й узурпаторов, не решающихся открыто её удавить лишь за неимением хоть какого-то подходящего кандидата на престол: не звать же Шарлотту, всё ещё здравствующую, – она со своим характером и так всех достала, потому и была Жаком Бастардом столь легко с трона смещена. Пока каталонцы медлили с удавлением Катерины, около Кипра появился венецианский флот, пришедшей на помощь своей figlia adottiva в полном составе. Одна только весть об этом каталонскую банду обращает в бегство, потому что каталонцы понимают, что при их малочисленности им не продержаться, а убивать Катерину теперь и бессмысленно – власть всё равно ускользает, да и опасно – венецианцы будут мстить. Представление марионеток подходит к концу, под ласковой венецианской опекой Катерина ещё правит несколько лет, но в 1489 году она торжественно передаёт своё королевство под управление республики, чем заслуживает страшную благодарность, и, окружённая почтением, удаляется в своё поместье Азоло, дарованное ей властями, где, меценатствуя и всех пленяя, доживёт до пятидесяти шести лет, скончавшись в 1510 году.
Кто только Катерину Корнер, итальянским произношением исправленную на Корнаро, не изображал! Венецианцы свою покорную figlia adottiva очень полюбили, не оставили и после смерти, и история Катерины Корнаро, королевы Кипра, стала одной из любимейших венецианских историй. Уже при жизни расписывали её красоту, превратив в венецианскую Киприду. Похвалы её внешности объясняются, однако, меркантильностью, и можно сказать, что миф Катерины Корнер создан рынком Риальто. Семейство Корнер на истории с Кипрской королевой поднялось, разрослось и расширилось: оно-то и радело за свою королеву. Одна из ветвей семейства даже стала именоваться Корнер делла Реджина, Corner della Regina, Корнеры Королевы. Ка’ Корнер делла Реджина, Ca’ Corner della Regina, называется и великолепный дворец на Канале Гранде, в XVIII веке воздвигнутый на месте того, несомненно готического, дворца, в котором Катерина родилась. Ка’ Корнер делла Реджина находится недалеко от Риальто, но не в Сан Поло, а в сестиере Санта Кроче, и в теперешнем виде дворец сотворён архитектором Доменико Росси, автором пышного торта церкви ди Санта Мария Ассунта деи Джезуити. Последний представитель фамилии Корнер завещал в начале XIX века дворец Ватикану, и с тех пор его замечательные залы служили то благотворительной организацией, то правительственным архивом, пока, совсем недавно, Фондационе Прада, Fondazione Prada, Фонд Прада, под руководством Меуччи, не арендовал Ка’ Корнер делла Реджина у государства, отреставрировал и расположил там свою коллекцию и выставочный зал. Фонд Прада в основном специализируется на концептуалистском гламурном хламе, элегантно выкладывая его в дизайнерских витринах залов с видом на Канале Гранде. Константино Чедини и Винченцо Коломба, два весьма умеренно талантливых венецианских художника позднего сеттеченто, расписали великолепные парадные залы дворца фресками, повествующими об истории Катарины Корнаро велеречиво, пестро и лживо, и венецианской школы пёстрый сор росписей как-то удивительно соответствует сору современности, старательно собранному кураторами Меуччи и изысканно ими раскиданному прямо под историей Катерины.
Чедини с Коломба были не единственными певцами Катерины. В разных романных версиях истории Катерины в качестве её портрета чаще всего воспроизводят картину Тициана из Уффици во Флоренции, изображающую, как считается, Катерину Корнаро в виде святой Екатерины. На этом портрете Катерина, выряженная в богатый и экстравагантный притуреченный костюм, выглядит оперной красавицей, этакой Кармен, но портрет был создан в 1541 году, и если он и имеет хоть какое-нибудь отношение к Катерине, что сомнительно, то только к её воображаемому образу. Зато имеется несомненный и подлинный портрет Катерины, принадлежащий кисти Джентиле Беллини и находящийся в Музее изобразительных искусств в Будапеште. Созданный около 1500 года, сразу по возвращении отставной Кипрской королевы в родную Венецию, он показывает нам грузную женщину на пятом десятке с лицом столь же достойным, сколь и маловыразительным, совсем не соответствующим мифу о её красоте и бурной биографии. Одета Катерина как полагается, прилично-роскошно, и в несколько узковатое ей модное коричневое парчовое платье втиснута так, как была втиснута в свои костюмы депутат Слиска, – и вот ведь сила искусства! Говоря про Слиску, я употребляю время прошедшее, а про Катерину – настоящее, и правильно делаю, потому что, благодаря Джентиле, Катерина в своём костюме втиснулась в вечность и там пребывает как некое перманентное настоящее, а Слиска себе Джентиле не нашла и уже при жизни превратилась в фотку из старой газеты.
Слиски, думайте о Джентиле, пока вы вице-спикеры, и в вечности замрёте! – вот что я вам скажу. Со Слиской Катерину роднит не только манера одеваться, но также и некая дутость, очень тонко Джентиле Беллини прочувствованная. Действительно, Катерина была самой настоящей надувной куклой, и в венецианской игре ничего не решала. Скорее всего, она даже мужа не травила, хотя и имела для этого все основания, ибо Жаку Бастарду, судя по всему, она была совершенно безразлична, и женился он на ней под дулами венецианских пушек. Впрочем, Катерина не была ни злодейкой, ни паинькой. Передача королевства республике в 1489 году состоялась совсем не добровольно – как раз в это время Катерина захотела сыграть в независимость и тайно планировала новый брак, причём ни с кем-нибудь, а с принцем Альфонсо Неаполитанским, сыном короля Фердинандо I. То-то на Риальто все переполошились, когда венецианский Сенат об этом узнал! Вот только Альфонсо в качестве короля Кипра и не хватало – Альфонсо всей Италии был известен дерзостью, жестокостью и подлостью. Он ещё был и открытым врагом Венеции, потому что отличился в войне 1467 года, когда флорентинцы в союзе с неаполитанцами остановили собранное венецианцами войско, пытавшееся вторгнуться в Тоскану и с помощью враждебных Медичи эмигрантов, в Венеции во множестве собравшихся, установить над Флоренцией контроль. Горечь провала была ещё очень свежа, и вот взбрело же Катерине именно Альфонсо себе в женихи выбрать – хороша figlia adottiva! Привести на Кипр неаполитанцев! Предупредительное сообщение пришло вовремя. С Катериной крупно поговорили её же родственники, и ей был предложен выбор: или мгновенный арест, суд в Венеции, проклятье и вечная ненависть республики к опозорившей себя предательством дочери, или отказ от всех фактических прав на корону, почётное возвращение в Венецию и достойное безоблачное существование на положении частного лица. Катерина выбрала второе – что ей ещё оставалось, но по слухам интриг всё ж не оставила до конца жизни, и её переход в лучший мир в 1510 году «от лихорадки» вроде как состоялся при участии всё того же Сената, всегда пристально следившего за этой бедной богатой женщиной.
Погребли Катерину в церкви деи Санти Апостоли, chiesa dei Santi Apostoli, Святых Апостолов, при стечении народа столь огромном, что пришлось воздвигать временный дополнительный мост из барок, чтобы деревянный мост Риальто не рухнул от наплыва толпы, желавшей присутствовать на похоронах. Погребли, и тут же начали её надувать, расписывая, какая она была умная-разумная и прекрасная-распрекрасная, и вскоре Катерина превратилась в Клеопатру Большого Канала, что не менее двусмысленно, чем пушкинское «сей Клеопатрою Невы» – Клеопатра-то была дама с репутацией более чем сомнительной. Миф Катерины Корнер был важен для Венеции, как миф её имперскости, но миф вышел из-под контроля, про портрет Джентиле уж никто не вспоминал, все хотели видеть в Катерине вамп и Мату Хари, и образ Катерины вскоре слился с образом Венеции, городом роскоши и коварства. Семейство Корнер делла Реджина, да и венецианский Сенат, вряд ли были бы довольны такой трактовкой истории, но их – в силу того, что они существовать перестали – уже никто не спрашивал. Из вранья о Катерине вырастают два жирных цветка: опера Фроманталя Галеви «Королева Кипра» и опера Гаэтано Доницетти «Катерина Корнаро». Две оперы, пусть и похожих, – немало для одной женщины. Оперы были очень популярны в XIX веке: сюжет обеих один и тот же, оперная Катерина живёт с нелюбимым и навязанным политиканами суженым, но любовь у неё есть, и она Катерину гложет, причём столь сильно, что верность Катерины Жаку Бастарду ставится под сомнение. В операх прямо указывается и на отравление Жака венецианцами: потомков Катерины это могло бы и возмутить, но они уже все вымерли. Благодаря Галеви история Катерины стала модным венецианским сюжетом в парижском салонном искусстве и сплелась с мифом о венецианской сексапильности и венецианских куртизанках – ещё одним венецианским мифом, полюбившимся салонам.
Мраморы Скуоле Гранде ди Сан Джованни Эванджелиста также мифологично куртизанисты в своей белоснежной роскоши, как история Катерины, и роскошен интерьер Скуолы, в котором от времён Катерины Корнаро сохранилась только замечательная лестница, созданная Мауро Кордуччи где-то около 1500 года, как раз в то время, когда писались картины из серии о чудесах Креста. Лестница – выдающийся шедевр элегантной лёгкости, причём вписана она в сложное архитектурное пространство, образовавшееся из-за того, что здание вписано в излучину канала, огибающего Скуолу. Из окна лестницы открывается неожиданный, нарочито венецианский, немыслимый ни в каком другом городе вид, так что только ради вида из окон Скуолу можно посетить, хотя у неё и масса других достоинств. В восемнадцативековых, то есть поздних, парадных залах, недавней реставрацией приведённых в идеальное состояние, сейчас часто устраиваются замечательные концерты, и со Скуолой ди Сан Джованни Эванджелиста у меня связано особо венецианское впечатление, пониманию Венеции помогшее мне больше, чем все абстрактные размышления.
Как-то, вечером для Венеции поздним, когда Риальто уж почти и стих, я бродил по Сан Поло, и в очередной раз зашёл в Деи Фрари, которая вечером уже не музей, а храм. В боковых капеллах церкви шла служба, и Санта Мария Глориоза деи Фрари, полутёмная и пустая, была особенно величественна и глориозна. Полумрак под готическими сводами настроил меня романтично, и, покинув церковь, я, пошёл куда ноги ведут. Ноги привели к мраморным воротам Сан Джованни, но я обогнул Скуолу и оказался на другом берегу Рио ди Сан Дзуане, Rio di San Zuane, Иванова Канала, здание омывающего. Как-то неожиданно я вырулил к спуску, к ступеням, уходящим в воду, и уселся на них, заворожённый видом Скуолы, никогда с этого места мною дотоле не видимой. Водная излучина добавляла всему что-то волшебно-лукавое, но самым замечательным было то, что в Скуоле шёл концерт и все окна её были ярко освещены, и в них виделись роскошные венецианские люстры, и раззолоченные потолки, и слышалась музыка, легко сплетаясь с плеском воды. Созерцание извне было более волшебным, чем изнутри, я это ясно уловил: внутри был нормальный современный венецианский концерт старинной музыки, а здесь, со мной, – Катерина Корнер и Казанова. Музыка была не Галеви и не Доницетти, но не важно какая – прекрасная и чуть слышимая, – и дух музыки качался в тёмных водорослях-тине, облепивших уходящие под воду ступени и совершавших в воде свой мерный танец. Блики отражений светящихся окон с их люстрами дрожали в канале, и вдали, мерно нарастая, послышался з