1 февраля 1973 года: я добился всего, чего мог, от наших арабских собратьев. Более насущной проблемой было восстановление отношений с Советами, чему д-р Сидки положил начало в октябре. В Каир прибыла военная делегация во главе с генералом Лащенко. После ряда консультаций они уехали, увозя с собой согласованный перечень необходимых нам вооружений.
Март 1973 года: генерал Исмаил отправился в Москву для подписания нового соглашения о поставке вооружений согласно этому перечню. По этому соглашению мы должны были получить:
– одну эскадрилью самолетов МиГ-23, и в мае или июне египетские летчики отправятся в Советский Союз для обучения;
– одну бригаду ракет класса «земля-земля» Р-17Е (СКАД) с поставкой в третьем квартале 1973 года;
– около 200 БМП (боевых машин пехоты) с поставкой части машин немедленно и остального количества в третьем квартале 1973 года;
– около 50 ПТУРС МАЛЮТКА (известных на Западе под названием «САГГЕР»);
– одну бригаду ЗРК-6 «КВАДРАТ»;
– орудия полевой артиллерии, включая 180-мм пушки.
Также была достигнута договоренность, что Советский Союз вернет в Египет 4 разведывательных самолета МиГ-25 и дивизион электронных средств разведки и создания помех.
Мы вздохнули с облегчением. Отношения с русскими были исправлены за один день.
9 июля: Советы сдержали свои обещания. Сегодня Хафез Исмаил, советник президента по национальной безопасности сообщил мне, что едет в Москву. Он спросил, какие у меня проблемы в войсках, и какие вопросы надо затронуть в беседе с Брежневым. Я сказал ему, что пока что поставки идут по графику, но Советский Союз еще не поставил бригаду Р-17Е, не вернул в Египет МиГ-25 и дивизион РЭБ.
12 июля: Генерал Самоходский (заменивший Окунева в качестве советского офицера связи взаимодействия) сообщил мне, что на следующий день прибудет генерал Сапков с пятью офицерами для подготовки поставки техники бригады Р-17Е. Самоходский сказал, что в течение восьми-десяти дней приедут 63 советских эксперта: 26 займутся передачей техники и сразу же уедут, а остальные 37 будут обучать наш персонал.
14 июля: Сапков и Самоходский посетили меня, чтобы обсудить формирование бригады и обучение ее личного состава.
17 июля: совещание в Генштабе: присутствуют мои заместители и начальники управлений. Я сказал, что создание новой ракетной бригады ставит перед нами трудную задачу. Мы не можем ее не выполнить. После этих слов совещание прошло прекрасно. Мы решили, как укомплектовать всю бригаду офицерами и рядовыми и снарядить их легкими вооружениями, транспортом, средствами связи – в течение двух недель.
Наш план успешно выполнялся. Когда суда с ракетами подходили к Александрии в последние недели июля, мы обустраивали бригаду и подбирали пещеры для хранения ракет, чтобы спрятать их от наблюдения со спутника.
1 августа: бригада, полностью вооруженная ракетами, начала проходить обучение.
Это был не единственный случай. Темпы обучения у нас были таковы, что за несколько месяцев мы без труда освоили всю советскую технику, которая потоком шла в страну. Кроме ракет, самым трудным было освоение БМП, потому что для нас это была совершенно новая модель. Но в первые дни августа 1973 года стало ясно, что у нас в начале сентября в действии будут, по крайней мере, два батальона с 80 машинами, а еще три батальонах с остальными 120 машинами будут готовы к началу октября.
Мы достигли той степени готовности, к которой мы стремились.
Глава 5. Затишье перед бурей
21 августа 1973 года в 14:00 советский пассажирский лайнер вошел в бухту Александрии, совершая регулярный рейс из сирийского порта Латакия. С него сходили пассажиры с чемоданами и узлами в руках, прибывшие для встречи с родственниками, ожидающими их за линией таможенного контроля. Я выискивал глазами шесть человек. Когда я их увидел, мы все испытали легкий шок. Первый раз мы увидели друг друга в гражданском платье. Как можно непринужденнее мы пожали друг ругу руки и сели в поджидавшие нас автомобили, чтобы отправиться в Офицерский клуб в центре города, где для нас были приготовлены комнаты.
В 18:00 мы вновь встретились, на этот раз в штабе египетских ВМС в бывшем дворце Рас-эль-Тин. Включая меня, там собрались восемь египтян: я, генерал Исмаил, генерал Мубарак (ВВС), генерал Фахми (ПВО), генерал Фуад Зекри (ВМС), генерал Гамасси (Оперативное управление) и генерала Фуад Нассар (Управление разведки). Шестью сирийцами были генерал Мустафа Тлас (министр обороны), генерал Юсуф Шакур (начальник Генштаба), генерал Наджи Джамиль (ВВС и ПВО), генерал Абдельраззак эль-Дар дари (начальник оперативного отдела Генштаба), Хикмат эль-Шишаби (начальник Управления разведки) и бригадир Фадл Хусейн (командующий ВМС). Восьмым египтянином был генерал Бахиеддин Нофал. Он был главой группы, в которую входили остальные 13 человек – члены сирийско-египетского Высшего совета Вооруженных сил. Мы собрались, чтобы оценить нашу готовность к войне и назначить день начала.
Наши переговоры шли два следующих дня. К утру 23 августа были готовы два документа к подписанию мной и моим сирийским коллегой, Шакуром. Мы пришли к заключению, что мы наконец готовы к войне согласно нашим утвержденным планам. И мы были готовы сказать нашим политическим руководителям, что подходящим сроком начала наступления могут быть два периода в течение предстоящих месяцев: 7–11 сентября и 5–10 октября. Все мы просили, чтобы президенты Садат и Асад сообщили нам о своем решении, по крайней мере, за 15 дней до начала наступления.
За эти 15 дней мы еще раз рассмотрели не только наши военные приготовления, но и тщательно разработанную систему маскировки и дезинформации – меры безопасности и оперативного введения противника в заблуждение, стратегические меры введения в заблуждение, политическую дезинформацию – все, что мы разработали для обмана противника в период окончательного наращивания сил. Никто из нас не предполагал, что все эти меры будут успешными, но они, по крайней мере, могли на несколько дней отсрочить получение противником информации. По этой причине даже сам факт заседания Сирийско-египетского высшего совета вооруженных сил должен был оставаться тайной; и мы использовали гражданские суда, фальшивые паспорта и гражданскую одежду. Если противнику стало бы известно об этом заседании в преддверии ряда случайных событий в последующие недели, он смог бы свести их в единую картину.
Когда наши переговоры подходили к концу 23 августа, Шакур отвел меня в сторону и прошептал: «Мы должны начать с принятия строжайших мер безопасности в отношении 14 человек в этой комнате. Они должны включать отказ от перелетов по воздуху, даже на внутренних линиях. Угон самолета за границу с одним из нас на борту создал бы ужасные проблемы». Но даже при этом, когда мы разошлись утром 24 августа, некоторые сирийцы все-таки полетели домой через Саудовскую Аравию. Другие отплыли в Латакию. Некоторые остались на отдых на несколько дней.
Нам не пришлось долго ждать. Если бы наши руководители выбрали раннюю из предложенных дат – между 7 и 11 сентября, то мы получили бы необходимое за 15 дней уведомление к 27 августа, менее чем через неделю после нашего совещания. Когда этот день прошел, мы все знали, что война начнется 5 октября или сразу же после этой даты. Обратный отсчет времени начнется где-то после 20 сентября.
Пришло время призвать наши подкрепления, хотя и не сообщая о том, как скоро начнется наступление. 16 сентября под вымышленным именем и с фальшивым паспортом я тайно вылетел в Алжир. Утром 17 сентября я еще раз встретился с президентом Бумидьеном. Я рассказал ему о решении начать войну и попросил о военной помощи, которую он обещал. Он спросил о дне начала войны. Я сказал, что окончательно день не назначен, но определенно это будет в течение трех месяцев, как мы с ним договорились.
«А какова боеготовность ваших войск?» – спросил он. Я сказал, что никогда она не была такой высокой.
«А что у сирийцев?» – продолжал спрашивать он. Я ответил, что их боеготовность более или менее соответствует нашей.
«Если это так, – спросил Бумидьен, – то как случилось, что четыре дня назад израильтяне сбили 12 сирийских самолетов, а сами потеряли только один?»
Я отвечал со всей откровенностью: «Лично я думаю, что израильтяне превосходят в воздухе не только сирийцев, но и нас всех. Мы разрабатывали наш план так, чтобы действовать с учетом этого ограничения. Но все равно они не должны были одержать победу с таким перевесом. Мне кажется, что наши сирийские братья, должно быть, совершили ошибку, попав в хорошо подготовленную ловушку. Но это одна из тех трагических ошибок, которые случаются в ходе боевых действий. Мы должны учитывать это и учиться на них».
Мы долго беседовали. Я помню заключительное замечание Бумидьена: «Решение начать войну – это трудное решение. Но столь же трудное решение оставаться в нашем нынешнем унизительном положении». Когда я уходил, он пообещал немедленно связаться с президентом Садатом, чтобы обсудить с ним последние детали.
В тот же день я вылетел в Марокко, где в аэропорту Касабланки меня встретил египетский посол. Мы на машине поехали в Рабат на обед в резиденции полковника Делеми, руководителя аппарата короля по военным вопросам. Я сказал, что мне необходимо срочно увидеться лично с королем. Встреча была назначена на 18:00 следующего дня.
Я был рад, что на этот раз мой визит во дворец не был обставлен церемониями. Полковник Делеми проводил меня до кабинета короля и ушел. Король Хасан запер дверь и вернулся в свое кресло. Мы сели. Для меня важно было понять, что можно просить. Так много всего произошло со времени нашей последней встречи. Офицеры эскадрильи Р-5, которая по нашей договоренности должна была прибыть в Египет, пытались произвести военный переворот против короля, и все находились под арестом. Обещанная танковая бригада уже была отправлена на сирийский фронт. В конце концов, я сообщил королю о нашем решении начать войну и спросил, может ли он выделить какие-либо части, кроме танковой бригады и этой эскадрильи под арестом.