– Мон шер Сандро, оставайтесь здесь и привезите вашу маму сюда!
Боже мой! Эта мысль ни разу не посещала меня!
Мы вышли из больницы и замолчали. Мсье Туччи предупредил меня, что не может разговаривать на холоде, для него смертельна даже легкая простуда. Однако он каждый день выходил из дома – “назло врагу”, “мы с моим раком наперегонки, кто кого переживет”. Великий маленький боец. В начале семидесятых именно его фирма “Туччи и сыновья” старалась отправить Марка назад в СССР, “мы послали сотни запросов, но КГБ…” Почему мой отец сел на наркотики, а не продолжил борьбу? Почему его сейчас вытаскивал из могилы умирающий старик? Потому что любить труднее, чем ненавидеть? А после того, как развалился Советский Союз, почему Марк не пытался приехать к нам? Не думал, что его кто-то ждет? А если бы он знал, что на свете есть я?
Мы прошли до угла улицы и сели в автобус. Я помог мсье Туччи размотать шарф.
– Вы действительно не верите, что Марк встанет? – спросил он.
– Что вы! Его выпишут на следующей неделе, а потом он хочет взять годовой отпуск, мы думаем вместе выпустить книгу…
– Я могу вас спросить, о чем ваша книга?
– О любви, – сказал я. Неловко было употреблять слово “секс” в разговоре с почтенным стариком.
– Напишите о сексе, – посоветовал мсье Туччи. – В книге должно быть много секса и юмора, чтоб невозможно было оторваться. Оглядываясь назад, я могу сказать: только эти две вещи доставляли мне радость в жизни…
Время от времени кто-то дергал за шнур, раздавался звонок, и автобус начинал тормозить – подкатывал к остановке. Люди выходили и заходили, вносили холод, выносили наше тепло. Хлопья с неба валили и валили. Сибирь! Грузовики с высокими бортами, длинные, как вагоны поезда, увозили с улиц снег, еще белый, девственный, “невинный”. Сколько оттенков у белого цвета! Попробуй нарисуй! А эти гигантские снежинки? Если непрерывно смотреть вверх, подставить лицо белому рою, то кажется, что взлетаешь, паришь! Когда я приступлю к своей самой главной картине… “Ремейк”… Надо изобразить это ощущение полета…
– Вы действительно не верите, что Марк встанет? – повторил свой вопрос мсье Туччи. – Эмма Берг передала мне ваш разговор…
– Вы знакомы с Бергами?
– Да, в некотором роде… Мы общаемся только по телефону. Я помогал им пару раз пристраивать детей в рехаб…
– Я даже не сгущал краски, а сказал Эмме Берг то, что объявил мне врач в первое утро: “Шансы пятьдесят на пятьдесят”. И вообще, мне всегда казалось, что если она будет жалеть Марка сильнее… то ее чувства к моему отцу… ведь он сейчас еще несчастней, чем она сама! Признаться, я думал, что Эмма в некотором роде любит моего отца…
– И миссис Берг…
– Она перестала звонить!
Мсье Туччи медленно повернул голову и посмотрел мне в глаза.
– Вы сумасшедший! – радостно сообщил он. – Миссис Берг дружила с Марком от нечего делать, иначе с кем же ей общаться? Мистер Берг кукарекает в кровати и ходит под себя, а раньше был слишком занят, а их дети… Вы думаете, миссис Берг не знала, что Марк балуется лекарствами? У нее полный дом наркоманов, ее не проведешь! Нет у нее чувств к вашему отцу, и не ищите! Но, как только Марк вернется из рехаба, я вас уверяю, миссис Берг начнет снова названивать ему, чтобы развлечься!
– По-моему, вы не очень любите Эмму Берг!
Я сказал это шутя, ведь я ничего не знал. И не ожидал, конечно, того, что услышал.
– Я любил ее слишком много лет!.. – прошептал мсье Туччи.
О, Эмма-Эммочка была божественна в молодости! Мужчины Монреаля начали покупать чулки своим женам, чтоб посмотреть на нее. Мсье Туччи, тогда еще студент, ходил в ее магазин каждую неделю. Во вторник хозяева уезжали за товаром, и все поклонники ломились в дверь. Он экономил на завтраках и каждый раз покупал одну пару женских чулок, как оказалось, – всегда разного размера, но откуда же он знал? Эмма решила, что он светский лев и сердцеед, и сама первой заговорила с ним. “Вы, итальянцы, только поете и бегаете за девушками!” Ну да, как и грузины!
– Между нами не было настоящей близости, – уточнил мсье Туччи, – вы понимаете?
Еще бы! Мне ли не понять! Нинка! “Только не туда, только не туда! А то кому я нужна?” Хотя, признаюсь, мне трудно было представить секс между двумя старичками, ведь для меня они были – и остались – пожилыми людьми. Маленький адвокат и чемпионского роста Эмма… М-м-м…
– Пожалуйста, никому не рассказывайте о нас! – тут же попросил он. – Хотя бы пока я жив! Или пока жив ее муж! Или пока жива она…
– Пока вы все живы, я никому ничего не скажу!
Я рисовал мсье Туччи под электрическим светом. Я затягивал шторы и включал лампы, иначе его было не рассмотреть, а солнца было не дождаться. Он не рассказывал мне о своей жизни – только о своей любви. Выражение его лица никогда не менялось – пластыри растягивали его губы в улыбку, даже когда он плакал…
– Странно, не правда ли? Мне восемьдесят два года, а я все еще помню о любви! Когда я слышу ее голос, мое сердце стучит, как огромные часы: тик-так, тик-так! Вырывается из груди… Я не видел ее лет сорок или пятьдесят, мы общаемся только по телефону…
Эмма… “У нее появился этот, как его, – “парень с купонами”, “подарочек с покупочкой”, – и она тут же выскочила замуж…” Она уже родила одного, второго, а мсье Туччи все ждал и надеялся. Он мечтал, что станет знаменитым адвокатом, придет к ней в магазин, купит ей самые дорогие туфли и скажет: “Иди ко мне, Эмма!..” Она подавала ему надежды, держала про запас. Платоническое счастье по вторникам. Наверное, он был ей небезразличен, но что из того? Мужчина, но не партия!
– Вы никогда не объяснились с ней? – спросил я мсье Туччи.
– Нет. Надо было тогда, когда я любил… А позже… Разве жизнь дает нам второй шанс? Может, это и к лучшему – у меня своя семья, дети, внуки…
Он встал. Наши сеансы никогда не длились долго – ему было трудно сидеть неподвижно.
– Это правда, что вы рисуете Эмму? – спросил меня мсье Туччи.
– Да.
– Значит, она приходила сюда?
– Да.
– В ваш подвал?
– Да.
– Здесь всегда пахнет цитрусами. Это запах красок или ее духов?
– Я не знаю.
…Разве я мог удержаться? Он ведь не видел свою Эммочку столько лет! Я развернул ее портрет и снял покрывало. Я хотел оставить их наедине, но боялся за своего старичка. Искусство лишало мсье Туччи дара речи. Я долго ждал, стоя в углу.
– Как вы верно подметили! – медленно выговорил он. – Ее рот – как цветок!
Почему я не сказал мсье Туччи, что Эммочка не только звонила, но и заявилась к нам, как только узнала, что Марк в коме? Была уже ночь, и теперь не Марк, а я пошел открывать дверь в трусах. Эмма стояла на пороге под светом фонарей, и снежинки сверкали на ее шубе как звезды, а за ней, отставая на шаг, стоял шофер лимузина, в фуражке, синем кителе и без пальто – вышел из машины, чтоб подвести ее к двери, и дрожал. Она обернулась к нему: “Я быстро!” И вошла.
Да, она очень быстро перешла к делу. Бледно-персиковый цвет ее щек так и не превратился в насыщенный красный – у этой женщины не было стыда! Я понял, кто управлял империей Бергов, “делал бизнес”. Нет, не тот очаровательный “парень с купончиками”, “подарочек с покупочкой”, а она. Берни Берг лишь полюбил ее, вот и все…
Эмма не сняла шубу. Мы прошли на кухню, сели за стол. Какое-то время мы оба молчали, и я чувствовал себя неловко. Наркотическая зависимость – не та болезнь, которую хочется обсуждать за чаем. Вообще обсуждать. Тем более когда речь идет о родном тебе человеке. Мне было стыдно, да. Эмма уже знала, что “шансы пятьдесят на пятьдесят”, я сообщил ей о здоровье Марка по телефону. Мы долго молчали. Эмма несколько раз с шумом втягивала в себя воздух, как будто сдерживала рыданья. Достала из сумки бумажный платочек, приложила к глазам. При каждом ее движении меня обдавала струя благоухания. Чем же она душилась? Я как сейчас чувствую этот запах, он застрял в воздухе, повис…
Потом она наклонила голову, открыла свою черную лакированную сумочку, достала оттуда пачки денег и выложила их на стол – одна, две, три… Почему-то вид денег в банковской упаковке страшно возбудил меня, я встал и заходил по кухне. Никогда в жизни я не видел столько иностранной валюты!
– Что вы… не надо… Зачем вы… – лепетал я.
Эммочка не отвечала мне, она неторопливо доставала пачки, одну за другой. Потом она начала аккуратно срывать с пачек обертки и пересчитывать деньги, не спеша, пришептывая по-русски. Эмма считала по-русски! Я вспомнил, что в одной советской книге именно так поймали американского шпиона – человек, оказывается, увлекаясь, всегда считает на своем родном языке, сколько бы языков он ни знал. Я почти бегал по кухне – не мог взять себя в руки.
“Пойди попей холодной водички”, – говорила мне бабушка в детстве, когда я не мог вести себя “как ни в чем не бывало”. Я подошел к крану и налил себе воды.
– И мне, – машинально сказала Эммочка, не отрываясь от своего занятия.
Я подал ей стакан воды, и, когда она вскинула на меня глаза, в них стояли голубые слезы.
– Ах, боже мой, как вы похожи на Марка! – воскликнула она.
Я готов был умереть на месте! Я готов был броситься ей на грудь и зарыдать!
Сейчас я думаю: для чего ей нужен был весь этот спектакль? Разве она не знала, сколько купюр в каждой банковской пачке? Зачем она намеренно затягивала время – сводила меня с ума? Разве она верила, что я сын Марка? Но вот что она хорошо знала – что я люблю, когда меня сравнивают с отцом!
– Возьмите, пожалуйста, – попросила Эммочка трагическим голосом. – У меня просто больше нет, а то бы я… Вам понадобятся деньги, м-м-м…
– Разве в Канаде медицина не бесплатная? – задал я один из своих “глупеньких” вопросов.
– От этого и все проблемы! – зло сказала Эмма. – Марк ходил к разным врачам, и каждый в свою очередь выписывал ему лекарства! Марк принимал тройные дозы!
Эммочка знала обо всем лучше меня!