- Зоя Федоровна, веду к вам заблудившуюся дочь. Молодая женщина, которая привела Веру, смеялась.
Смеялась и мать. На работе она была совсем другая, чем дома. На ней был халат-спецовка, на пышных волосах - косынка, светлые глаза смотрели молодо,
- Что, растерялась? - спросила мать.
- Нет, - Вера встряхнула головой. - Мне здесь нравится.
В тот раз она недолго пробыла на фабрике. Мать показала ей цех, познакомила с работницами, а вечером Вера попросила маму устроить ее на фабрику. Она, конечно, могла бы учиться дальше, но ведь отец погиб в блокаду; она видела, как трудно приходится матери, видела, как она шьет по вечерам, когда Вера с братишкой засыпают, как она стирает, хлопочет по хозяйству. И когда Вера стояла рядом с нею в цехе, она подумала, что нужно помочь маме, а учеба никуда не уйдет.
Так она начала работать табельщицей, потом копировщицей. Поступила в вечерний техникум. Училась хорошо. Ей предложили перейти на дневное отделение. Она отказалась, а вместо этого перешла в бригаду закройщиц.
Десять девушек было в бригаде. Их объединял не только труд. Все они любили музыку, литературу, вместе ходили в театр и кино. Вместе ездили за город кататься на лыжах.
Во время одной лыжной вылазки и случилось то самое, что привело ее сюда, в далекое Заполярье.
Мороз в тот день холодил лицо, под солнцем чуть поблескивала лыжня, было тихо, и только иногда вздрогнувшая ветка беззвучно осыпала снег в лесу, там, где четко рисовались тени разлапистых деревьев и где среди голубеющих снегов виднелось освещенное солнцем золотистое пятно поляны.
Вера остановилась отдохнуть, прислонилась к дереву, и тут, словно сказочный царевич, откуда ни возьмись появился худощавый юноша в синем свитере с белой полоской на шее и такой же вязаной шапочке, увенчанной помпоном. Раскрасневшись от быстрого хода, он, очевидно, решил сделать привал, расставил широко палки, опираясь на них руками, и спросил Веру так, точно они были давние знакомые:
- Вы знаете, что это за дерево?
- Нет, я всю жизнь в городе прожила, - созналась она, смущаясь и краснея.
- Причина неуважительная. Должен признаться, что мы все просто не любопытны. Тысячу раз можем проходить мимо одного и того же и не знаем, что это, - сказал он и объяснил, что девушка стоит под кедром, который очень редко встречается в здешних краях. Причем говорил просто, по-товарищески, без желания подчеркнуть, что вот, мол, я знаю такие вещи, а ты нет… И потому Вера прониклась к незнакомому юноше доверием, и, когда он сказал: «Пошли вместе!» - взмахнул палками и устремился вперед, прокладывая лыжню,1 - Вера нажимала изо всех сил, стараясь не отставать.
А уже через неделю она пришла к Геннадию в училище на какой-то вечер, и тут впервые услышала слова чистосердечного признания в том, что еще ни одна девушка ему так и не нравилась. Верочка в душе радовалась. Ее подружки мечтали иметь молодого человека - курсанта военно-морского училища.
Они часто встречались: ходили на лыжах, бывали в театрах, в кино. А когда Геннадий пришел к Вере домой с огромным тортом из «Севера» и в присутствии матери сделал официальное предложение - Вера засомневалась:
- Ты с высшим образованием, без пяти минут офицер. А кто я? Работница с обувной фабрики. Родители не одобрят твоего выбора.
Он рассердился:
- Ты не знаешь моих родителей и потому так говоришь…
Но очень скоро выяснилось, что Геннадий их тоже мало знал. Приехав в Москву представить невесту, он впервые понял, что отец полон условностей и предрассудков, считая, что на втором курсе рано думать о женитьбе. Ну а если решился на это - смотри не прогадай! Бери девушку из достойной семьи и непременно с высшим образованием. Под словом «достойной» он понимал материальное обеспечение…
Мать горой встала за Геннадия.
- Не надо его осуждать. Дети во многом повторяют своих родителей. Ты тоже женился - не было девятнадцати - и взял себе жену не дворянского происхождения.
- Я другое дело… Крепко стоял на ногах. У меня за спиной была трудовая жизнь… А что он - молокосос. На нас надеется. А я мечтал поставить его на ноги да пожить спокойно, в свое удовольствие, - волнуясь, говорил отец.
- Ну что ж поделаешь, раз он любит… - повторяла мать. - Пусть живут на здоровье.
Отец не хотел слушать.
Много горьких, унизительных минут пережила Вера. И если бы не поразительное упорство Геннадия, она бы сразу сбежала из этого дома. Его стойкость взяла верх, Именно в эти дни он вырос в глазах Веры.
Вернулись они мужем и женой. Их приютила Верина мать. В простой семье, где постоянно ощущались нехватки, Геннадий чувствовал себя лучше, чем в родном доме, а после рождения дочери особенно.
Танечка стала любимицей не только Веры, ее матери, но и сестры Геннадия Наташи, которая жила в Ленинграде и частенько забегала, принося ребенку то распашонки, то игрушки, то баночку зернистой икры… А отец Геннадия по-прежнему хранил спокойствие, рассуждая так: «Сумел сделать ребенка - пускай попробует воспитать». И никакие мольбы матери не помогали.
Ничего, без помощи деда обошлись. Танюша росла веселенькой девчушкой. Геннадий заканчивал училище, и все было хорошо.
Маленькая однокомнатная квартирка, в которой здесь, на Севере, временно поселились Кормушенки, принадлежала холостяку, капитану второго ранга. Он уезжал в Ленинград на курсы усовершенствования и, отдавая ключи, сказал:
- Живите на здоровье!
Кормушенки считали, что им здорово повезло. Вера ахнула, когда встала на пороге комнаты: большая, светлая, хорошо обставленная. Вера долго не могла привыкнуть к тому, что свет тут зажигался автоматически - едва переступишь порог, - а в кухне большая и удобная электрическая плита…
Приятно было впервые в жизни осознать себя хозяйкой дома, хоть маленького, временного, но дома.
Она с удовольствием наводила порядок в квартире, готовила обед, уходила в магазин и возвращалась с полными авоськами. Таня неотступно следовала за ней. Это не Ленинград, где забежишь в магазин полуфабрикатов и за полчаса обед готов. В маленькой отдаленной базе все гораздо сложнее…
И после того как Танюшка и Геннадий засылали, Вера еще долго шила, гладила, штопала и ложилась, когда во всех окнах напротив уже погасли огни.
В заботах первых недель Вера редко вспоминала о встрече с Максимовыми. На знакомство с соседями, на уличные разговоры с соседками у нее тоже не оставалось времени.
* * *
Беда пришла неожиданно. Уже смеркалось. Таня прибежала с улицы оживленная более обычного, забрызганная с ног до головы, и по всему было видно, что северная весна пришлась ей по нраву. Заснула она не сразу.
Вера пристроилась на диване с книжкой, прикрыв плечи пуховым платком. Спать не хотелось. Шумел вентилятор, который Вера включала перед сном. Голоса ребят под окном понемногу стихли. На сердце у Веры было тревожно. Она поднялась с дивана, побродила по комнате, пытаясь определить причину нарастающего беспокойства. Дочь во сне тихо застонала. Вера склонилась над ней, положила руку на лоб. Он был очень горячий.
Вера бросилась к телефону и набрала номер Максимовых. Этот номер назвала ей Анна Дмитриевна, провожая на новую квартиру. Вера даже не подозревала, что он останется у нее в памяти.
- Слушаю. Кто говорит? Не пойму! - Она узнала голос Максимова: - Да, да, помню. Чем могу быть полезен?
Деловитость, прозвучавшая в этом вопросе, отрезвила Веру, и ей вдруг ясно представилось ее незавидное положение, затерянность на краю света, в снегах, внезапная болезнь ребенка, одиночество и беспомощность.
- Не знаю, что делать. Таня заболела, а муж на дежурстве, - сказала Вера и заплакала. Она пыталась сдержаться, но не могла, всхлипывала, то растирая глаза, то закрывая мембрану телефонной трубки. Потом тихо положила трубку на рычаг и побежала к кроватке.
Таня стонала, лоб у нее был в испарине. Вера попыталась разбудить девочку, она только чуть-чуть приоткрыла мутные глаза и вновь впала в забытье. Тогда Вера выбежала на площадку и позвонила соседке. Еще и еще раз. Сонная соседка открыла дверь. Вера спросила телефон госпиталя и, не ответив на вопрос, что случилось, вернулась к дочери.
Максимов, услышав в трубке плач Веры и короткие гудки, постоял несколько минут в раздумье, потом постарался пройти в комнату как можно тише, боясь разбудить жену, но она услышала и проснулась.
Михаил Александрович рассказал обо всем. Анна Дмитриевна тотчас же набрала номер госпиталя. Ей ответили - врач уже отправился к больному ребенку. Она погасила свет. Минут двадцать они лежали в полной темноте, Анна Дмитриевна прислушивалась к ровному дыханию мужа, потом приподнялась. Чуть скрипнула пружина. Максимов лежал не. двигаясь. Тогда она начала подниматься осторожно, без шума.
- Ну, ну, ну, - пробурчал в подушку Максимов, - беспокойная старость. Ну что тебе еще? Позвонила же врачу. Без тебя обойдутся.
- А я думала, Миша, ты спишь. Я ведь просто так - бессонница напала.
- Бессонница, бессонница, - передразнил ее муж и повернулся на спину, а заснуть не мог. - Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство к этому лейтенанту. Любопытство разбирает узнать, что он за человек, а с другой стороны, все папаша вспоминается - вежливый такой, с любезной улыбочкой и змеиным жалом…
- О папаше я бы постаралась забыть.
- Да? - с сарказмом произнес Максимов. - Брось, милая. Эти люди на чужом горе строили свое счастье.
- Не к чему копаться в прошлом. Пойми, молодые не виноваты. Они здесь без году неделя, одни-одинешеньки, с больным ребенком на руках.
Максимов, услышав о ребенке, смягчился:
- Что тебе мешает? Встань и позвони к ним.
- Я телефона не знаю.
- Что ты, при царе Горохе живешь? Спроси дежурную телефонистку. Она найдет.
- Неудобно как-то ночью…
- Вечно ты со своим «неудобно». Ну пойди к ним, я тебя провожу.
Они оделись, больше не разговаривая, тихо вышли на улицу. Метель стихла, и дома стояли белые, в изморози. Шли осторожно по слабому, уже не зимнему насту, поддерживая друг друга.