Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах — страница 55 из 104

[585].

Почему Буллит видел то, чего не видели Рузвельт и столь многие из их общего окружения? Очевидно, что его вооружил опыт жизни в Москве; но возможно, что помог и опыт работы с Фрейдом. Меняющиеся отношения терапевта и пациента являются центральным механизмом фрейдовской терапии. Отношения помощи – отношения между тем, кто предоставляет помощь, и тем, кто ее принимает, – в психоанализе проработаны лучше, чем в международной политике: материал тут куда более массовый, да и интерес к людям глубже. Психоаналитическая помощь никогда не является безусловной; напротив, она обусловлена ответными действиями, например оплатой, соблюдением правил и многим другим. В любой момент за пациентом остается выбор и, следовательно, ответственность. Психоанализ есть метод преодоления зависимости, этим он отличается от гипноза. В политической теории есть сходные представления. Вспомним формулу Токвиля о том, чем деспотическая власть отличается от родительской: одни готовят детей к взрослой жизни, другие стремятся сохранить их в младенческом состоянии[586].

Дипломатическая карьера Буллита закончилась не менее драматически, чем начиналась. Один из советников Рузвельта, к тому же личный враг Буллита, был гомосексуалом, и Буллит рассказал об этом президенту. Тот счел рассказ более аморальным, чем сам грех. Буллиту пришлось второй раз выйти в отставку. Причиной все же были далеко идущие политические разногласия с Рузвельтом: не бывавший в Москве президент продолжал политику fellow-traveler. Дальнейшая судьба Буллита тоже поразительна: бывший американский посол в Париже записался майором в действующую армию де Голля. В августе 1944 года Рузвельт вспомнил о Буллите характерно инфернальным способом. Он сказал, что Буллит был «совершенно ужасен» и будет гореть в адском огне за свои козни; сейчас же он, президент, не знает, что с Буллитом, – убит ли тот на фронте или жив и станет французским премьер-министром[587].

Уильям Буллит умер своей смертью в Париже, на 27 лет позже своего ровесника Михаила Булгакова. В том самом году, когда на разных концах земного шара одновременно вышли в свет две давно написанные и очень разные книги: психологическое исследование о президенте США Вудро Вильсоне и роман о Воланде, Мастере и Маргарите.

7. Потомки Троцкого и пси-наука

Пятого января 1933 года Зинаида Волкова, дочь Льва Троцкого, покончила с собой в Берлине. Она открыла газовый кран, так что последние минуты ее жизни прошли, вероятно, без страданий. Способ был обычен, но самоубийству сопутствовали необыкновенные идеи и обстоятельства.

Фрейдомарксизм

После окончания Первой мировой войны Зигмунд Фрейд встретил русского революционера из круга Троцкого. По словам Фрейда, тот «наполовину обратил его в свою веру. Большевик сказал Фрейду, что революция принесет годы страданий, которые впоследствии приведут ко всеобщему счастью. Фрейд ответил, что он верит в первую половину. Потом он много раз обращался к обсуждению социалистических идей и практик, но никогда не завершал анализ и не формулировал выводы. Его смешанные чувства в этом отношении описаны в «Будущем одной иллюзии». Фокус перемещается от религии к социализму и обратно к христианству – двум родственным «иллюзиям», которые внезапно обратились друг против друга, смешивая карты наследникам Просвещения. Сопоставляя эти две силы, Фрейд писал свою книгу в опровержение обеих, религии и социализма. При этом он предпочел не обсуждать «гигантский эксперимент над культурой, который в настоящее время ставится в обширной стране между Европой и Азией», ссылаясь на его незавершенность. И все же Фрейд точно писал о «чудовищных размерах» принуждения и насилия, которые потребуются для осуществления этих евразийских намерений. В этой книге, опубликованной в 1927 году – в год десятилетия революции в России, – Фрейд противопоставляет гигантский прогресс науки ее неспособности изменить человеческую природу. «Если в деле покорения природы человечество шло путем постоянного прогресса и вправе ожидать еще большего в будущем, то трудно констатировать аналогичный прогресс в деле упорядочения человеческих взаимоотношений», – писал Фрейд[588]. Этот прогресс и сегодня труден; именно поэтому Фрейд остается самым цитируемым автором в мировой науке, опережая по индексу Хирша всех других ученых – живых и мертвых, гуманитариев и естественников.

Британский социолог Николас Роуз придумал иронический термин psyence, охватывающий практические комбинации наук и искусств, которые помогают – или нет – прогрессу в управлении человеческими делами; непереводимая на русский язык ирония заключается в том, что это слово звучит точно как английское слово «наука», но пишется иначе, начинаясь с букв, с которых начинаются «психология» и «психиатрия»[589]. Два источника неразрешенных и, может быть, неразрешимых напряжений организовали огромное разнообразие пси-наук, которые развивались в течение ХХ века. Одним является противоречие между психологией и неврологией – между теми теориями и практиками, которые касаются человеческой субъективности, и теми, которые заняты его телом. Из этого напряжения родилось много творческих комбинаций, таких как психоневрология и психофармакология. Другой источник напряжения сохраняется между психологией и социологией – между идеями, которые объясняют весь спектр человеческих проблем разными особенностями индивидуального развития, и теми, которые объясняют эти проблемы отношениями между классами или институтами. Это напряжение тоже породило ряд комбинаций и гибридов, наиболее важным из которых является фрейдомарксизм.

Возникнув среди интеллигенции Центральной и Восточной Европы во время Первой мировой войны, фрейдомарксизм был порождением ее травматического опыта, неудовлетворенной наклонности к революционной политике и модернистской веры в пластичность человеческой природы. Межвоенный период стал временем созревания. Фрейдомарксизм попал в центр интеллектуальных дебатов после Второй мировой войны, достигнув своего пика вследствие незаконченных революций 1968 года во Франции, Соединенных Штатах и Чехословакии. Соединяя учения Маркса и Фрейда, фрейдомарксизм сочетал многое – идеологию и клиническую практику, политическую доктрину и методологию критических исследований. Рожденный на кровавых землях кровавого столетия, развивавшийся среди самых масштабных экспериментов над людьми, какие видело человечество, фрейдомарксизм выжил в драматической близости к жутким событиям своего века. Но в 1968 году он же вдохновил некоторые из лучших моментов своего столетия. Возможно, он еще переживет ренессанс в новом веке, который вряд ли будет проще или человечнее предыдущего. Полный внутренних проблем и противоречий, фрейдомарксизм заполнял важную нишу, оставленную без внимания более успешными конкурентами. Эта ниша – человеческая субъективность.

В отличие от марксистского или фукодианского идеала истории без собственных имен, история пси-наук переполнена действующими лицами, акторами, агентами. Эти агенты действовали от собственного лица или от имени кого-то еще, например своего или чужого государства. Агентность (agency) – это понятие, которое определенные версии пси-науки повторяют как мантру. Стоит помнить, что этот семантический корень имеет два противоположных по сути значения: одно, которое определяет «агента» как носителя собственной автономной воли, и другое, которое подчеркивает зависимость «агента» – иногда секретного, иногда двойного – от внешних и высших сил. Избегая политики в своих теориях или призывая к ней, пси-науки непременно политизировались в своих практических приложениях. Роуз показывал, как первые психодиагностические методы развивались в перенаселенных английских городах Промышленной революции; конструируя «слабоумие», они решали задачи контроля над людьми, лишившимися земли и работы вследствие огораживаний и бегства в города. Современные исследования, показывающие колониальные и расистские корни некоторых психологических тестов, продолжают эту тему. По мере того как утописты начала ХХ века превращались в технократов, они возлагали все больше надежд на психологию как метод изменения человека в соответствии с новыми нуждами. Победившие бунтари создавали государственные институты, ставившие на «научные методы переделки человека» – главные инструменты современности, преодолевшей традицию, но, возможно, что и последние козыри, привлекательные и неиспробованные.

Первым государственным деятелем, который таким образом сформулировал свои задачи, был Лев Троцкий. После триумфа в Гражданской войне почти на всей территории бывшей Российской империи, его правительство смогло национализировать землю, промышленность и торговлю, осуществив марксистские рецепты со скоростью, к которой они не были предназначены. Утописты полагали, что поведение людей и прочие элементы надстройки изменятся вслед за преобразованием базиса. Но люди не стремились меняться, и с этим теперь должна была справиться «наука» – психология, педагогика, психоанализ, педология, психотехника. Теперь на эти области пси-науки – необходимую, но все еще недоработанную добавку к победившему марксизму – обращали свои надежды интеллектуалы, пришедшие к власти в огромной стране под руководством Троцкого и его товарищей. Теперь все, что случалось со вверенными им институтами и их собственными семьями, им пришлось понимать на этом двойном языке. Так фрейдомарксизм стал семейным романом с очень несчастливым концом – историей биологических и духовных детей Троцкого: несбывшихся обещаний, трагических убийств и самоубийств, сенсационных и нерешенных загадок.

Троцкий интересовался психоанализом со времен своей эмигрантской жизни в Вене в 1906 году, где он создал газету «Правда». Его ученик и заместитель главного редактора «Правды» Адольф Иоффе был профессиональным террористом, который только что бежал из российской тюрьмы и страдал от многочисленных неврологических симптомов. В Вене Иоффе стал пациентом Альфреда Адлера, ученика Зигмунда Фрейда, который вскоре – больше по политическим, чем по другим причинам, – взбунтовался против своего наставника. Адлер был женат на Раисе Эпштейн, русской эмигрантке и радикальной социалистке. Она дружила с Троцким и переписывалась с ним на протяжении десятилетий; более того, в 1920‐х годах она несколько раз посещала СССР. Одна из дочерей Адлера, Валентина, так сильно желала строить социализм, что эмигрировала в Советский Союз и погибла там. Другая дочь, Александра, эмигрировала, наоборот, в Соединенные Штаты. Она стала видным психотерапевтом в Нью-Йорке, одним из ранних экспертов по посттравматическим состояниям.