нститута заполярный комплекс — не более эпизода, только одна из многих, подчёркиваю, теоретически решаемых тем. Государственная точка зрения диктует наоборот — необходимость включения группы Полозовой штат Владимирской экспедиции интересах быстрейшего практического решения проблемы условиях, наиболее близких реальным, также скорейшего внедрения нового метода промышленную разведку. Бондарев».
«Центральная, Бондареву. Илья, ради бога, есть что-нибудь Новосибирска? Маша».
«Правительственная. Владимирская, Бондареву. Ваши Соображения Коллегией Министерства Приняты. Интересах Быстрейшего Решения Проблемы Условиях, Наиболее Близких Реальным, Также Скорейшего Внедрения Нового Метода Промышленную Разведку Договоритесь НИИ-240 Приемлемых Взаимно Условиях Перехода Полозовой Института Экспедицию. 3аместитель Министра. Верно. Начальник Канцелярии».
«Отметка К-206, Полозовой. Новосибирске дают добро. Поздравляю успехом. Бондарев».
«Центральная база. Бондареву. Спасибо, большое спасибо. До зарезу нужны аккумуляторы. Огромная просьба, пошлите сколько можете. Полозова».
8
Записка Бондарева, переданная сотруднице НИИ-240 М. Полозовой командиром экипажа самолёта, доставившего на заполярную стоянку группы Полозовой аккумуляторы и груз продовольствия.
«Маша, прежде всего прошу Вас не решать ничего сразу. Прочтите записку хотя бы два раза. Отнеситесь к ней без эмоций. По-деловому. По-взрослому. В чём суть моих предложений? В связи с Вашими результатами Москва ставит вопрос о передаче темы целиком во Владимирскую экспедицию. Единственно приемлемое условие, при котором на это могу пойти я, — Ваш переход в штат экспедиции. Это объединит научную и практическую стороны проблемы, снимет противоречия, которые неизбежно возникают тогда, когда одну и ту же тему решают две разные организации. Кроме того, в условиях экспедиции внедрение метода из экспериментальной стадии сразу шагнёт почти в промышленную, и таким образом мы значительно сократим время, которое было бы потеряно при официальном прохождении темы из института в экспедицию… Если Вы согласны со мной, то для скорейшего и эффективного внедрения метода необходим прежде всего масштаб, а масштаб, как известно, определяется ассигнованиями, а последние — степенью перспективности научных результатов. Высокая степень перспективности Ваших результатов очевидна: под эти результаты необходимо теперь получить соответствующие средства. Для этого мне необходимо Ваше письменное заявление с просьбой о переводе из института в экспедицию на имя заместителя министра с убедительной мотивировкой причин, а именно: только комплексное применение шестилетней практики Владимирской экспедиции и нового метода, основные идеи которого до начала работы в Якутии существовали лишь в форме прогнозов, дало возможность получить положительный результат уже в первые сорок дней применения метода. По существу, именно так и было: перед тем как вылететь с центральной базы в Заполярье, Вы познакомились в библиотеке экспедиции почти со всеми нашими отчётами… Если Вы перейдёте в экспедицию, метод получит самое общее признание максимум через год. Если же Вы останетесь в институте, срок этот (и не по моей, и не Вашей вине) увеличится в несколько раз. Вы же знаете, какая у нас иногда может получиться волокита при внедрении одной организацией достижений или открытий другой. Если же открывший и внедряющий совмещены в одном лице, то вся процедура резко сокращается… Я понимаю, что здесь может быть ущемлена этическая сторона вопроса, — первые шаги метод делал всё-таки в стенах НИИ-240. Но если Вы напишете заместителю министра и профессору Губину обстоятельные письма с подробным изложением всех причин, то этические сомнения, по-моему, отпадут сами по себе… Есть ещё одно немаловажное для меня как для руководителя обстоятельство. Коллектив работников экспедиции провёл в суровых условиях якутского севера шесть лет и был, по существу, всё это время лишён многих элементарных жизненных благ. В успехе метода люди должны увидеть и свои заслуги. Сознание их должно быть проникнуто тем фактом, что их честная шестилетняя работа не пропала даром. А ведь в обстановке того ажиотажа вокруг Ваших первых результатов, тенденции к которому уже намечаются в Москве, участие Владимирской экспедиции в решении проблем заполярного комплекса может быть сведено к нулю. На моих глазах такие истории повторялись уже много раз…
Ещё раз прошу Вас внимательно прочитать эту записку и, прежде чем делать выводы, как следует обо всём подумать. Илья».
9
— Зачем вы прилетели?
— Вы не ответили на мои предложения.
— Не обязана отвечать на бред шизофреника.
— Выбирайте слова.
— Не собираюсь.
— Есть приказ о включении вашей группы в состав Владимирской экспедиции.
— Он будет отменён. Я сама полечу в Москву.
— Теперь только я могу разрешить вашу поездку в Москву.
— И вы разрешите её!
— Нет.
— Война?
— Нет, благоразумие. И опыт.
— Чего же вы хотите?
— Заявления с просьбой о переходе.
— Исключено.
— Учтите, что ваш метод теперь уже ни для кого не секрет.
— Во-первых, центральная теоретическая идея, на которой основан метод, принадлежит не мне, а профессору Губину.
— Не имеет значения.
— Имеет. А во-вторых, ваша куриная экспедиция, Бондарев, будет самостоятельно разгадывать метод не менее ближайших ста лет!
— Где уж нам, дуракам, до столичных математических гениев!
— Дёшево, Бондарев. Вы, кажется, предпочитаете математике неразведённый спирт?!
— Маша…
— Не смейте называть меня по имени! Я не отвечала на вашу идиотскую записку, потому что мне было стыдно даже думать о ней!
— Не кричите.
— В тайге не говорят шёпотом!
— Маша…
— Если вы собираетесь использовать наши личные отношения, то знайте — ничего не выйдет!
— Маша, я прошу вас…
— Теперь я знаю, почему в тайгу посылают в основном мужиков: бабы приносят в тайгу слабости и чувства, а здесь должны быть только сила и разум!
— Я не понимаю…
— Всё вы понимаете! Да, вы понравились мне сразу! Да, я много думала о вас, пока сидела на вашей базе во время этого дурацкого разлива! Но то, что произошло, было слабостью. Понимаете, слабостью? Обыкновенной бабьей слабостью!
— Вы можете разговаривать как взрослый человек?
— На минуту вы показались мне настоящим — высокий, сильный, рыжий, сероглазый, построил город в тайге…
— Маша, я прошу вас!
— Зачем вы разрушили всё этой своей торгашеской запиской? Кто научил вас быть таким до отвращения деловым и проницательным?!
— Вы можете, наконец, замолчать? Я старше вас и лучше знаю жизнь… Вы женщина, и женщина красивая! А женщине тяжело быть самостоятельной, особенно красивой… Вначале вам помогал Губин. Он поручил вам проверить метод, он послал вас сюда. Но теперь Губин далеко. У него десятки новых идей и планов. А наши с вами планы совпадают. И на много лет вперёд… Я не буду скрывать — вы тоже сразу захватили меня. Меня захватили ваши глаза, напоминающие натянутую тетиву лука. Тугую и звонкую. С которой вот-вот сорвётся стрела… Ваши глаза похожи на крылья птицы. На крылья ласточки. Бешено летящей против ветра ласточки… Меня захватило ваше лицо. Вы похожи на молодого оленя. Нежного и дикого. В вашем лице есть что-то готическое. Будто звучит орган. И что-то первобытное, половецкое. Азиатские степи, лес копий и пепел над сожжёнными городами…
— Илья, говорите о деле.
— Вы захватили меня своей ершистостью, нетерпимостью, недоступностью! Вы захватили меня напором теоретической мысли, которая фонтаном била из вашего метода… Да, за шесть лет работы в тайге я, наверное, опустился. Да, я предпочитаю неразведённый спирт разведённому. Да, я редко вспоминаю о математике, всё правильно. Но вы же знаете — эти шесть лет я не мог заниматься здесь только чистой наукой. Я руководил экспедицией и одновременно рубил дома, пробивал дороги, думал о больницах и клубах, выгадывал копейки на строительство пристаней и аэродромов, чтобы свет на центральной базе в полярную ночь горел не до восьми, а хотя бы до десяти часов вечера!
— Илья! Успокойтесь.
— Вы не знали ничего этого. Вы приезжали в поле только летом, как на курорт, на несколько месяцев. А мы сидели здесь, в поле, круглый год. Вы заключали с нами выгодные для себя договоры и приезжали на всё готовое, а камеральничать возвращались обратно, в кафельные стены своих академических институтов, поближе к консерватории и вернисажам. Вы ходили на Ван Клиберна и «Сикстинскую мадонну», а мы пробивались на тракторах за черту Полярного круга. С грузом солярки и свинины. И спали в кабинах, не снимая ноги с педали газа. Чтобы не заглохли моторы, которые никакой ценой нельзя было завести потом в шестьдесят градусов мороза!
— Илья, я прошу вас…
— Мы построили новый город в тайге… Мы вырастили здесь корень жизни и шесть лет бились за то, чтобы этот корень не погиб, чтобы он прижился. А вы упрекаете нас в провинциальности! В том, что мы не следим за научной литературой и неправильно произносим новые термины!
— Илья, то, о чём вы просите, невозможно!
— Я понимаю, с точки зрения высокой науки мы работали здесь почти вслепую, проводили слишком кустарное, слишком детальное геоморфологическое обследование. Наша сетка была слишком густой и мелкой. Но мы были здесь первыми! Понимаете, первыми?.. Мы осаждали проблему долгие годы, мы ходили за неё в лобовые атаки. Через наши руки прошли тысячи кубометров породы. Мы подготовили вам основу. Своим горбом и своими мозолями мы исключили из вашей практики самую первую, самую черновую, но обязательную ступень. И вот приезжаете вы со своим новым, современным методом и высокомерно обвиняете нас в куриной слепоте!
— Вы меня неправильно поняли.
— А ведь вы применяли свои новые идеи к нашим старым исследованиям. Вы создали свой метод по нашим картам. Вам удалось за сорок дней сделать то, что не получалось у нас в течение шести лет. И произошло это потому, что вы делали свои расчёты по нашим потерям!