мужчин.
В Ване миссия контрабандистов заканчивалась. Завтра, по прибытии туда, мы с Махтаб останемся одни.
Сестра Мосейна дала нам тяжелые перьевые одеяла и уложила нас на полу у стены, в дальнем от очага углу.
Здесь было сыро и холодно. Мы с Махтаб жались друг к другу под одеялами.
– Мы в Турции. Мы в Турции, – повторяла я словно заклинание. – Ты можешь в это поверить?
Обняв меня, Махтаб крепко уснула. Было таким счастьем прижимать ее к себе; видя ее доверчивый сон, я немного успокоилась. Однако голова у меня шла кругом. В каждой частичке моего тела пульсировала боль. Я умирала от голода. В течение последующих нескольких часов я спала лишь урывками. А как только просыпалась, молилась Богу – благодарила Его за то, что помог нам, и просила большего. Пожалуйста, Господи, не оставляй нас до самого конца. Только с твоей помощью мы одержим победу.
Я впала в полузабытье, когда около восьми часов утра пришел Мосейн. Он выглядел посвежевшим всего лишь после нескольких часов сна. Я никак не могла добудиться Махтаб, однако в какой-то момент она вспомнила, что мы в Турции. И тут же вскочила на ноги, готовая продолжать путь.
Я тоже немного ожила. Ведь мы и в самом деле были в Турции. И притом вдвоем. Все мое тело ныло, словно после тяжелых побоев, однако пальцы на руках и ногах вновь обрели чувствительность. Я могла идти дальше. Мосейн подвел нас к сравнительно новому микроавтобусу с противозаносными цепями на шинах. Один из контрабандистов уже сидел за рулем.
Мы ехали по узкой горной дороге, которая извивалась по самому краю обрыва. И это при том, что она не была обнесена защитным барьером. Нас спасали опыт водителя и цепи на колесах. Мы спускались все ниже и ниже, углубляясь в Турцию и удаляясь от Ирана.
Вскоре мы остановились у крестьянского дома, лепившегося к скале, здесь нас ждал завтрак: хлеб, чай и острый, прогорклый сыр. Несмотря на голод, я съела совсем чуть-чуть. Однако выпила несколько стаканов чаю, всыпав в него как можно больше сахара.
Вошла женщина со стаканом парного козьего молока для Махтаб. Сделав глоток, Махтаб заявила, что предпочитает чай.
Тут появилась невероятно толстая, беззубая, сморщенная и седая – результат суровой жизни в горах – старуха. Ей можно было дать лет восемьдесят. Она принесла для нас охапку одежды и обрядила нас с Махтаб все в те же курдские костюмы, но уже с местными – турецкими – вариациями.
Некоторое время мы сидели в полном бездействии, и я начала беспокоиться. В ответ на мой вопрос – чего мы ждем? – мне объяснили, что Мосейн отправился в «город» за машиной. Я также узнала, что толстуха, помогавшая нам одеваться, мать Мосейна. Здесь же была и его жена. Значит, вот оно что. Мосейн был не иранцем, а турком. Однако, как выяснилось впоследствии, я ошибалась. Он был курдом, не признававшим суверенность границы, которую мы вчера пересекли.
Вернулся Мосейн, и все пришло в движение. Он сунул мне какой-то маленький газетный сверток и заторопил нас с Махтаб к машине. Я, быстро спрятав сверток в сумку, собралась было поблагодарить мать Мосейна за гостеприимство, но, к моему удивлению, она первая влезла на заднее сиденье, поманив нас за собой.