— Даже в отеле для тебя было небезопасно, после того, что ты… что мы… ТЫ чем соображала?! — закричал Шейн, мчась по магистрали.
— Почему ты поехал за мной?.. — тихо спросила я, и Шейн, наконец, смолк.
В такой атмосфере прошли несколько мучительно долгих минут.
— Тебя могли покалечить, — внезапно потухшим голосом сказал он, так и не повернув головы в мою сторону.
— Почему ты здесь? — повторила я. — Откуда узнал, что я уехала?
Шейн нервно пожевал нижнюю губу, брови по-прежнему сдвинуты к переносице, открытый лоб сильно хмурится.
— Соседка твоя сказала, — наконец ответил.
— Николь?
— Дани была слишком занята, умываясь слезами, чтобы принять участие в нашем милом разговоре! И, кажется, я был не первым, кто назвал её дрянью; твоя подруга ещё до моего прихода хорошо ей мозги промыла, — прорычал Шейн и с силой ударил в центр руля. Раздался сигнал. — Свали с дороги!
Я нахмурилась, с силой игнорируя пульсирование в голове:
— Куда ты везёшь меня?
— Куда?! — Шейн невесело усмехнулся. — Куда ещё, если не в больницу?!
— Мне не нужно в больницу! — воскликнула я и тут же прижала ладони к вискам, с силой зажмурив глаза.
Шейн, надув щёки, медленно и сдержанно выдохнул и, наконец, соизволил бросить на меня короткий взгляд.
— Тебе голову отбили, Миллер? — спросил, прищурившись. — Что значит, не нужно?!
— Как ты себе это представляешь? — громко ответила я. — Мало скандалов? Ещё в одном хочешь поучаствовать? Репортёры набегут, как только один из нас переступит порог больницы. — Говорить было трудно, но я старалась.
— Меньше трёпа, Миллер. Побереги силы!
Опять маску нацепил? Или всё ещё определиться не может, как больше нравится меня называть?..
Откинула голову на подголовник и медленно выдохнула, тут же вздрогнув от резкой боли в области рёбер, но стон сдержала. Промокшая одежда липла к телу и вынуждала дрожать, как лист на ветру; даже печка не особо способствовала согреванию. Или меня уже просто лихорадит…
— Я не поеду в больницу, — как можно твёрже произнесла я.
— Поздравляю. Ты уже туда едешь.
Не подумайте, я не мазохистка и здоровьем своим дорожу, и пусть сейчас кажусь безрассудной, но ничего хорошего визит в больницу никому из нас не принесёт. В данную минуту моральное состояние мне гораздо дороже, а его показатель находится на нуле, в то время как физическое состояние — на несколько уровней выше. И только представьте, какую шумиху вызовет наше появление в больнице… Директор Сок от меня мокрого места не оставит, да и реально возможный поход в суд что-то совсем не привлекает.
Нет. Простите. Но к этому я не готова.
Медленно перекатила голову набок, взглянув на Шейна из-под полуприкрытых век. Ком в горле становился всё больше, и появлялась горечь, сглотнуть которую не получалось:
— Пожалуйста…
И на это Шейн ничего не ответил. Мышцы его лица буквально задрожали, когда он услышал от меня это слово. Челюсти плотно сжались, так что на них вновь было больно взглянуть — я нутром ощущала, как они скрипят от натуги.
Машина резко вильнула вправо и остановилась на обочине. Ещё некоторое время Шейн крепко сжимал руль обеими руками, глядя в лобовое стекло, затем ударил по коленям и круто развернулся ко мне всем торсом. Взгляд строгий, прищуренный и изучающий, но, кажется, ярость отступала. А может, так просто казалось.
— Что болит? — холодный голос, без капли радушия.
Постаралась и я развернуться к Шейну.
— Голова? — он смерил меня жёстким взглядом.
Я молчала. Меня только что избили — ступор простителен. Тем более, когда моим спасителем оказался он. ОН! И это не шутка. Теперь я это точно понимаю.
— Голова, Миллер?! — воскликнул Шейн.
— Чёрт… — тихо выругавшись, схватилась за голову. — Вот когда ты так ревёшь, болит дико…
Шейн шумно выдохнул, отведя взгляд и облизав губы.
— Рёбра болят, — нехотя сказала я. — Голова немного… нос.
— Покажи нос.
Неожиданно рука Шейна оказалась перед глазами. Он коснулся подушечками пальцев моей переносицы и слегка надавил.
Мне конец. Не потому что избили. А потому, что вместо того чтобы чувствовать боль в области носа, где тёплые пальцы Шейна скользят по коже, я не ощущаю ничего, кроме пожара, разгорающегося в этих местах.
Оттолкнула от себя его руку, но Шейн перехватил мою ладонь и сжал в своей. Сильно, но недостаточно, чтобы причинить боль.
И он смотрел на меня, не моргая. Мышцы лица находились в абсолютной неподвижности, как идеальная гипсовая скульптура, с такими правильными чертами лица и длиннющими чёрными ресницами… Блестящие капельки влаги падали с его растрёпанных волос на лоб, скользили по щекам и срывались вниз с кончика носа и подбородка.
— Смещения нет. Судя по реакции — болит не так уж сильно. Кровотечение остановилось. Значит, не сломан, — хрипло и как-то уж совсем безутешно произнёс Шейн.
— Хорошо, — едва слышно ответила я, глядя в чёрные, как ночь, глаза моего врага.
Он не отпускал мою руку, крепко сжимал в своей, словно я в состоянии открыть дверь и убежать в обратном направлении. Честно — подумывала об этом. Но тогда меня уже официально можно будет назвать ненормальной.
И почему вдруг стало так жарко? Он включил печку на максимум?
— У меня… — слабо откашлялась, — у меня билет на самолёт.
— Ну и что? — небрежно ответил Шейн, не отрывая глаз.
Моя ладонь пылала. Огонь обжигал всё сильнее и медленно расползался по телу.
Да что же это такое? Почему я так странно реагирую на его прикосновения? Страсть?.. О, Боже, даже в этом я не имею права себе признаваться! Какая, к чёрту, страсть? Каким образом я смогла к этому прийти после всего, что между нами было?
Гибсон! Точно! Надо думать о том, что этот садист сделал с моим Гибсоном!
Но рука оставалась на месте.
— Я не вернусь в шоу, — твёрдо произнесла я.
— Заявлений о твоём уходе не было, так что можешь вернуться…
И опять этот взгляд.
«О, Боже, Шейн, не смотри на меня так… Эта недосказанность в твоих глазах переворачивает и без того потревоженные внутренности!»
— Я не вернусь! — сказала громче.
Шейн молчал.
«Ну же, скажи, что хочешь… Не смотри так!»
Но он молчал! Только кадык нервно дёргался, и челюсти время от времени играли желваками.
Опустила взгляд вниз:
— Почему ты держишь меня за руку?
Рука Шейна дёрнулась и как-то уж очень неловко отпустила мою ладонь, словно он и вовсе забыл об этом. Шумно выдохнул, провёл ладонью по лицу и отвернул голову к окну, застучав пальцами по рулю.
Жар понемногу отступал, даже сознание слегка прояснялось. Сложно это признавать, но Шейн слишком пагубно на меня влияет. Неправильно влияет. И я не понимаю, как это возможно. Может, я всё-таки в душе мазохист?
Я должна была улететь. Не должна была больше его видеть — это знаю наверняка.
— Может, скажешь? — решительно посмотрела на Шейна.
— Что ты хочешь услышать? — он смотрел в окно; голос сухой и жёсткий.
— Правду.
— О чём?
— Не догадываешься?.. — сумела выдавить из себя мрачный смешок; рёбрам это очень не понравилось. — Ты, видимо, забыл о том, как сильно меня ненавидишь, когда ехал в аэропорт.
Чёрт. Он даже в глаза мне посмотреть не может. Трус!
— Посмотри на меня! — воскликнула я.
Никакой реакции.
Тихо выдохнула:
— Почему ты здесь, Шейн?
Ещё минутная пауза.
— Потому что твой нью-йоркский адрес пробить проще простого. Тебе нельзя возвращаться, пока скандал не утихнет, — наконец произнёс он, не глядя на меня. — И Калеб… Дьявол!
Я аж подпрыгнула от того, как Шейн резко ударил по рулю и проорал:
— Какого чёрта он тебя отпустил?! Это — ваша грёбаная любовь?!
Тяжело дышал и смотрел на меня: сила и слабость, надежда и отчаянье, ненависть и…
Его словно разрывает. Безжалостно и напополам.
Шейн схватился за руль, повернул ключ зажигания и вдавил педаль в пол. Мотор взревел.
— Куда мы? — воскликнула я.
— Ко мне домой.
Глава 28
«Ко мне домой» — означало квартиру в элитной высотке с видом на океан, расположенную в одном из самых престижных районов Лос-Анджелеса.
— Это не моя квартира, — ответил Шейн, захлопывая за мной внушительной толщины дверь. — Это квартира-студия моего брата. Он редко здесь бывает.
— Хватит меня придерживать, — не очень-то вежливо попросила я, потому что всю дорогу от машины Шейн страховал меня от падения всевозможными способами. И с чего это я вообще должна быть с ним вежливой?
Хотел сперва на руки взять, но консьерж и так странно на нас посматривал, так что это точно было бы лишним.
— Ему платят за молчание, — сказал мне Шейн, подпирая спиной зеркальную стену лифта, — кого попало на эту работу не берут. Здесь живёт слишком много известных личностей.
Не помню, что промямлила в ответ, все, о чём думала, — как бы поскорее куда-нибудь приземлиться.
Шейн зажёг свет на многоуровневом тёмно-сером потолке, кинул ключи на высокий столик и бросил хмурый взгляд на меня:
— Ну?..
— Что «ну»?
— Так и будешь там стоять?
Сделала пару шагов вперёд, разглядывая обстановку. Коричнево-золотистые тона во всём интерьере, начиная от плотных гардин на высоких окнах, мебели и заканчивая простой кофеваркой. Кухня, гостиная, спальная — три в одном. Хорошо хоть туалет за отдельной дверью. Но, в общем и целом квартира выглядит так, будто здесь вообще никогда никто не жил. Ни одной фотографии на стенах, ни одной неправильно лежащей вещи…
По центру — огромный модульный диван с десятком крохотных круглых подушечек, который так и манил подойти поближе и опустить на него свою пятую точку.
— Эй? — позвал Шейн. — Слишком хорошо себя чувствуешь? Присесть не хочешь?
— Я… — Моя одежда мокрая насквозь: не хочу оставлять пятен в столь идеальном интерьере.
— Что? — Шейн развёл руки в стороны, глядя с придиркой. — Миллер…