— Я же сказал: проверяю.
— Ладно. Проверил? Можешь уже отвалить?
— Ещё чуть-чуть, — Шейн избавился от пустого пространства между нами и слегка коснулся губами моих губ. Я вздрогнула, но ничего не предприняла в ответ, сидела как парализованная. Нет, правда, как парализованная!
Шейн с неким облегчением, что ли, вздохнул и прошептал мне в губы:
— Всё так же…
— Что… так же?..
И вдруг он отстранился, не продолжив начатое, и с такой нежностью посмотрел мне в глаза, что я не побоюсь вновь повторить это слово — «нежность». Правда… это была она.
— Так же весело, Миллер, — немного печально улыбнулся и вновь посмотрел на мои губы. — С тобой всё так же весело.
А потом этот очаровательный миг невозможного притяжения резко улетучился, одновременно с громким недовольным звуком моего желудка, в который за сегодняшний день, кроме двух порций кофе, ничего не попало.
И стало дико неловко.
Опустила глаза, прижав ладони к животу.
А Шейн улыбался! Так искренне и так широко, как ребёнок, впервые услыхавший звуки фейерверка.
Только фейерверк был в моём животе.
— Я закажу еду, — Шейн поднялся на ноги и прошёл на кухню.
Когда это его настроение успело так повыситься? И с чего это вдруг?
«Надо было дать ему в пах».
— Холодильник пуст, — отчитался Шейн, — так что… что ты будешь?
А я просто зависла, не в состоянии поверить в это его внезапное преображение. Я ж вроде ничего ему даже не сказала. Не прощала за выходки, и поцеловаться мы так и не смогли.
«Да и не должны были!!!»
Тогда что вдруг случилось? Что за прозрение на него снизошло?
— Эм… может, тебе прилечь? — осторожно предложила я, глядя на его сногсшибательную улыбку.
Шейн, копаясь в телефонном справочнике, бросил на меня короткий взгляд из-под бровей:
— С чего бы это?
— Ну… эм…. — притянула к себе плед и вновь натянула до самого подбородка, с опаской поглядывая на этого странного-странного парня. — Мне кажется, тебе нехорошо.
— Мне отлично, — Шейн больше не улыбался, но выглядел уж очень бодренько. — Не будь занудой, Миллер. Я выбираю нам еду. Так что просто помолчи пару минут.
Помолчала. Но так и не поняла, что происходит.
— И ты больше не хочешь меня убить? — произнесла через какое-то время.
Шейн посмотрел на меня озадаченным взглядом:
— Я никогда не хотел тебя убивать.
— Хотел.
— Нет. — И снова эта странная ленивая улыбка, как будто он кот, а я только что ему шейку почесала.
Мои брови вновь полезли на лоб. Тихонько откашлялась, всё ещё не сводя глаз с этого неизвестного мне человека.
— Боюсь спросить… — начала я, — а где, собственно, Шейн?
Шейн резко вскинул на меня глаза. Затем с опаской покосился на аптечку:
— Может в больничку, Миллер?
— Только если вместе!
Шейн захлопнул справочник и упёр ладони в столешницу, отчего его плечи раздулись, как парусник на ветру, и тут же приковали к себе взгляд.
— Да что не так? — сузил глаза.
— Это я у тебя хотела спросить.
— У меня всё отлично, — пожал плечами Шейн.
— И тебя совсем не смущает моё присутствие?
Шейн отвёл задумчивый взгляд в сторону, а затем снова посмотрел на меня и вновь пожал плечами:
— Нет.
Я нахмурилась:
— Странно. И почему?
И опять этот проклятый уголок его проклятых губ приподнялся в этой проклятой сексуальной улыбочке:
— Просто теперь мне нравится, как ты на меня смотришь, Миллер, — тихо произнёс Шейн, при этом выглядел, словно заблудившийся мальчик, только что нашедший дорогу к дому.
А я вообще дар речи потеряла.
— И… как же я на тебя смотрю? — выдавила из себя спустя тысячу звёздных лет.
Шейн снисходительно вздохнул, не сводя с моего лица мягкого взгляда, но так и не ответил. Вновь вернулся к изучению справочника и поинтересовался через несколько мучительно долгих минут:
— Я закажу пиццу. Ты ешь пиццу?
Я тупо смотрела на Шейна.
— Ты не ешь пиццу, Миллер? — улыбнулся Шейн.
— Думаю… сейчас я съем что угодно.
Отключилась я, едва голова коснулась подушки. Только представьте моё состояние. Я больше ни на что не была способна. Сон — вот что было необходимо.
Уснула на диване. Проснулась на кровати под тёплым одеялом.
Шейн продолжает удивлять. И Шейна в квартире уже не было.
Приняла душ, выпила кофе под включённый телевизор, и всё это время чувствовала себя до безобразия странно. Меньше всего на свете могла подумать, что когда-либо окажусь в квартире Шейна. Ну, или его брата, не суть. И всё же это очень странно. Только вчера мы были врагами, а сегодня я хожу, завёрнутая в его полотенце, и умоляю своё бельё сохнуть побыстрее. Я ведь не знаю, когда Шейн вернётся. Он не говорил об этом.
Одежду из рюкзака вчера так и не вытащила. Так что пахла она отвратительно. Надеюсь, Шейн не будет возражать, что я без спроса воспользовалась стиральной машинкой.
Времени уже почти двенадцать дня — поспала я нехило. Пока Шейна нет, надо найти, во что переодеться — не стану ведь я снова надевать его боксеры. Да и светлая футболка при отсутствии лифчика не подойдёт.
Открыла дверь из тёмного дерева рядом с кроватью — гардеробная размером больше ванной комнаты. Прошла внутрь. Полки в основном пустые. Кажется, одежды брата Шейна тут вообще не имеется. Нашла спортивные штаны и чёрную футболку с логотипом The Rolling Stones — подойдёт. Хоть штаны и пришлось подвернуть трижды.
Почти покинула гардеробную, когда заметила гитарный чехол на нижней полке. Шейн хранит здесь свою гитару? Почему здесь?
Нет, разбивать я её не собиралась. Так, решила взглянуть одним глазком, может, по струнам разок пробежаться. Уж очень я люблю это дело. И кто его знает, когда в следующий раз появится такая возможность.
Аккуратно приоткрыла чехол; чёрная блестящая электрогитара возродила в душе множество трепетных воспоминаний — мой Гибсон выглядел точно так же.
Отложила чехол в сторону, присела на пол и водрузила гитару на колени.
Лицо хмурилось всё больше. Пальцы нервно скользили по поверхности гитары, ощущая хорошо знакомое мне и такое приятное покалывание в подушечках пальцев. Гибсон — та же модель, что была у меня.
Нет. Не верю. Это не может быть правдой.
Резко перевернула гитару вниз струнами и схватилась за довольно потрёпанный ремень тёмно-красного цвета — мой ремень. Провела по нему дрожащими пальцами, остановившись у основания, где моим почерком чёрным маркером значилась надпись: «Теперь мы есть друг у друга. Мы больше не одиноки». Я написала это в день покупки Гибсона.
Это моя гитара.
Это мой Гибсон.
Это моя «крошка».
Шейн… Он починил её.
Глава 29
Вчера она уснула на диване в квартире моего брата.
Я смотрел на неё больше часа. Сидя на полу, уперев локти в колени. И просто наблюдал за тем, как она спит.
Тусклый свет из кухни придавал её лицу ещё больше мягкости. Меня до сих пор это удивляет: как у девушки с характером амазонки может быть такое милое лицо. Я врал и ей, и всем, говоря, что Тейт страшная… Но в первую очередь я врал самому себе. Тейт красивая. Очень красивая. Ещё никогда в жизни я так не любовался девушкой. Тем более спящей.
Да, и у меня поехала крыша. Но теперь я готов признать это.
Чем сильнее я её от себя отталкивал… Чем сильнее втаптывал в грязь… Тем сильнее мне хотелось задушить самого себя, за то, что делаю это.
И Калеба. За то, что он оказался намного лучше меня. Я трус. Жалкий кусок дерьма, как Тейт и говорила. Так что у меня нет и не может быть оправданий. Трусость ничто не оправдывает, так что и не надеюсь на это.
Не знаю, когда всё случилось… Когда всё зашло настолько далеко. Ведь я просто хотел развлекаться. Как и всегда это делаю. Всё началось с аэропорта. Какая-то девчонка с выносящим мозг цветом волос вдавила меня в пол на глазах у сотни фанатов. А ещё камеры… и этот мой — звёздный статус. Я держал марку — вот чем я занимался. А ещё настроение было поганей некуда, вот Тейт и стала той, кто попал под удар. И я вновь буду последним лжецом, если скажу, что не почувствовал облегчения, растоптав её старый телефон по полу. Ярость нашла выход. На секунду стало легче, а потом вновь пришла злость. Я увидел, как эта девчонка на меня смотрит: нагло, бесстрашно, с презрением. В то время как на меня никто так не смотрел. Самолюбие, будь оно проклято. Моё самолюбие сделало своё дело. Поэтому и захотелось «ударить» её как можно больнее. Правда, не думал, что получится настолько «больно». Кажется, тот мобильный был для Тейт так же дорог, как и гитара…
Сидя в самолёте и уже подлетая к Лос-Анджелесу, я продолжал думать о ней. О её взгляде, который сумел зацепить нечто живое, что ещё осталось в моём лишённом души организме. Нечто болезненное — неприятное, — и меня дико злило, что какой-то ненормальной девке удалось это сделать. Мне не нравилось, что я стал слишком загоняться по этому поводу, так что довольно легко смог убедить себя забыть о психичке из аэропорта.
А потом увидел её в этом древнем музыкальном магазине. Рядом с Калебом. Просто поверить не мог! Меня будто по голове чем-то тяжёлым огрели! Вновь эти волосы. Вновь этот взгляд, полный презрения. Хотелось задушить сталкера на месте собственными руками. Потому что слишком легко у неё выходило задевать это нечто жалкое, едва живое и такое болезненное внутри меня. Я сам не мог понять, что это. И как этой пустоголовой сталкерше вообще удаётся делать со мной нечто подобное. Злость. О, как же я был зол на неё… За всё. Просто за то, что она вдруг появилась в моей жизни и сделала её ещё более невыносимой.
Кастинг… первый тур, второй тур… Я, правда, считал её сталкером. Разбил гитару? Ну да, совсем с катушек съехал. Я хотел от неё избавиться. От Тейт. И мне было плевать, какими способами я этого добьюсь. Я был способен на что угодно, мне бы всё равно всё сошло с рук — менеджеры бы позаботились. Что они и сделали. Но Тейт не ушла из шоу. И даже от компенсации отказалась. Чем вновь меня удивила. И разозлила. И это слабое, болезненное существо, живущее во мне, вдруг завопило с новой силой о том, что если я не задавлю эту девчонку до конца и не прижму к земле, то однажды она сделает это со мной. И она сделала… заставила это жалкое существо во мне перестать испытывать злость. Оказалось, я ещё способен испытывать нечто совершенно противоположное этому гнетущему чувству безнадёжности и слепой ярости. И я до сих не понимаю, как за нашими словесными баталиями и перепалками, наполненными взаимной ненавистью и неприязнью, вдруг поймал себя на мысли о том, какая же эта Миллер всё-таки красивая.