— Вчера. Маме только сегодня сообщили. Его вот-вот привезут. Нужно опознание сделать.
— А откуда узнали, что остановка сердца?
— Вскрытие провели в местной больнице. В легких не было воды. Сначала думали, что это покушение на жизнь начальника. Или что-то подобное. Мама не вдавалась в подробности.
— Не переживай. Хотя… как ни переживай? Ты прости. Я болтаю ерунду. Растерялся, — Мишка виновато опустил глаза. Ты, если хочешь, поплачь.
— Не получается. Не могу расслабиться. Внутри комок стоит и дышать не дает.
— Открой окно. Вдохни полной грудью, — переполошился Васильев и начал тормозить, чтобы съехать на обочину.
— Ты куда? Что делаешь? Мне домой срочно надо. Так продышусь, — Илья открыл рот, расправил плечи, попытался вдохнуть полной грудью. Получилось только с третьего раза.
— А вдруг и ты…
— Не дождешься. Я еще молодой.
Илья откинулся на подголовник и закрыл глаза. Сразу перед глазами возник образ Оли. «Батя, как же ты? Я так и не спросил у тебя, что ты тогда наговорил матери Оли, что она меня так возненавидела». А еще он понимал, что теперь не у кого будет поинтересоваться, почему Венька так похож на него. Версия Мишки о причастности к изнасилованию отца, развалилась сама по себе. «Ладно, нечего теперь об этом голову ломать. Что случилось, то случилось».
Санкт-Петербург встретил частым дождиком и туманом. Такая погода здесь не диво. Наоборот, после душного дня легкая прохлада освежала. Голова тоже прояснилась. Илья мучительно настраивался на встречу с мамой и бабушкой. Он понимал, что остался единственным мужчиной в семье и должен, нет, просто обязан выдержать и это испытание, выпавшее на его долю.
— Мне пойти с тобой? — спросил Мишка, когда они остановились у подъезда дома Ильи. Он кивнул в ответ, благодарный за предложение. Встретиться один на один с родными женщинами он не мог. У квартиры родителей достал ключи. Уронил. Снова поднял. Но не успел вставить ключ в замок, как дверь распахнулась. На пороге стояла мама.
От яркой и красивой женщины осталась тень. Перед ним стояла старушка в ситцевом халатике и дрожащей рукой сжимала у горла косынку. Увидев сына, она пошатнулась и, ни слова не говоря, стала заваливаться набок. Илья подхватил ее и вместе с Мишкой они проводили женщину, убитую горем, к дивану.
В комнате сидели соседки и подруги матери. Зеркала были завешены тканью. В уголке, возле портрета отца в черной рамке, горела лампадка. Две незнакомые бабушки в платочках читали молитвы. Пахло корвалолом и… бедой.
— Илья, хорошо, что ты быстро приехал, — тихо сказала мамина подруга, Ирина Николаевна, ухоженная, статная женщина. — Мы ждем звонка. Отца вот-вот привезут. Я не знаю, как Наташа поедет на опознание. Она то и дело теряет сознание. Мы ей уже весь рот сожгли нашатырем.
Илья присмотрелся: действительно, на верхней губе, куда, видимо, попадала ватка с нашатырным спиртом, виднелся волдырь. Он крепко сжал руки в кулак, чтобы не выдать свой страх и отчаяние.
— А где бабушка?
— Ей сделали укол, и она спит. Слава богу. Пусть лучше во сне переживет эти дни.
— Отца привезут домой? — ногти впились в ладони.
— Нет, в морг. Похороны завтра.
— Так быстро?
— А ты что думал? Третий день. На такой жаре нельзя больше держать тело.
— Но там дождик идет.
Ирина Николаевна странно на него посмотрела: разумный человек, а говорит ерунду, как ребенок. Илья и сам понимал, что почти не контролирует себя. Когда он ехал в машине, сообщение о смерти отца казалось ложной информацией. Он и воспринимал ее отстраненно, будто это горе случилось не с его семьей. А попав домой, окунулся с головой в тягучую атмосферу беды.
— Управление ФСБ все хорошо организовало. У них есть специальный человек, который занимается этими делами. Он даже деньги принес. Там лежат, — Ирина Ивановна махнула рукой в сторону книжной полки, где белел конверт.
— А мне что надо делать? — прошептал Илья дрожащими губами и закусил нижнюю так, что показалась кровь.
Он сел к столу на кухне и невидящими глазами уставился на фигурки из моржового уса, которые отец привез с Дальнего Востока. Антон Николаевич очень дорожил этими фигурками, как подарком от давнего друга, погибшего на задании.
«Теперь нет и бати. Кто позаботится о них?» — появилась ниоткуда глупая мысль.
Он как мог сдерживал эмоции и чувствовал, что вот-вот сорвется. Хотелось выйти на балкон и закричать изо всех сил. Хотелось крушить, ломать, сорвать простыни с зеркал, выгнать всех и остаться с горем наедине. Переварить его, пережить, перемолоть в душе. Он отказывался верить, что никогда больше не увидит отца. Пусть они с ним были в ссоре. Ну, и что? Он мог бы до конца своих дней не встречаться с отцом, главное — знать, что тот жив-здоров и полон сил.
— Илья, — окликнул его Мишка. — Поехали на опознание.
— Уже позвонили? — растерянно вскинул глаза он.
— Да, друг. Поехали.
Опознание, похороны, поминки, девятый день пролетели как одно мгновение. Илья куда-то звонил, бежал, ехал, поддерживал маму, бабушку, общался с соседями и друзьями отца. Спортивные, крепкие мужчины сидели с опущенными головами, в уголках глаз стояли слезы. Илья смотрел на них и понимал: смерть отца в корне неправильная. Не должны так уходить из жизни мужчины, полные сил и энергии.
Рядом с ним все время был Мишка. Он помогал и поддерживал, но чаще стоял молча рядом, и Илья всегда чувствовал локоть друга. Через несколько дней появился и Сергей, которого выписали из районной больницы.
Только через две недели Илья начал понемногу приходить в себя. Вынырнула из пучины горя и мама. Она бесцельно бродила по квартире, часто замирая на месте, и лишь необходимость ухаживать за свекровью, заставляла маму что-то делать. Бабушка еще не оправилась. Она не принимала тот факт, что сына больше нет. Часто заговаривалась, вспоминала детские смешные случаи и все время называла внука Антошечкой.
Приглашенный на дом врач сказал огорченной маме:
— Смиритесь, возраст. Признаки деменции нарастают быстро. Скоро у вас на руках останется маленький ребенок. Наберитесь терпения.
Илья смотрел на маму и переживал. Он видел ее потерянный взгляд, останавливавшийся то на одной, то на другой вещи отца, часто вечерами слышал, как она тихо плачет. Раз, обеспокоенный приглушенными рыданиями, он заглянул в щелку приоткрытой двери спальни родителей и увидел, как мама сидит с рубашкой отца, уткнувшись в нее лицом.
— Миш, что делать? — спросил он у друга. — Так она тоже с ума сойдет.
— Надо убрать вещи отца. Чем меньше они будут попадаться на глаза Наталье Егоровне, тем легче ей будет.
Совет друга оказался удачным. Несколько дней Илья с мамой разбирали вещи. Они вспоминали все светлые моменты, которые случились в их семье до этого проклятого дня. Пришла очередь кабинета. Илья, как пасьянс, сортировал фотографии, письма, документы, мама раскладывала их по коробкам.
— Илюша, смотри, твой почерк, — удивленно сказала мама, протянув ему белый листок, сложенный квадратом, как письмо.
Илья взглянул и похолодел: его письмо Оле. Откуда оно здесь? Неужели отец? Как?
— Старое письмо, — глухо ответил он, завалялось среди бумаг.
Илья встал и вышел на балкон, нужно было привести мысли в порядок, которые в панике метались в голове, как хомяки в клетке. Он смотрел вниз, на улицу. С высоты восьмого этажа шум улицы казался далеким и отстраненным.
«А если прыгнуть туда?» — появилась вдруг шальная мысль. Но он тут же отвернулся: не время сейчас для малодушия. Хотя… получить после гибели отца такой вот «привет» — верх предательства.
Стадия неприятия смерти сменилась злостью. Хотелось пойти на могилу и выкрикнуть, высказать отцу все, что накопилось в душе. Как можно было сломать сыну жизнь?
Даже если отец сделал это из лучших побуждений, Илья не мог ни понять это, ни принять. Ребенок не собственность родителей, а самостоятельная личность, человек. Тем более такой, как Илья. Он всегда поступал разумно и в ситуации с Олей обязательно нашел бы правильное решение. Получается, отец ему совсем не доверял?
Когда первые эмоции схлынули, Илья вспомнил, что в то время, когда он ездил в родной город Оли, отец был в командировке на Дальнем Востоке, откуда и привез фигурки из моржового уса. Илья прошел в кухню и встал напротив полки. На белой подставке красовалась собачья упряжка, которая везла нарды с сидевшим в них человеком. На второй пластинке лежал морж, охотник с копьем в руке целился в добычу. А вот и брелок в виде фигурки чукчи в национальном костюме. Илья взял его, покрутил, а потом размахнулся…
— Что ты делаешь? — раздался крик.
Мама бросилась к сыну и попыталась перехватить его кулак с зажатым в нем брелком. Дотянуться не смогла, так и дергала за локоть, чтобы отнять фигурку.
— Пусти, — сопротивлялся Илья. — Ненавижу его! Ненавижу!
Мать всем телом повисла на руку. Справиться с рослым сыном ей было не под силу, поэтому она умоляла:
— Сыночек, миленький, пожалуйста… не надо так… прошу!
Заметив в другой руке скомканное письмо, вырвала его и ушла в комнату, заплакав. Илья посмотрел на самого близкого человека и не выдержал, сдался. Короткий крик вырвался из горла. Он испуганно закрыл рот ладонью, слезы обожгли веки, покатились по щекам. Мама обернулась на возглас и бросилась к нему. Она прижалась щекой к груди сына, потянула к дивану. Потом крепко обняла его и стала постукивать по спине и покачиваться. И Илья тоже качался вместе с ней.
— Поплачь, сынок, поплачь, не держи в себе боль. На душе легче станет, поверь. Теперь сделанного не воротишь, нельзя повернуть время вспять.
Она с силой разжала его пальцы и забрала фигурку, на ладони остались глубокие, красные вмятины. Илья удивленно смотрел на них.
— Все, — наконец выдавил из себя. — Больше не буду.
— Если хочешь, возьми брелок на память, как талисман, но не разбивай его.
Мама протянула ему фигурку, Илья даже спрятал руки за спину.