29 августа: ничего не получилось. Командующий Асуанским военным округом позвонил и сказал, что русские демонтируют свои установки КВАДРАТ. Окунев это решение мне подтвердил.
30 августа: я позвонил президенту и доложил ему о решении Советов. «Счастливого пути», – все, что он сказал.
После отъезда русских еще важнее стало тесное сотрудничество с нашими арабскими соседями. Но в следующем месяце, к сожалению, в полной мере обозначилось расхождение между теорией и реальностью.
9–13 сентября: Совет Лиги арабских государств, собравшийся в Каире на 58-е заседание, решил создать комитет министров обороны и иностранных дел пяти стран для изучения способов укрепления сотрудничества в борьбе. Были предложения провести следующее заседание Совета коллективной обороны арабских государств в конце года.
(Число членов Комитета увеличивалось, пока в него не вошли 13 из 19 членов Лиги арабских государств, так что он сам по себе стал мини-Советом коллективной обороны). Комитет должен был подтвердить выделение войск нефронтовыми арабскими государствами согласно предложенному мной плану.
27 сентября: однако почти сразу же мы стали свидетелями того, как, несмотря на все комитеты, личные отношения все еще мешали нашему делу. Бригадный генерал Бахр, командующий пехотной бригадой суданской армии, выделенной для нас, пришел, чтобы сообщить мне, что он получил приказ из Хартума вернуть его части домой. Президент Джафар эль-Нимейри разругался с Садатом.
Этим был положен печальный конец развитию дружеских отношений. Когда в ноябре 1971 года мятежники Аньяанья в южном Судане стали реальной угрозой, Египет поставил в Судан около 100 тонн бомб, ракет класса «воздух-земля» и технических специалистов для обучения местных кадров. В благодарность весной 1972 года в Египет прибыла суданская пехотная бригада, и Египту разрешили перевести несколько его учебных центров в Судан, чтобы удалить их из зоны действия израильских ВВС.
Теперь же сотрудничество было разрушено, потому что два человека разошлись во мнениях. (В следующем месяце, во время репатриации суданцев, мы узнали, что у наших слушателей учебных центров в Судане возникают проблемы, так что было принято политическое решение тоже эвакуировать их).
2 октября: еще один пример того, как арабские страны распыляли свои силы. В сентябре в Йемене началась гражданская война. Арабы уже разделились на тех, кто поддерживал Йеменскую Арабскую Республику (Северный Йемен) и Народную Демократическую Республику Йемен (Южный Йемен). От президента позвонил Ашраф Марван. Мы собирались послать бомбардировщики для оказания помощи Северу.
Учитывая катастрофический исход нашего последнего вмешательства в дела Йемена и нашу отчаянную нужду в каждой единице техники, я не поверил своим ушам. Но, когда я позвонил президенту, он подтвердил приказ послать пять МиГ-17 и четыре бомбардировщика Ил-28. Самолеты надо было отправить в Сану в Йемене через Джидду в Саудовской Аравии. Наши летчики не должны были принимать участие в боевых действиях, их задачей было только обучать йеменцев. В тот же день йеменские летчики повели наши истребители на юг. Ил-28, пилотируемые египтянами, вылетели через два дня. (Двумя неделями позже, 15 октября, было принято еще одно политическое решение: отправить 22 танка Т-34 – к счастью, без экипажей).
Почему? Было ли это той ценой, которую мы заплатили за какую-то сделку с саудовцами? Я увидел в этом еще один пример того, как арабские вооруженные силы не просто отстраняются от участия в войне, но фактически растрачиваются в сражении с другими арабскими вооруженными силами, которые должны бы быть на фронте.
Следует признать, что нам пришлось восстанавливать отношения с Советским Союзом. Даже Садат это осознал. В сентябре наши отношения находились на самом низком уровне. Затем они медленно начали восстанавливаться. Была достигнута договоренность, что министр Сидки поедет в Москву в середине октября. Тем временем Советы начали выяснять, насколько глубоким был разлад между нами. А президент понял, насколько неустойчивым был его режим.
4 октября 1972 года: советские власти попросили разрешения поставить на якорь три морских перевозчика танков в гавани Порт-Саида. Они там базировались всего два месяцев назад и, хотя ушли вместе с другой советской техникой, юридически имели право вернуться. Пятилетнее соглашение о предоставлении военно-морских объектов в пользование русским, подписанное президентом Насером в 1968 году, еще действовало, и его никто не отменял. Но я предположил, что просьба Советов была на самом деле пробным шаром перед приездом Сидки в Москву. Я позвонил президенту, выдвинув в качестве основания нашего согласия предстоящий визит Сидки в Москву. «Ладно, – сказал он. – Наше соглашение о предоставлении им в пользование военно-морских объектов действует до марта 1973 года. Мы можем дать разрешение на этих условиях. Если визит Сидки в Москву будет неудачным, я разорву соглашение и попрошу их уйти». В результате на следующий день, когда жители Порт-Саида проснулись, они вновь увидели вдоль мола знакомые силуэты.
12 октября 18.45: редкий вечер дома. Зазвонил телефон. Генерал-лейтенант Шериф, старший адъютант Президента. В Каир вошли несколько танков, игнорируя сигналы полиции. Создалась реальная угроза для президента, сказал Шериф, потому что он вечером собирается на встречу с членами Ассамблеи. Генералу Садеку уже сообщили. Я помчался в Генштаб, где узнал, что военная полиция уже арестовала вожака и доставила его в штаб Центрального округа. Я поехал туда. Генерал Садек прибыл за несколько минут до меня, и менее чем через полчаса к нам присоединились генерал Абдель Хабир, командующий Центральным округом. Арестованного офицера опознали как капитана Али Хосни Эйда, командира механизированной роты бронетанковой бригады, расквартированной в 16 км. к востоку от Каира.
Садек допрашивал его, а мы с Хабиром время от времени задавали свои вопросы. Капитан рассказал следующую историю: «Моя рота поднялась по тревоге для действий против вражеского десанта – я решил провести учение для подготовки моих солдат. Когда мы его закончили, около 16:00, я подумал, что мы можем проехать в мечеть эль-Хусейн для вечерней молитвы. Мы оставили машины на площади и пошли молиться. Выйдя из мечети, мы были удивлены, когда нас окружила и арестовала военная полиция».
Он заслуживал похвалы, по крайней мере, за оригинальность истории. Но его рассказ был полон пробелов, которые Эйд не мог заполнить. Почему с ним были машины и солдаты из другой роты? Почему он не сообщил командиру батальона о намерении провести учение, чтобы были предприняты обычные меры безопасности? Почему он не реагировал на сигналы военной полиции на окраинах Каира, нарушая установленный порядок, по которому ни одна военная машина не может въехать в Каир без предварительного письменного приказа Генштаба? Наконец, считает ли он нормальным ехать в мечеть на бронированном автомобиле?
Напротив, спутники капитана казались искренне смущенными. Он сказал им, что они проводят учение. Они выехали на двенадцати БМП. Когда они подъехали к военному КПП в Каире, первые семь машин свободно проехали, но полиции удалось остановить остальные пять. Затем капитан повел их на высокой скорости по улицам Каира, передавая по радио сумбурные и невнятные приказы. У командиров четырех машин возникли серьезные сомнения, и они остановились. Когда капитан с оставшимися тремя машинами доехал до площади мечети, они, как он сказал, пошли молиться.
По мере того, как его допрос продолжался, становилось совершенно ясно, что капитан Эйд был религиозным фанатиком. Он прерывал свои ответы, чтобы цитировать Коран, затем пускался в яростное обличение египетского образа жизни, людей, забывших Аллаха, пренебрегающих своими религиозными обязанностями и т. д. (Впоследствии капитан Эйд был отправлен в психиатрическую больницу.)
Обеспокоенный Садек вскоре отбыл, сказав, что он доложит обо всем президенту. Глядя ему вслед, я подумал, что, возможно, президент напомнит ему о моем предупреждении 23 апреля о том, что если Садек будет настаивать на контроле над двумя ключевыми управлениями Генштаба, я не смогу отвечать за безопасность в войсках. Я оказался прав.
16–18 октября: к всеобщему облегчению, визит Сидки в Москву прошел с большим успехом. Советы пообещали поставить нам эскадрилью самолетов МиГ-23 (которая, однако, прибудет в Египте только в последнем квартале 1973 года), одну эскадрилью самолетов Су-20 с поставкой в то же время и, самое главное, бригаду ракет класса «земля-земля» Р-17Е (на западе известных под названием СКАД) с дальностью стрельбы до 250 км. Срок поставки этих вооружений будет определен в начале следующего года. Мы начинали восстанавливать важный для нас союз.
24 октября: решающее заседание Верховного совета Вооруженных сил. Президент созвал его в резиденции в Гизе в 21.00. Тогда генерал Садек сказал, что хочет провести заседание Верховного совета Вооруженных сил до этого в полдень в его кабинете. (В этот день я также проводил свое ежемесячное совещание полевых и штабных командиров. Нам пришлось его закончить в 11:30).
Полуденное совещание с Садеком длилось один час. Почти каждый присутствующий командующий коротко высказался о положении дел, как он его видел, о состоянии его войск и, в частности, о проблемах и трудностях. Вкратце выступление Садека сводилось к следующему: «Я только хочу, чтобы сегодня у президента вы рассказали ему об истинном положении дел. Президент думает, что я преувеличиваю ваши трудности. Он хочет узнать правду от вас». Все обещали высказаться.
Примерно с 20:30 мы начали съезжаться в Гизу. Ровно в 21:00 президент открыл заседание, выступив с довольно длинной речью.
«Мои встречи с руководством Советского Союза в марте и октябре 1971 года и в феврале 1972 года состоялись по моей просьбе. Я посетил Москву в апреле 1972 года по просьбе Советов. Во время моего визита в апреле 1972 года я сказал советскому руководству следующее: