- Самолеты противника! - прорезал морозный воздух голос Шувалова.
Зайцев поднял голову, окинул глазами небо, обложенное тучами, и не мог понять, что за самолета почудились Шувалову, где они. Хотел было спросить, на действительно услышал далекий гул и бросился к локатору. На экране проплывала черточка: видимо, немецкий самолет-разведчик совершал далекий рейд.
- Боевая тревога! - скомандовал Зайцев и тут все услышал пронзительные звонки колоколов громкого боя и топот матросов, разбегавшихся по боевым постам.
Корабль ощерился стволами зенитных автоматов.
Самолет прошел стороной на большой высоте, на обнаружив корабля, и вскоре растаяли глухие звуки мотора. Зайцев отметил про себя: «Молодчина Шувалов».
- Старшина сигнальщиков, благодарю за бдительность! - громко, так, чтобы все услышали, прокричал командир.
Шувалов ответил глухим, простуженным голосом:
- Служу Советскому Союзу!
Немного погодя он подошел к Зайцеву и спросил:
- Товарищ командир! Мы не можем запросить базу насчет здоровья нашего комдива?
- Не можем. В походе нельзя передавать ничего, кроме боевых донесений.
- Жаль, - огорчился Шувалов и отошел в сторону. Зайцев опять подумал о том, за что же так почитают
Максимова матросы, старшины, офицеры. Тот же Шувалов готов глаза выцарапать всякому, кто осмелится сказать о комдиве плохое слово.
Отвлекшись от этих мыслей, Зайцев приказал помощнику:
- О самолете сообщите командиру базы.
* * *
Прошла долгая, тягучая ночь. Темнота нехотя отступала, поредевший туман клочьями проплывал низко над водой. Вдали прорезалась тонкая алая полоска. Она все расширялась и наконец сверкнула пламенем на далеком горизонте. И сразу все преобразилось: скучающие серые льдины, нехотя обтекавшие корабль, рассыпали мириады искр, от которых слепило глаза. Ветер стих, облака порозовели и словно застыли над корабельными мачтами. Рядом с Зайцевым стоял матрос Голубков, напарник Шувалова. Взгляд его привлекла какая-то странная белая полоса прямо по курсу корабля. Зайцев вызвал штурмана и спросил:
- Как вы думаете, что там такое?
- Так это же мыс Желания!
- Ах да-да…
Так вот он, желанный мыс, к которому с трудом и опасностью всю ночь пробивались моряки, рискуя оказаться в ледовом плену или получить в борт торпеду. При виде белой полосы, растекавшейся по горизонту, ярко освещенной прорвавшимися из-за туч солнечными лучами, Зайцев повеселел, бодро крикнул в переговорную трубу:
- Анисимов! Открылся мыс Желания!
- Поздравляю, - глухо донеслось в ответ.
Зайцев настроил бинокль на резкость, сейчас ему виделась не только белая полоса земли, но, казалось, и люди, томящиеся там в ожидании помощи.
- Мыс Желания! Мыс Желания! - слышались оживленные голоса матросов внизу на палубе.
Зайцев оглянулся. Уже сменилась вахта. Рядом с ним оказался Шувалов, простывший и больной, в зеленой канадке на меху.
Протянув руку вперед, Зайцев объяснил:
- Вот там белая каемка… Видите? Мыс Желания!
- Вижу, вижу! - обрадовался Шувалов и впился глазами вдаль.
Старшина- гидроакустик много часов сидел перед прибором с круглым циферблатом и стрелками.
Хорошо знакомый шум моря, шорох льдин и привычная работа корабельных винтов укачивали, а он старался не поддаваться, непрерывно вращал штурвал компенсатора, следил за стрелками, двигавшимися по кругу. И хотя наушники крепко, до боли стягивали голову, он боялся их снять даже на одну секунду.
Как будто все было спокойно. Далекий гул то стихал, то снова усиливался.
Но вдруг в симфонию обычных звуков ворвалось глухое воркованье винтов. Старшина вздрогнул от неожиданности. Не ошибся ли? Напрягся до предела. Звуки нарастали. Он взглянул на циферблат с застывшими стрелками и что есть силы прокричал на мостик:
- Справа девяносто шум винтов подводной лодки!
Зайцев похолодел. Он знал, что рано или поздно лодка появится, но встретиться с нею здесь, во льдах, где нет возможности маневрировать, было неприятно. Враг оказывался в лучшем положении. И Зайцев понял, что наступила пора решительных действий.
Корабль, послушный его воле, расталкивал плавучие льды, ложился на новый курс.
Теперь не до мыса Желания. Все было забыто, кроме лодки, прокрадывающейся где-то в пучине.
Командир, сигнальщики и все находившиеся на палубе поглядывали в сторону акустической рубки, ожидая новых донесений. И молча смотрели на море, боясь проронить лишнее слово, как будто там, на глубине, могли услышать их голоса! Шувалов с беспокойством думал о том, что теперь будет тяжким грехом упустить случай и не расправиться с немцами, потопившими его друзей.
Корабль входил в большое разводье, похожее на озеро, не совсем спокойное, усеянное бесконечным потоком темных барашков, катившихся к самому горизонту.
Такие разводья всегда вызывали у Шувалова необъяснимое чувство настороженности, и сейчас он точно врос в палубу, осматривался по сторонам, старался не слушать, о чем говорят на ходовом мостике, чтобы не рассеивать внимание. Среди барашков, бежавших от корабля, показался пенистый желобок. Сознание обожгла мысль: «Торпеда!»
- Справа по курсу сорок пять торпеда! - крикнул Шувалов, не отрываясь от желоба, пока еще далекого, но с каждой секундой приближавшегося к кораблю.
Вмиг оборвались разговоры на ходовом мостике. Оттуда доносился только голос командира:
- Право руля! Так держать!
Корабль на полном ходу совершил поворот, корпус тральщика застонал от напряжения, точно живое существо, выбивающееся из сил.
На лице Зайцева собрались суровые складки.
- Акустик, слушать внимательно! - передал он в рубку и, получив очередной пеленг, скомандовал поворот. Радио понесло во все уголки корабля его громкий властный голос:
- Атака подводной лодки. Бомбы товсь! Корабль выходил на боевой курс.
Зайцев в последний раз бросил взгляд на таблицу расчетов и нажал кнопку. Грохот выстрелов носового реактивного бомбомета огласил море, и в следующий миг, как эхо, донеслись из глубины глухие взрывы и над водой отвесно взметнулись всплески.
Корабль шел по следу взорвавшихся бомб. Зайцев смотрел на темную поверхность моря, думая, что в случае незначительных повреждений лодка должна всплыть и тогда можно ее протаранить и добить окончательно. Он повторил залп. Но проходили минуты, а по воде катились темные барашки. Надежды оказались напрасными.
Неужели промазали? Кажется, все было как надо. Вовремя обнаружили лодку, вовремя уклонились от торпеды (молодчина Анисимов, дал полную нагрузку механизмам, обеспечил маневрирование), точно по пеленгу вышли на боевой курс. А попали ли - кто знает. Лодка молчит, не слышно ее моторов. Но это еще ровно ничего не значит. Она могла уйти крейсерским ходом, а потом выключить моторы, притаиться и ждать удобного случая для новой атаки.
Надо идти дальше, продолжать поиск.
Внезапно Шувалов заметил вдали что-то странное; если перископ лодки, он должен прочертить след. А тут никаких следов, просто болтаются на воде какие-то деревяшки, перекатываются с волны на волну.
Он доложил, и командир тоже увидел эти странные обломки. Обычно моряки не обращают на них внимания. Известное дело: выбросят за борт ящик, разобьет его волной, вот и плывут щепки. Но сейчас Зайцев подумал: в этом районе почти нет судоходства. Откуда здесь взяться щепкам?
Зайцев распорядился на несколько минут застопорить ход. Трофимов по его приказанию сбежал вниз к морякам боцманской команды, которые баграми поднимали на борт ровные, аккуратно отшлифованные бруски с надписями на немецком языке. Не разобрав, что там написано, Трофимов с победоносным видом явился на ходовой мостик.
- Немцам крышка! Угробили гадов! Вот доказательства, товарищ командир, - сказал он, протягивая деревянные бруски.
Зайцев с любопытством рассматривал их, читая надписи «Сделано в Германии», у него был такой вид, как будто он только что разгадал какую-то тайну.
На мостик поднялся инженер-механик Аниснмов.
- Потопили! Определенно потопили! - радовался Трофимов, чувствуя, что именно в эти минуты наступит перелом в его напряженных отношениях с командиром. - Разрешите доложить на базу?
- Никаких докладов, - резко перебил его Зайцев. - Разве трудно выбросить из лодки аварийные бруски? Пусть думают русские дурачки, будто добились своего. Такие случаи бывали, - Зайцев перевел ручку машинного телеграфа на «средний ход» и тут же крикнул сигнальщикам: - Внимательно наблюдать! Быстро докладывать!
Спускаясь по трапу вместе с Акисимовым, Трофимов возмущался:
- Вожжа под хвост попала. Факт налицо! Где бы доложить, людей порадовать, так нет, волынку затевает.
В напряженном поиске и предчувствии каких-то новых событий прошла ночь, и занялось хмурое утро.
Корабль опять вошел в ледяное крошево. Льдины теснились у бортов и оставались в буруне широкой кильватерной струи.
Зайцев не отлучался с ходового мостика. С каждым новым поворотом винта корабль подстерегала опасность.
Впереди белела широкая полоса льда, и, глядя на нее, Зайцев думал, что оттуда можно начинать нелегкий рейд к мысу Желания.
Загремела медь, и из акустической рубки послышалось взволнованное донесение:
- Слева шестьдесят пять шумы подводной лодки противника!
Первой реакцией Зайцева было изменить курс. Жаль, нет рядом Трофимова, сказал бы он ему пару теплых слов на соленом морском жаргоне: «Полюбуйся, вон она, потопленная!»
Зайцев принимал донесения акустика и чуть приглушенным голосом отдавал команды: «Право руля!», «Лево руля!», «Так держать!» А в это время повсюду на боевых постах в нетерпеливом ожидании стояли люди, готовые привести в действие всю огневую мощь.
Команды не поступало, и они волновались, нетерпеливо, с возмущением поглядывая на мостик. Бездействие выводило людей из терпения. Взвинченный, Трофимов прибежал на мостик.
- Что же вы не атакуете, товарищ командир?!