Мои руки сжались в кулаки, пока она надевала обувь.
Я буду чувствовать себя лучше, когда она уйдет, верно?
Так же, как я чувствовал себя лучше после ухода Рейчел. Меньше угрозы. Больше контроля. Больше похожим на себя. Мне было так приятно принимать решения после того, как она снова застала меня врасплох, появившись у моей двери и пытаясь забрать Пейсли. Может быть, я был немного резок, но к черту ее за то, что она думала, что может решать все и всегда. За то, что думала, будто может приходить и уходить с Пейсли, когда ей заблагорассудится. За то, что обращалась со мной так, будто я не имею значения, будто то, чего я хочу, не имеет значения. Было приятно отключить свои чувства, заявить о себе и взять ситуацию в свои руки. Сказать ей, как все будет происходить. Выставить свои условия. Это было знакомо.
Это все, чего я хотел. Снова почувствовать себя самим собой.
Эмми подошла к двери.
Не смотри на нее. Не смотри, как она уходит.
Но я не мог оторвать от нее глаз.
Она потянулась к ручке. И остановилась. А потом повернулась.
— Нет, — сказала она, как будто я задал ей вопрос.
— Что?
— Нет. Ты не можешь быть очередным козлом, который отшивает меня без толкового объяснения. Я достойна большего.
Гораздо большего.
Но я не мог сдаться.
— Все, что я сказал, это то, что мне нужно немного пространства.
— Это чушь. С тобой что-то происходит, а ты не говоришь мне, что именно.
— Это смешно, — я мог бы задохнуться от собственной ненависти к себе.
— Нет. Это не так, — она подошла к лампе и включила ее. — Ты смотришь мне в глаза и говоришь, что со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Но ведь парень, с которым я была прошлой ночью, это не тот человек, который сидит сейчас на этом диване.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — я встретился с ее глазами ровно на 2 секунды, и отвел взгляд.
— Нет, понимаешь. Ты точно понимаешь, о чем я говорю. Так какого хрена, Нейт? Какая из твоих версий реальна?
Мои руки сжали колени. Желудок свело.
— Прошлой ночью я пытался быть тем, кем не являюсь.
Молчание.
— Ты серьезно?
Я тяжело сглотнул, сдерживая все слова извинений, грозящие сорваться с моих губ.
— Да. Я сказал то, что, как мне казалось, ты хотела услышать.
— Почему?
— Я пытался быть таким, каким ты хотела меня видеть.
— Все, о чем я когда-либо просила тебя, это быть честным!
— Видимо, у меня это не очень хорошо получилось.
Каждое слово из моего рта было отвратительным. Я чувствовал себя ужасно.
— Почему ты пригласил меня переночевать прошлой ночью? Почему ты попросил меня поехать с тобой к твоей маме сегодня?
Я пожал плечами.
— Мне показалось, что я должен попросить тебя об этом.
— Боже мой. Не могу в это поверить.
Я рискнул взглянуть на нее, она запустила руки в волосы.
— Я не могу, черт возьми, поверить, что влюбилась в еще одного из вас, — ее глаза закрылись, и она покачала головой. — Это невозможно.
Черт.
Я не хотел оказаться в одном ряду с другими ее бывшими пронырами, которые заставляли ее чувствовать себя плохо. Я не бросал ее — я лишь пытался заставить ее бросить меня.
Я встал.
— Эмми, я не говорю, что мы должны полностью порвать отношения.
Она уронила руки, и уставилась на меня.
— Ты не можешь этого иметь в виду. Ну и кто теперь живет в мире фантазий?
— Ты хотела, чтобы я был честен, вот я и честен. Прошлая ночь была больше похожа на спектакль. Я хотел, чтобы ты хорошо провела время.
— Боже мой.
Она подняла руку, чтобы заставить меня замолчать, но я продолжил.
— Но это не значит, что мы должны полностью прекратить общаться. Это просто значит, что мне не нужна девушка. У меня действительно нет времени, с Пейсли и всем остальным.
— Не смей использовать свою дочь в качестве оправдания. Дело не в ней.
Я пожал плечами и скрестил руки на груди, как глупый придурок, которым я и был, пока она собиралась с мыслями.
— Знаешь что, Нейт? Ты был прав насчет меня. Я слишком легко доверяю. Увлекаюсь. Отдаю свое сердце без боя. Поздравляю, ты показал мне правду, — она подошла к двери и открыла ее, а затем снова повернулась. — Теперь я поняла. Иногда трах — это просто трах.
А потом она ушла.
***
Я не мог уснуть. Пейсли тоже была беспокойной, и я провел большую часть ночи, вышагивая по полу спальни, пытаясь успокоить ее и убедить себя, что поступил правильно, освободив Эмми. Я снова и снова перечислял свои причины, и каждый раз приходил к одному и тому же выводу. В конце концов, это никогда не сработает. Мы были слишком разными. Мы не хотели одного и того же. В конце концов, мы бы причинили друг другу боль.
Но это было чертовски ужасно.
Я все время видел ее лицо, когда сказал ей, что не имел в виду то, что сказал в пятницу вечером. Она была так опустошена. Это был такой дерьмовый способ закончить отношения, так врать ей, но я боялся, что, если бы я не был полным мудаком, она бы отнеслась с пониманием, и предоставила мне пространство, о котором я просил.
Пространство. Что за чертова шутка. Я никогда не чувствовал себя стесненным рядом с ней.
На самом деле, все, что я когда-либо хотел сделать, это быть ближе.
Я не мог перестать думать о ней.
Как, черт возьми, я собирался забыть ее? Особенно живя прямо напротив? Будем ли мы когда-нибудь снова разговаривать друг с другом? Боже, я уже скучал по ней, а ее не было всего несколько часов. А что, если я увижу ее с парнем в коридоре или еще где-нибудь? С каким-нибудь придурком, который не заслуживает ни прикоснуться к ее волосам, ни услышать ее смех, ни взять ее за руку, не говоря уже о том, чтобы увидеть ее обнаженной, почувствовать запах ее кожи или ощутить, как ее ноги обвиваются вокруг него?
На хрен этого парня! Я, бл*дь, разорву его на части.
Никто не заслуживал ее. Даже я.
Особенно я.
Я придвинул Пейсли к своему плечу и заметил, что она кажется немного теплой. Я тут же прижал ее щеку к своей. Она была обжигающе горячей. В моей голове раздался тревожный звонок.
Включив лампу на тумбочке, я увидел, что ее лицо раскраснелось.
О, черт! Что, если у нее жар? Что мне делать?
Моим первым побуждением было пойти за Эмми, но потом я вспомнил, что не могу.
Черт!
С досадой я схватил с тумбочки телефон и позвонил Рейчел. Не отвечает.
Бл*дь!
Должен ли я отвезти ее в отделение неотложной помощи? Но что, если они попросят информацию, которой у меня нет? Я даже не знаю ее чертову дату рождения, ради всего святого! Ни номера ее социального страхования, ни группы крови, ни веса, ни чего-либо еще о ней, кроме ее имени. И я еще даже не был ее отцом по закону. Позволят ли мне дать согласие на лечение?
Я не мог об этом беспокоиться — я должен был отвезти ее. А если что-то было действительно не так? Я бы никогда не простил себе, если бы с ней что-нибудь случилось, пока она была под моей опекой.
— Ш-ш-ш, все хорошо, — пробормотал я, как для себя, так и для нее. Мое сердце колотилось. — Все будет хорошо.
Я положил ее в спальное место, чтобы быстро одеться и обуться. Спустившись вниз, я уложил ее в куртку и автокресло, взял ключи и только вышел за дверь, как мой телефон завибрировал. Это Рейчел перезванивала мне.
— Алло?
— Что случилось?
— Думаю, у нее жар.
Она задохнулась.
— О нет!
— Она была в порядке весь день, — быстро сказал я, как будто должен был доказать, что это не моя вина. — Она ела, спала и вела себя очень хорошо.
— Ты измерял ей температуру?
— Нет, — это даже не пришло мне в голову. Я был слишком занят паникой.
— У тебя есть термометр для новорожденных?
Есть? Положила ли Эмми его в корзину в детском магазине? Может, и положила.
— Вообще-то, да. Думаю, да. Я посмотрю. Ты не думаешь, что мне стоит сразу отвезти ее в отделение неотложной помощи?
— Зависит от температуры. Измерь ей температуру и скажи мне, какая она. Я встречусь с тобой либо в неотложке, либо в твоей квартире.
В этот момент дверь квартиры Эмми открылась, и она появилась в халате, пижамных штанах и с босыми ногами. У меня сжалось сердце. Ее глаза были опухшими и налитыми кровью, и она выглядела так, будто тоже не спала. Мне так хотелось обнять ее.
— Что случилось? — тихо спросила она, глядя на Пейсли. — Она больна?
— Думаю, у нее жар, — сказал я. — У меня есть термометр для новорожденных?
Она кивнула.
— Он в корзине на одной из полок пеленального столика.
— Я тебе сейчас перезвоню, — сказал я Рейчел.
— Поторопись, пожалуйста, — сказала она.
Мы зашли в мою квартиру, и Эмми нашла градусник, пока я вынимал Пейсли из автокресла. Она больше не плакала, но я мог сказать, что что-то не так. Ее глаза были стеклянными, она была вялой и излучала жар. Мне было досадно, что она чувствует боль, которую я не могу облегчить.
— Вот.
Эмми протянула мне что-то, похожее на игрушку. Оно было маленьким и белым, с длинным тонким наконечником и цифровым экраном на передней панели.
— Как мне его использовать? Под язык?
Она покачала головой.
— Это ректальный термометр.
— Р-ректальный? — мой голос надломился.
— Да. У таких маленьких детей нужно измерять именно так. Хочешь, я сделаю это?
Господи Иисусе.
Конечно, я хотел. Но я не мог заставить себя попросить ее об этом.
— Нет. Я сам, — я раздел Пейсли, которая снова начала плакать, как будто знала, что грядет что-то плохое. Она будет ненавидеть меня за это. — Мне положить ее на пеленальный столик?
— Просто переверни ее на живот у себя на коленях, — проинструктировала Эмми.
Я положил Пейсли поперек своих бедер на живот и взял у Эмми термометр, заметив, что она покрыла его кончик какой-то смазкой. 10 секунд спустя я все еще смотрел на него. И никак не мог этого сделать.