— Разве ты не счастлив?
Он посмотрел на меня, и слегка улыбнулся.
— Когда я с тобой, счастлив.
Мое сердце забилось быстрее.
— Хорошо. Мне нравится делать тебя счастливым.
Он поцеловал меня, а затем снова посмотрел на Пейсли.
— Просто жизнь теперь такая другая, понимаешь? То, что делает меня счастливым, так сильно изменилось. Я едва узнаю себя.
Я обняла его и положила голову ему на плечо.
— Ну, мне нравятся изменения в тебе. Знаю, что ты, вероятно, чувствуешь себя чужим для самого себя, но думаю, что этот человек, способный на такую большую любовь, всегда был внутри тебя. Ждал, когда его освободят.
Он слегка рассмеялся.
— Представляю себе маленького безумца, который бегает в моем теле и разбрасывает повсюду сердечки.
Я усмехнулась.
— Именно. Ты наконец-то выпустил его из тюрьмы чувств. Он был заперт там годами.
— Тюрьма чувств, — покачав головой, Нейт поставил пустую бутылочку на журнальный столик и встал, переместив Пейсли на плечо. — Ты сумасшедшая.
— Но я права, не так ли? Разве не лучше позволить себе любить и быть любимым, чем держать себя в изоляции и замкнутости? Разве тебе никогда не было одиноко?
— Да, — признал он, потирая спину Пейсли. — Иногда так и было.
Моя челюсть упала.
— Вау. Не думала, что ты действительно собираешься признаться в этом.
— Я и не собирался, но маленький безумец чувств заставил меня это сделать.
Я взяла одну из подушек сзади себя и ударила ею по его ногам.
— Теперь ты просто издеваешься надо мной.
Он усмехнулся.
— Ничего не могу поделать. Не все во мне изменилось.
Через несколько минут мы погасили весь свет, и поднялись наверх, в постель. Это было почти, как будто мы были маленькой семьей, и эта мысль вызвала у меня теплое чувство внутри.
Может быть, когда-нибудь это случится.
В его спальне я сняла халат и штаны и проскользнула между одеялами. Потом я смотрела, как он укладывает свою дочь, ходя взад-вперед у изножья кровати и слегка покачивая ее. Сначала она суетилась, но в конце концов, держа соску во рту, затихла. Примерно через 5 минут он смог уложить ее спать.
Он на мгновение скрылся в гардеробной, а когда вернулся, на нем были только трусы. У меня свело живот при виде его голой кожи, при воспоминании о том, каково это — быть голой, и прижиматься к нему, осознавая, что он был во мне без защиты. Между нами ничего не было.
Он лег в постель, и я прижалась к нему, положив голову ему на грудь. Его руки обхватили меня.
Мы лежали так в тишине несколько минут, и я подумала, что он заснул, но потом он тихо сказал в темноте.
— Поехали со мной завтра.
Сначала я не могла понять, что он имеет в виду.
— Куда?
— В дом моей матери. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Я облокотилась на его грудь, и посмотрела на него сверху вниз.
— Ты уверен?
— Да, — он погладил меня по плечам. — Быть там всегда трудно. А с тобой все становится лучше.
Мои пальцы на ногах поджались.
— Хорошо. Я поеду с тобой.
— Спасибо.
Я опустила свои губы к его губам и задержала их там на мгновение.
— Спасибо, что попросил меня.
— Возможно, ты не будешь благодарна, когда мы приедем туда. Моя мать… странная.
— Все в порядке. Я еду не ради нее, а ради тебя. Чтобы поддержать тебя.
Он откинул мои волосы с лица.
— Я не заслуживаю тебя.
— Может и нет. Но у тебя умелые руки и большой член, и очень удобно, что ты живешь прямо напротив.
Он тихо засмеялся.
— Я так рад, что ты здесь.
— Я тоже, — я снова опустила голову и закрыла глаза. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я заснула под мягкое прикосновение к его груди и не менее мягкое поглаживание его руки по моей спине.
***
— Что ты больше всего любил делать в дождливый день, когда был ребенком?
Было несколько минут после 10, и мы сидели в машине по дороге к дому его мамы.
Хорошая погода испортилась, и дождь барабанил по ветровому стеклу, собирался под эстакадами на шоссе, и затруднял вождение. Стеклоочистители в шикарной машине Нейта работали непрерывно, но я все равно не понимала, как он может видеть. Не то чтобы я возражала против медленной езды. В салоне его машины было тепло и уютно, Пейсли дремала на заднем сиденье, а дополнительное время, проведенное вместе, было идеальным для разговора. Я была рада, что он попросил меня поехать с ним сегодня, и рассматривала это как прекрасную возможность узнать о нем больше.
— Наверное, «Лего». У меня было около миллиона деталей.
— И что ты собирал?
— Города. Мы с братом строили целые города из «Лего» — небоскребы, дома, гаражи для наших машинок размером со спичечный коробок. У нас была огромная комната в подвале, посвященная «Лего». Мы постоянно играли там в дождливые дни.
— А когда было солнечно?
— Если не было дождя, мы всегда были на улице. В нашем районе было много детей, и мы устраивали эпические игры в «Горох и морковь», что в основном было прятками.
Я засмеялась.
— Почему «Горох и морковь»?
— Понятия не имею, — сказал он, оглядываясь через плечо, когда менял полосу движения. — Но мы всегда так ее называли. Как только ты прятался на своем месте, ты должен был кричать «горох и морковь», чтобы дать тому, кто водил, хотя бы подсказку, где ты прячешься, потому что дома были такие большие, и дворы тоже. А дерево за нашим домом всегда было целью, — он замолчал на мгновение, а потом рассмеялся. — А еще я был одержим Бэтменом, когда был маленьким, и всегда носил плащ, как у него. Я даже спал в нем.
— Правда?
— Да. Носил его поверх пижамы с Бэтменом.
— Пожалуйста, скажи мне, что у тебя до сих пор есть пижама Бэтмена.
Он усмехнулся, и покачал головой.
— Извини. Но, если ты действительно этого хочешь, я как-нибудь приду к тебе в постель в плаще.
Я хлопнула в ладоши.
— О-о-о, пожалуйста, сделай это. Голый, кроме плаща. И думаю, тебе стоит надеть маску с острыми ушами. Так сексуально.
Он потянулся, и положил руку мне на ногу.
— Все для тебя, детка. Рад узнать, что у тебя есть пристрастие к супергероям. Мне это нравится.
— А как насчет твоего брата? — спросила я. — Был ли он Робином для твоего Бэтмена?
Нейт убрал руку.
— Да.
Последовало неловкое молчание, во время которого я корила себя за то, что испортила легкое настроение. Мышцы шеи Нейта напряглись, и он помрачнел.
— Мне жаль, — сказала я. — Не хотела расстраивать тебя, говоря о нем. Мне было просто любопытно.
Ему потребовалось мгновение, но в конце концов напряжение покинуло его тело, и он разжал челюсть.
— Все в порядке. Я просто не привык говорить о нем, — он снова положил руку на мою ногу и удивленно продолжил. — Как будто в моем детстве было две эпохи. До — идиллические годы и после — агония. И никто никогда не говорил ни о чем из этого. Мы похоронили прошлое так же, как похоронили моего брата.
У меня в горле образовался комок, и я взяла его руку в обе свои, надеясь, что он продолжит говорить. Он продолжил, хотя и не сразу.
— Уверен, мы все думали, что поступаем правильно, страдая молча, избавляя друг друга от необходимости говорить об Адаме и нашей жизни до лейкемии или даже о нашем горе после его смерти. Но это было так трудно. Я помню, как разрывался между желанием вспомнить о нем вслух и желанием, чтобы его вообще не было. Я испытывал сильное чувство вины из-за этого.
— Боже, это, должно быть, было так ужасно для тебя, — я сжала его руку.
— Так и было. И не было никого, с кем я мог бы поговорить об этом. Моя мать тонула в собственном горе и чувстве вины, отец прикладывался к бутылке в поисках утешения, а мои друзья не знали, как помочь справиться с такой огромной потерей — как это делает двенадцатилетний мальчик?
— Тебе нужна была терапия, — сказала я. — Не могу поверить, что никто не предложил.
Он пожал плечами.
— Возможно, кто-то и предлагал, я не помню. Но мои родители были не в том состоянии, чтобы организовать это, и я, вероятно, все равно бы отказался идти. Разговоры об этом не вернули бы моего брата.
— Нет, но это могло бы немного облегчить твое чувство вины. Помогло бы тебе пережить потерю и не дать тебе снова бояться заботиться о ком-то.
Он пожал плечами.
— Может быть.
— Ты хочешь поговорить о нем сейчас? О тех годах, я имею в виду? Я бы хотела узнать о нем, — на мгновение я испугалась, что зашла слишком далеко, но потом он начал говорить.
— Он любил бейсбол. И шведскую рыбку (мармелад). И шутки про тук-тук. У него была целая книга, и все они были ужасны, — Нейт улыбнулся. — Он любил подлавливать людей шутками из этого сборника, особенно девушек.
— Что еще он любил делать?
— Все, что я делал. Он вечно таскался за мной. Спал у изножья моей кровати, как щенок. А когда он стал слишком большим для этого, он спал на полу в моей комнате.
— Оу. Держу пари, он боготворил тебя.
— Да, — он сделал паузу и тяжело сглотнул. — Он был хорошим ребенком. Я скучаю по нему каждый день.
Я поцеловала тыльную сторону его руки.
— Спасибо, что рассказал мне о нем.
После этого мы некоторое время слушали радио — и обнаружили, что нам обоим нравится «Эта американская жизнь» на канале NPR — но прошло совсем немного времени, прежде чем Пейсли проснулась. Поскольку до дома мамы Нейта оставалось еще около часа, мы решили съехать с дороги и покормить ее.
— Ты голодна? — спросил Нейт, когда мы съехали с шоссе. — Хочешь перекусить?
— Конечно, — сказала я. — Мне подойдет любое место.
Мы оказались в «Кони Айленд», где нас усадили в большую угловую кабинку. Я сняла с себя куртку и распустила волосы, которые были влажными от дождя. Нейт установил автокресло Пейсли в кабинке, сел рядом с ней и расстегнул ремни.
— Можешь развести смесь в бутылочке для меня? — спросил он, передавая мне сумку для подгузников. — Мне нужно ее переодеть.