сь значительно быстрее, чем в прошлый раз. Может быть, искусник уже поднаторел в сборке, а может, сказывалась помощь Оболиуса. Раньше каждую лапу на свое место приходилось подтягивать с помощью искусных нитей, тщательно рассчитывая каждое действие. Теперь же достаточно было скомандовать пареньку, и он, кряхтя от напряжения, волок нужную деталь куда покажешь. Прошел какой-то час, а облик голема уже был вполне узнаваем. Только сейчас, лежа на земле с растопыренными лапами, он больше напоминал паука, раздавленного гигантским башмаком.
К обеду все было готово. Толлеус выполнял окончательную сборку в гордом одиночестве, снова отправив помощника за едой и в этот раз строго определив перечень продуктов.
Гроза, погромыхав над головой, прошла стороной, и небо начало светлеть. Вернулся Оболиус и замер на спине лошади, глазея, как шестиног вытанцовывает круги вокруг искусника. Старик не спешил забираться внутрь бадьи: разъезжать здесь негде, да и не нужно. Окончательную настройку можно провести, сидя в сторонке. К тому же, пока работа лап не отлажена, забираться внутрь чревато, голем ведь и перевернуться может. Толлеусу повезло, что этого не случилось, когда он в Беллусе поехал на ночь глядя тестировать прошлую модель Паука.
Надо сказать, голем претерпел серьезные изменения. Памятуя о пожаре, старик сделал лапы не из толстых деревянных балок, а из железных прутьев в два пальца толщиной. Дороже, конечно, зато надежнее. Также изменилось тело. Раньше купальня выполняла главную несущую роль, а тонкие деревянные жерди сверху годились лишь для того, чтобы натянуть на них тент и чтобы легче было держаться на ухабах. Теперь каркас выполнен из тех же железных прутьев.
Шесть штук, изгибаясь дугой, выходили из-под днища купальни и, подобно растопыренным пальцам, обхватив ее, куполом сходились над головой. Еще один прут опоясывал бадью по верхнему краю примерно по центру получившегося ажурного шара. Были и менее заметные изменения: манокристалл Толлеус сделал съемным, все амулеты разместил в небольшом сундучке и защитил его от воришек и прочих напастей. Теперь огонь Пауку не страшен. В худшем случае сгорит деревянная купальня, но на ходовые качества голема это никак не повлияет.
Старик нежно погладил свое творение, бросив самодовольный взгляд на выпучившего глаза помощника. Но юнец, вместо того чтобы бухнуться на колени или как-то еще проявить свое восхищение, ткнул пальцем в голема и дерзко заявил:
– По хорошей дороге с такими ступнями ходить будет неудобно.
Толлеус фыркнул:
– Ну и молодежь пошла!
Потом задумался. Он и сам знал, что парнишка прав. Ступни у Паука – большие железные блины со сменной деревянной прокладкой снизу. Они незаменимы на рыхлой или болотистой почве. А на твердой поверхности только мешают. Но не делать же их съемными!
– Ну и что ты предлагаешь, молодой человек? – уперев руку в бок, учительским тоном спросил он.
– Дык это… Пусть на цыпочках ходит! – легко нашелся помощник. И, пользуясь замешательством старика, начал преспокойно выкладывать на дерюгу привезенные сыр, хлеб и колбасу.
Чтобы научить голема ходить на цыпочках, требуется другая конструкция ступней (опять расходы!), а также время на доводку походки. Однако Толлеус твердо решил этим заняться при первой возможности. Такое усовершенствование обещало экономию маны на хорошей дороге при увеличении скорости за счет удлинения лап. Да и в городе в случае чего проще будет передвигаться: не наступишь широченной паучьей ступней на что-нибудь хрупкое. Это все потом. А сейчас пора в путь.
Голем, управляемый посохом искусника, послушно взобрался на телегу, пока Оболиус держал нервно вздрагивающих лошадей под уздцы. Проехав по заросшему кустарником полю не больше полулиги, повозка вырулила на дорогу и затряслась в сторону оробосской столицы.
Нужно было спешить. Широтон, неведомый, но такой манящий, ждал там, впереди, где края дороги сходятся в точку. Купцы, чинно восседающие на тюках с поклажей, доедут за восемь дней. Маршрут выверен в обе стороны: постоялые дворы и городки выстроились вереницей как раз на расстоянии дневного караванного перехода друг от друга. А всадник без поклажи покроет за день двойное расстояние и опять-таки устроится на ночлег с комфортом в придорожной гостинице. Очень удобно. Но не тогда, когда приходится нарушать устоявшийся уклад. Толлеус хоть и выехал из Беллуса с максимальным запасом, но задержался в пути. И теперь надо прибыть на место не за семь, а за пять дней. Это возможно, но остановки придется делать прямо посреди тракта. И совершенно не остается резерва времени на вероятные неожиданности. Старик удалился от Кордоса всего на два с половиной дня пути, при этом задержался на втрое больший срок. Пугающая тенденция. Все же искусник верил в удачу и был полон решимости преуспеть в своем начинании.
На груженой повозке, запряженной далеко не лучшими скакунами, сильно не разгонишься. Зато можно ехать дольше, до самой темноты, а провиант закупать по дороге.
Скрипя колесами, телега уверенно катила вперед, оставляя за собой в пыли прямые линии следов с отпечатками подков посредине. Понукать лошадей не было смысла: они не выдержат быстрого темпа. Покупать других Толлеус не планировал – хорошие скакуны дорого стоят. И все же старику, сидящему сзади, казалось, что едут они слишком медленно. Проводив печальным взглядом ворону, которая в несколько энергичных взмахов крыльями обогнала путников, он грустно вздохнул. Чародей из видений умел летать. Он был быстр и свободен, как ветер. А старик навсегда прикован к земле, как гад ползучий.
– А ты почему при бабке? – хрипло бросил Толлеус в спину юному вознице и потянулся за флягой, чтобы промочить горло. Сделав несколько шумных глотков, он продолжил расспросы молчаливой спины: – Родители-то где? Живы?
Оболиус, насупившись, повернулся:
– Мамка пьет. А кто папка, неведомо… Так что, почитай, сирота. – Парень отвернулся с явным намерением прекратить беседу.
Толлеус развел руками, мол, дело житейское, бывает. Все же он твердо решил побольше узнать о своем спутнике, которого подкинула ему судьба в образе сварливой трактирщицы.
– Сабана тебя не очень-то жалует. Отчего не сбежал?
Парень поерзал на лавке и неохотно ответил:
– Отчего не жалует? Жалует… Воспитать хочет по-своему. А сбегать-то куда? Милостыню просить?
Толлеус пожевал губами, видя резон в таких словах. Наконец он нашелся с ответом:
– Ты же вроде как к делу приученный, пошел бы в подмастерья. Что вообще делать-то умеешь?
Оболиус немного расслабился, когда вопросы ушли от неприятной темы.
– Да всякое. В поле с взрослыми могу, за скотиной ходить, в кузне помогал, на рынке стоял…
– Ты, наверное, с такими способностями можешь и кашеварить, и чародействовать? – пряча улыбку, спросил искусник.
Однако рыжий пройдоха и бровью не повел, а серьезно ответил:
– Не, готовкой бабка занимается. Да и не мужское это дело. А в ученики к чародеям – это много денег надо. Один предлагал. Сказал, у меня есть способности.
Искусник с новым интересом уставился на помощника. Какие способности рассмотрел неведомый чародей, непонятно. Но только аура совершенно не развита, слой маны тонюсенький. Увидев недоверчивое лицо старика, Оболиус с детским задором принялся защищаться:
– Правда! Я конструкты вижу! Честное слово!
Толлеус в раздумье склонил голову набок. Если парень и правда без всякого обучения и специальной подготовки умеет пользоваться истинным зрением, то это дорогого стоит. Обычно ведь как? Эмиссары из Академии набирают группу потенциальных учеников из тех, у кого аура посильнее да маны побольше. И пытаются научить видеть ауру и плетения. Проходит больше года занятий, прежде чем появляется результат и становится ясно, может ребенок стать искусником или нет. Причем в Кордосе это государственное дело: специальные люди регулярно посещают все города в поисках перспективных ребятишек, за обучение денег не берут, даже кормят потенциальных учеников бесплатно. В Оробосе же все пущено на самотек.
– Какая глупость, – пробурчал старик в ответ на свои мысли.
Оболиус, расслышав слова старика, вмиг раскраснелся и сжал кулаки:
– У вас, например, уши огромные приделаны!
Кордосец улыбнулся: то, что парень принял за приделанные уши, на деле было особым плетением в виде двух больших воронок, которое улучшало слух. Толлеус давно уже его купил и с удовольствием использовал, успев немного усовершенствовать. Теперь, накачивая больше маны, стало возможно менять размер этих «ушей», влияя на их чувствительность. На самом деле не такая простая задача, как может показаться: наверчено в этом плетении много, причем непонятного, даже водяное плетение зачем-то использовалось.
Оболиус тем временем продолжал болтать, тыкая пальцем в шестинога:
– Смотрите! Вот отсюда сюда идет линия, и еще вот тут одна, и вот тут! – Пацан стал водить пальцем по силовым нитям, приводящим в движение ноги Паука. Приободренный кивками искусника, помощник разулыбался и неожиданно сам подступился с расспросами: – Господин, а почему у вас голем такой чудной?
– Какой такой «чудной»? – не понял старик.
– Ну такой… – замялся недоросль. – Лапы во все стороны и на человека ничуть не похож!
– А что, ты и в големах разбираешься? – засомневался Толлеус. – Много ты их видел-то вообще? Разве они все как люди?
Оболиус надулся, но все же ответил, глядя в землю:
– Может, и не видел. Но только все говорят, что големы на людей похожи.
– Да кто говорит-то?
– Да все!
Искусник усмехнулся. Несмотря на то что чародейство в Оробосе цветет пышным цветом, местные жители в большинстве своем, так же как и он, ветеран войны, с чародейскими истуканами в жизни не сталкивались. Он-то хотя бы в своих видениях посмотрел на големов. Но в самом деле все они были о двух руках, о двух ногах, с головой…
– Форма такая, чтобы устойчивей было. К тому же когда лап много, быстрее получается, да и в грязи не застрянет, – наконец ответил старик на давно заданный вопрос.