Карточный джокер — образцовый иной, он изображается шутом, в 52 листа колоды не входит и может заменить собой любую нужную игроку карту. Предшественник джокера, появившегося к 1850 в США, это Шальной, по-французски le Fou, из особой колоды тарок/тарó: ее отличие от обычных карт — «триумфы», 21 нумерованный козырь от Паяца до Мира и еще один козырь без номера. Шальной, который может считаться и 22-ым и нулевым. Сам по себе он достоинства не имеет, но подобно нулю в позиционной записи чисел умножает достоинство других карт, отсюда итальянская поговорка essere соте il matto nei tarocchi «быть как Шальной в тароке», т. е. «быть всюду желанным». К Шальному см. Е. Копманс и П. Ферхёйк, «Веселая проповедь» нищ., с. 107—19.
Деревенский дурачок по детским воспоминаниям В. Топорова (в интервью Известиям, 20.5.1998): «До войны мои родители летом снимали домик в деревне. Почти в каждой деревне был свой дурачок, который что только не вытворял с языком. Для него язык был самой жизнью. Городское население утратило это живое ощущение.»
Не движение вперед по пути, а рост вверх на месте отличает дурака, это двойственный иной, в ком сходятся крайности, мировой человек, соотносительный с мировым деревом и брáхманом, о которых см. Брахм, и другие работы В. Топорова. Он дерево деревом — «туп и глуп, или бесчувствен», глуп ведь как дерево у Гоголя: балда «шишка, нарост», «палица, дубина», «балбес, дурак», например пушкинский Балда, вахлак «пузырь, волдырь», «желвак, шишка, нарост», невежа и невежда, «простак», болозень «мозоль» и блазень «малый и глупый» и благой «добрый, хороший», но и «злой, дурной» или блажной «дурной»: санскр. brahman и bráhman «жрец», ср. близость к дураку попа; «Вздулся иной как пузырь водяной» — многозначительно это иной, «шишка на ровном месте», «Порожний колос выше стоит», «Порожний мех надувается», «вздулся как тесто на опаре». «Спесь не ум», «Чванство не ум, а недоумье». «Гордым быть — глупым слыть» (СВРЯ, ст. Дерево. Балда, Вахлак. Блазн и БлагищМертвые души. 1.6; СРНГ 4. с. 73 сл., и 3, с. 76; Р. послов, пог… с. 383; ПРН, с. 445, 731 и 729).
Волос вянет у Мельникова-Печерского (На Горах, 1.12); «Чего-чего теперь они ни плетут на нас!.. Волос даже вянет…»; мы бы сказали уши вянут — шуточный перенос. Вянуть и вялый противоположны растущему, торчащему, упругому, сочному.
Лучи дневного света — волосы Солнца-женщины, а Месяц-мужчина лысый (обращение убийцы к месяцу «гляди, плешивый!» в балладе П. Катенина, взятое под защиту Пушкиным), и ночь это время мрачной мысли и злого промысла. Говорят, что можно поседеть за одну ночь от горя или страха, а у Хармса (Синфония № 2) «Марина Петровна, благодаря меня, совершенно облысела, как ладонь. Случилось это так: пришёл я однажды к Марине Петровне, а она трах! и облысела.»
К двойственности дурака-малого: отмеченное М. Покровским в Соображ. изм. знач… 3 (с. 47), мнимо противоречивое выражение большой малый вырос—одним словом, детина. Сюда же Юрий Казаков. Нестор и Кир (2 сл.):
— молодой парень, красавец, так же кудряв, как и отец, только золотоволос, румян, широк в плечах, белозуб и синеглаз, — но дурачок, картавый…
Красавец, хищное животное, бронзовый кудрявый белозубый бог — тупая идиотическая сила. «Февраль, — сказал вчера про него Нестор. — Дня одного не хватает!» Прекрасное и ужасное видится мне в этом Кире, в его физической мощи, в его загадочных бормотаньях, в какой-то юродивости и в блаженном созерцании мира.
Смеющийся Вл. Соловьев в описании Сергея Маковского: «И всё менял в нем смех. Закатится — прекрасной верхней части лица как не бывало, один судорожно разверстый темным зевом разорванный рот, и хохот — высоким, истерическим, захлебывающимся воплем каким-то. Всякий раз становилось немного жутко.» — Портреты современников (гл. Владимир Соловьев и Георг Брандес). И его же статья Последние годы Владимира Соловьева (из книги На Парнасе «Серебряного века»):
В нем поражала эта двойственность, или точнее — раздвоенность. Начиная с самой внешности. Длинный, худой, аскетический. Верхняя часть лица (хочется сказать — лика) светится умом и мечтательной грустью: прекрасный прямой лоб, очень близорукие глаза глубоко-синие, лучистые, густые черные брови и длинные до плеч вьющиеся волосы, разлетающиеся во все стороны серебристыми прядями… Но большой рот с широкими пунцовыми губами, прикрытый седеющей бородой, становится вдруг безобразным, разверзаясь пастью с нецелыми зубами, как зальется он своим неистовым, стонущим на высоких нотах, клокочущим хохотом. Воистину пугал этот хохот: если в аду смеются, то не иначе — приходило в голову…
«Рад дурак празднику» (ПРН, с. 821). ведь праздник праздный или порожний, красный, иной день: иное к иному. Ср. «И дурак празднику рад». «Всякая душа празднику рада». «И дурак праздники знает, да будней не помнит», «Ленивому всегда праздник». «Богатому завсе/ежедень праздник», «Богатый и в будни пирует, бедный и в праздник горюет». «Доброму человеку — что день, то и праздник», «Доброму человеку что ни день, то праздник, а злому и в праздник будни», «Праздник придет — гостей приведет», «Кто празднику рад, тот до свету пьян». «Видно, что с праздника: идет да пизду утирает» (с. 821, 501. 511. 79. 97 и 126: Р. послов. пог… с. 80: Р. посл, погов., с. 102: Завет., с. 489). А вот Флоренский в письме с Соловков от 29.2–1.3.1936 дочери Ольге (ФСС 4, с. 400):
Праздник есть праздник, против него нельзя возражать, но вредно и ложно искать постоянного праздника и подменять ими будни. С. И. страдает именно этим недостатком, ей нужен сплошной праздник (м.б. был нужен, теперь не знаю) и она умеет прекрасно их устраивать. Но забывая о буднях или не желая знать их, она остается неудовлетворенной и несытой. Ошибка многих!
К этому дурацкому ряду: у «сугубо сексуальной» (В. Пропп, Ритуальный смех в фольклоре) сказки АТ 559 про царевну Несмеяну, которую надо рассмешить, чтобы на ней жениться, есть разновидность — сказка АТвс 559* про молчаливую царевну, которую надо разговорить. Поедающему, смеющемуся и говорящему рту соответствуют срамные губы, а переносное ягодицы было названием щек, скул, например (Сб. Кирши Дан., л. 17) ягодицы как (бы) маков цвет. Соитие заменяется смехом в слове хахаль, это прикрытое ёбарь, ср. Не давала ебарю, | не давала хахалю — (Р. эрот., с. 501); в песне Белоз., 655:
Они сели, посидели.
Лягли, полёжали.
Они стали, отряхнулись.
Оба усмехнулись.
Оба усмехнулись.
Со тово-то стало смеху.
Стало брюхо пухнуть.
Так и в Однажды красавица Вера — Николая Олейникова и Однажды Андрей Васильевич шел по улицеЙЙЙ (концовка) Хармса, ср. в его же Грехопадении или познании добра и зла. Эразм Роттердамский. Похвала Глупости (11): «Нет, умножает род человеческий совсем иная часть, до того глупая, до того смешная, что и поименовать-то ее нельзя не вызвав общего хохота.»[118]
К теплолюбию дурака с холодными ушами: «Душа прохладу любит, а плоть пар» (ПРН, с. 303). Плотские, телесные дураки согревают друг друга, а умные с их огненной душой («Как в кремне огонь не виден, так в человеке душа» — с. 305) каждый сам по себе. Душа горит, отсюда горе горькое и горькие/горючие слезы, ср. печаль, пот (< *pok-t-: *pek-), печень, т. е. «запекшаяся», пекло. Четверостишие Ходасевича Пробочка:
Пробочка над крепким иодом!
Как ты скоро перетлела!
Так вот и душа незримо
Жжет и разъедает тело.
Вряд ли дурак и весь холодный, раз он любит тепло, это противоречило бы его связи со светом. Впрочем, светятся холодным светом гнилушки ночью.
Русскому носу далеко до французского, но ср. глядеть ртом или животом и «смотреть носом» у Пруста:
ЙЙЙего нос, свисавший надо ртом, — являлся приметой самой обыкновенной глупости, которую еще подчеркивало соседство двух, нормандской красноты, яблок. Возможно, что в глазах маркиза де Говожо (de Cambremer), прикрытых веками, и отражался клочок котантенского неба, — но тяжелые, гноившиеся, с трудом поднимавшиеся веки загородили бы дорогу даже уму. И, озадаченные узостью этих голубых щелок, вы невольно переводили взгляд на длинный кривой нос. Вследствие перемещения органов чувств маркиз де Говожо смотрел носом. Нос маркиза де Говожо не был безобразен, скорее даже он был чересчур хорош, чересчур велик, чересчур горд особым своим положением. Лощеный, глянцевитый, франтоватый, с горбинкой, он и рад был бы восполнить духовную скудость взгляда, да вот беда: если в глазах иногда отражается ум, то нос — является органом, где обычно со всеми удобствами располагается глупость.