сне были развеяны. Зазвонил телефон. Это был Исмаил. Он сказал, что находится у себя в кабинете в Министерстве обороны, и хотел бы повидать меня. Я ответил, что это мой первый вечер дома за много недель, я в гражданской одежде и, если это не срочно, я бы предпочел отложить все на завтра. Тон Исмаила был дружеским, но он настаивал на моем приезде. Я могу приехать в гражданской одежде, но дело важное. Я переоделся и через полчаса входил в его кабинет. Там были Гамасси и Мамун, внимательно слушающие указания Исмаила. Когда я вошел, все замолчали. Исмаил попросил обоих офицеров оставить нас одних. Затем он пустился в бессвязные объяснения, но потихоньку подошел к сути дела.
Исмаил: «Президент решил положить конец вашей службе в вооруженных силах. Он подписал указ, которым вы назначены на дипломатическую службу в ранге посла. Вы должны явиться в Министерство иностранных дел завтра в восемь утра».
Шазли: «Благодарю президента за его любезное предложение. Но, пожалуйста, передайте ему, что я не смогу принять это назначение. Я предпочитаю остаться дома».
Исмаил: «Это значит, что вы отказываетесь выполнить приказ президента и явиться в Министерство иностранных дел?»
Шазли: «Послушайте, генерал, понимайте, как хотите. Если президент оказывает мне милость, я имею право принять ее или отклонить. Если это наказание, я тоже отказываюсь его принять и прошу отдать меня под военный трибунал, чтобы выяснились все факты».
Исмаил: «То, что вы говорите, очень серьезно. Должен я сообщить об этом президенту?»
Шазли: «Телефон у вас на столе. Можете звонить ему прямо сейчас».
После этого Исмаил сменил тактику и попытался внушить мне, что с моей стороны неразумно отвергать указ президента.
Шазли: «Что сделает президент, если я откажусь? Отдаст меня под военный трибунал? Пусть, мне все равно. Я готов ко всему».
Уходя, я подтвердил ему, что и не подумаю являться в Министерство иностранных дел.
Я поехал домой к жене. «Я рад, что они пошли на это, – сказал я. – Мне давно не нравился ход событий, но я не мог подать в отставку в такое трудное время». Моя жена, как обычно, мужественно поддержала мое решение и со своей обычной смелостью помогла мне увидеть все в должном свете: «Слава богу, ты уходишь из армии после того, как она форсировала канал во время твоего пребывания на посту начальника Генштаба. Слава богу, что ты уходишь, когда мы оба здоровы. После всех твоих командировок мы можем наслаждаться оставшимися нам годами вместе. Клянусь, если сложить все дни, которые ты провел дома после нашей свадьбы, не будет и одной четверти всей нашей совместной жизни». Мы рассмеялись и начали праздновать нашу первую годовщину свадьбы в гражданской жизни после более 33 лет в вооруженных силах.
Но вечер еще не кончился. Этим утром де Боршграв попросил принять его, чтобы выразить благодарность за интервью, даже несмотря на то, что наша цензура не позволила ему отправить его. Я сказал, что он может приехать ко мне домой вечером. Я вернулся от Исмаила буквально за 15 минут до приезда Боршграва с супругой. Я рассказал ему свои новости и рассмеялся над его удивлением. «Но вам повезло, – сказал я. – Вы первый журналист в мире, кто узнал об этом». Гости пробыли у нас два часа, и мы так приятно провели это время, моя жена и я были так веселы, что Боршграв явно заподозрил розыгрыш. Затем, конечно, когда я заверил его, что это правда, он забеспокоился, что причиной было интервью. Ну, может быть, это было одной из причин, но только одной. Я не хотел, чтобы он чувствовал себя виноватым. Поэтому я заверил его, что он не имеет к этому отношения. Однако когда он с женой уехал в 23:00, он выглядел озабоченным.
Через пятнадцать минут, когда я, наконец, готовился лечь спать, зазвонил телефон. Это был Мубарак. Он хотел увидеться со мной «по важному делу». Я не знал, известно ли ему о моем увольнении, поэтому я пытался отговориться. Но он настаивал, пока я не был вынужден рассказать ему мои новости. «Ох, я знаю, – сказал Мубарак. – Поэтому я и хочу повидать вас. У меня есть поручение к вам от президента». «В таком случае добро пожаловать, – сказал я устало. – Я вас дождусь».
Он приехал около 23:30. «Президент высоко ценит вашу работу в вооруженных силах в мирное время и во время войны, – сказал он. – Но плохие отношения, постоянные раздоры между вами и министром обороны не могут продолжаться, Это опасно. Ваше назначение послом ни в коем случае не означает понижения статуса. Вы поедете в ранге министра и с министерским окладом. Президент планирует отправить вас послом в Лондон, и, как вы знаете, это самый желанный пост в дипломатической службе. И в качестве подтверждения его высокой оценки вашей службы президент присваивает вам звание „четырехзвездного“ генерала (фарик авваль). Он надеется, вы примете его предложение.
„Было бы лучше, – сказал я. – если бы президент сам позвонил мне, чтобы сказать то, что только что сказали вы. То, что президент поручил Ахмеду Исмаилу объявить мне об отставке, прекрасно зная о наших отношениях, может только означать, что он принял сторону Исмаила. По этой причине я не мог и не могу принять его предложение. Я предпочитаю остаться дома“. И я повторил все, что сказал Исмаилу: если это награда, я имею право от нее отказаться, если наказание, я хочу, чтоб оно было публичным».
Мубарак уехал после полуночи. Даже тогда он мне всего не сказал. На следующий день, 13 декабря, я узнал из газет, что со службы уволены командующие Второй и Третьей армиями, генерал Васел и генерал Халил. (Мамун, которого заменил Халил, был уволен несколько позже). Первым двоим были предложены посты губернаторов в ранге заместителя министра. Козлы отпущения были найдены.
Комичность ситуации в том, что у президента не хватило мужества об этом объявить. На следующее утро, 13 декабря, газеты написали, что начальником Генштаба назначен генерал Гамасси. Ни слова о том, что стало со мной. Стало еще смешнее, когда в свое время был подписан указ о моем назначении в Лондон, и газеты послушно сообщили об этом. А все это время я сидел дома, близко не подходя к министерству иностранных дел. (Я побывал в своем кабинете 14 декабря, чтобы забрать свои вещи. Мои бумаги были перевернуты). Я решил, что пришло время сказать президенту в лицо, что мне не нужна новая работа. Меня вызвали к нему в Асуан 6 января 1974 года.
Я встретился с президентом в саду его зимней дачи. Он был сама любезность, спрашивал о моей семье, нашем здоровье и т. д. Я поблагодарил его за его интерес, все хорошо, слава Аллаху.
«Нет, нет, не все хорошо, – вдруг сказал он. – Я разочарован. Как вы могли так поступить? Вы сошли с ума? Я посылаю к вам Хосни Мубарака, а вы отказываетесь от моего предложения».
«Г-н президент, – сказал я. – Я не обижен увольнением из армии. Каждый солдат должен давать дорогу другим. Меня обидело то, каким образом была прекращена моя служба, и как мне сообщили об этом решении. Когда вы назначали Исмаила министром обороны, я напомнил вам о наших с ним отношениях».
«Именно поэтому я и решил, что вы должны уйти со службы, – сказал президент. – У меня нет времени разбираться, кто прав, а кто нет. Я не хочу в это ввязываться. Знаете, почему я уволил Махмуда Фавзи с поста премьер-министра и взвалил эту дополнительную обязанность на себя? Он все время жаловался, что некоторые министры не выполняют его приказы. Я не могу тратить время на улаживание разногласий между высокопоставленными должностными лицами. Или вы, или Исмаил должны были уйти. Я решил, что будет лучше уйти вам. Я предложил вам один из лучших постов в стране. Когда Ахмед Исмаил сообщил мне о вашем отказе, я подумал, что он преувеличивает, или возможно вы не захотели слушать ничего, что исходит от него. Тогда я послал к вам Хосни Мубарака, и вы опять отказались. Я даже собирался сам послать за вами, но Хосни мне отсоветовал». Вдруг он рассмеялся: «Мне кажется, он вас боится. Как вам удалось так напугать ваших подчиненных?»
Он продолжал выражать свое восхищение тем, чего я добился в вооруженных силах и заверял меня в своем неизменном доверии. «Я посылаю вас в Лондон не только ради престижа. Мы начинаем устанавливать контакты с Германией для закупок оружия. Я хочу, чтобы вы этим занялись. Наш нынешний посол в Бонне, Мохаммед Ибрахим Камель ничего не понимает в военных вопросах. Я его знаю. Мы вместе сидели в тюрьме».
В таком случае, отвечал я, я готов согласиться на эту работу. Мы начали обсуждать различные аспекты наших отношений с Британией. Было почти 13.30, когда я ушел. Я поехал в отель Старый Катаракт, чтобы пообедать и дожидаться вечернего рейса в Каир. Там меня остановил полный любопытства Хасанейн Хейкал из «Аль-Ахрам». Я рассказал ему о происшедшем, не упомянув о закупках оружия в Европе.
Тем, кто любит истории с хорошим концом, следует прекратить чтение здесь. Теплая атмосфера Асуана сохранялась в течение едва ли одного месяца.
Поползли странные слухи: мои друзья в разведке сообщали мне, что меня отправляют в Лондон на смерть. Похоже, что после некоторого количества международных публикаций израильтяне стали считать меня причиной всех их несчастий. Теперь поговаривали, что в Лондоне я буду легкой добычей сионистов или израильских экстремистов. В этом и состоял замысел.
Я не обращал внимания на эти слухи. После весьма насыщенной и полной приключений жизни я стал фаталистом в таких вопросах. Но вскоре я был вынужден прийти к заключению, что президент Садат действительно хотел, чтобы меня не существовало. Когда в феврале 1974 года он выступал перед Народным собранием, отдавая дань вооруженным силам за их достижения в войне, там не было троих генералов: генерала Шазли, генерала Васела и генерала Мамуна. Затем президент роздал памятные медали. Наши имена не были названы.
Я следил за этим примечательным действом по телевизору. Моя жена так разволновалась, что хотела его выключить, но я ей не дал это сделать. Это часть истории страны. Глядя на экран, я припомнил слова Мамуна, сказанные им в моем кабинете в Генштабе перед войной. «Могу сказать, какие три головы полетят, если форсирование не удастся», – сказал он. Форсирование было триумфальным. Но эти три головы полетели все равно.