Караван, барахтаясь в грязи, с трудом пробивался вперед. Толлеус сегодня ехал в своем фургоне, и надо сказать, поступил правильно. Шлепать из первого фургона в последний по такой погоде – можно захлебнуться по дороге.
Старик благодаря искусным лапам на повозке, которые он благополучно переставил со старой, мог бы ехать быстрее, но фургоны купца постоянно застревали. Приходилось ждать, пока их вытащат, и подстраиваться под скорость каравана. Впрочем, мохнаткам дорога тоже давалась нелегко. Лужи и грязь сами по себе им очень нравились, и сперва они, проваливаясь по самое брюхо, двигались очень бодро. Но через какое-то время стало заметно, что химеры устали и перехотели куда-то идти. Оболиус не выходил из транса, заставляя животных двигаться вперед, а старик то и дело искусными нитями вытягивал неудачниц, которые умудрялись влезть в особенно топкое место. За каких-то пару часов такого пути и путешественники и животные выдохлись совершенно. Стало совершенно ясно, что до Боротона они не доберутся не то что засветло, а вообще, – попросту не хватит сил. Поэтому Толлеус с тревогой завертел головой, озадачившись поиском места для ночлега.
Как назло, никаких постоялых дворов или иных свидетельств человеческого жилья не наблюдалось. Места тут были достаточно холмистые, к дороге с обеих сторон подступал лес, да и дождь скрадывал окружающую действительность. По сути, видимость ограничивалась впередиидущим фургоном. Оставалось надеяться, что Мерива придет к тем же выводам, что и старик, и, зная местность, найдет, где можно встать лагерем.
Действительно, даймон в скором времени свернул на еще худшую, чем прежняя, дорогу, ведущую вбок, и примерно через лигу показались избушки какой-то деревеньки. Толлеус облегченно выдохнул: он уже начал волноваться, потому что еще чуть-чуть, и животные стали бы падать. Нескольких он бы смог везти в повозке, но не всех, и это стало бы настоящей катастрофой.
Деревня стояла пусть на небольшой, но возвышенности – по крайней мере, вода ее не затопила. Запахнувшись в плащ, Толлеус побрел к ближайшему дому узнавать, что тут и где. Можно было не волноваться, что химеры разбегутся, они сейчас не в том состоянии. Только Оболиус перестал их подгонять, как все они сейчас же сбились в серо-грязную мохнатую кучу и плюхнулись на землю. Искуснику показалось, что ученик сейчас поступит так же, но нет, он остался сидеть в повозке, бледный, нахохлившийся, с мешками под глазами.
В избушке старика ждало разочарование. Выяснилось, что постоялого двора в деревне нет, а значит, о животных никто, кроме самих путешественников, не позаботится. Либо надо искать кого-то, кто возьмется. Только сперва нужно присмотреть место для ночлега, причем опять-таки в первую очередь не для себя, а для химер.
Мужик, открывший дверь, назвал несколько домов, и искусник отправился по указанным адресам. Увы, всюду его подстерегали неудачи – караванщики успели раньше его.
Пришлось обходить дома по кругу и договариваться насчет крова для части животных. В итоге стадо пришлось делить на четыре части и платить из своих небогатых запасов, зато сухой хлев мохнаткам, корм и уход обеспечил. Хозяйские дети даже взялись за дополнительное вознаграждение помыть и почистить животным шерсть. Ничего, деньги сейчас на это жалеть не стоит. Лишь бы с химерами все было в порядке после тяжелой дороги. Не сегодня так завтра дождь кончится, и тогда – переход до Боротона, где Толлеус заработает монеты и на себя, и на стадо, и на собственное жилище.
В последнем доме ему подсказали еще одно место, где можно узнать насчет ночлега, честно предупредив, что избушка там бедная, но крыша вроде не протекает.
Толлеус к этому моменту уже промок до нитки и замерз, что в его возрасте и с его здоровьем было крайне чревато, но все-таки дошел, куда указали.
После долгого стука в хлипкую дверь сухой старушечий голос испуганно спросил, кто там. Искусник назвался, сказал, по какому вопросу и кто его направил.
Скрипнув, дверь приоткрылась, и маленькая сухонькая бабулька, точно осторожная мышь из норки, высунула наружу нос.
– Монета за ночь! – выставив подбородок, будто перед боем, заявила она.
Старик улыбнулся. «Монета за ночь» – столько требовали бесстыжие девицы во многих городах, где Толлеусу довелось останавливаться на ночлег. Понятно, что бабка про другое, и ее монета медная, а не серебряная, как просят девицы, но все равно забавно получилось.
– Со мной еще мальчонка-помощник.
– Тогда две монеты!
– Это за кров. А стол?
Старушка тяжело вздохнула:
– Еды нетути.
Еще за две монеты договорились, что бабка, назвавшаяся Финной, купит у соседей продукты и приготовит.
Толлеус опять пошел под дождь. Предстояло пристроить стадо и забрать Оболиуса. Ученик, кстати говоря, мирно спал, сидя на лавочке, и даже проснулся не с первого толчка тростью, а только когда свалился на дно повозки. Потом еще полминуты хлопал глазами, не понимая, что от него хотят.
Со стадом провозились долго, разводя животных по разным дворам. Сказывалось то, что мохнатки, как и Оболиус, устали и уже не хотели никуда идти, да к тому же человеческого языка не понимали. Сам же подросток вселяться не стал, сославшись на головную боль, и стал действовать по-крестьянски: веревку на шею и повел.
Толлеус не возражал. Пусть делает как хочет, лишь бы сделал. Сам он только раз показал, где что, а потом поспешил обратно к избушке Финны. Впрочем, возвращался не отдыхать и не налегке – решил лично перегнать повозку с ценным грузом, попутно прикупив в одном из дворов, где размещал животных, корм для лошади и Бульки. Да, одну химеру он решил взять с собой и попробовать сегодня полечиться с ее помощью или хотя бы снять усталость, очень уж день выдался хлопотный. Зная свой организм, старик предполагал, что если ничего не делать, сегодняшняя сырость завтра даст о себе знать в полной мере ломотой в суставах.
Бульку он выбирал не специально – это она, привыкнув к искуснику с рыжим помощником еще в Широтоне, всегда первая бежала к ним, когда видела. Остальные тоже проявляли интерес к людям, но действовали куда менее расторопно.
Вид у химеры был жалок – мокрая шерсть свисала сосульками, брюхо в глине, глаза печальнее обычного раза в два точно.
Пожалуй, от дождя была польза: он худо-бедно, но мыл зверей и не давал глине засохнуть. Иначе пришлось бы состригать всю шерсть наголо.
По дороге искусник встретил Мериву. Тот высунулся из своего фургона и закричал, спрашивая, нашел ли старик себе место. А потом пригласил на ужин. Обозники не все смогли или не захотели устраиваться по избам, многие решили ночевать в своих фургонах, но лошадей всех определили по стойлам и арендовали крытый навес, под которым уже горел огонь и в большом котле что-то булькало.
Предложение хорошее, но Толлеус отказался. Выбираться под дождь еще раз не было никакого желания. Финна пообещала обеспечить едой, а разговаривать совершенно не хотелось, так что в другой раз.
Ужин, честно говоря, оказался неказист. Бабка ухватом вытащила из печи горшок с кашей да выложила на стол половину хлебного каравая, которую приобрела у кого-то из односельчан. На питье хозяйка поставила обычную воду, хотя старик предпочел бы сейчас согревающий отвар из мяты и малины, а Оболиус спрашивал про молоко.
Зато каши было много, хотя Финна, несмотря на субтильное телосложение, лопала за двоих и, кажется, готова была съесть все одна.
Старушка уже два года вдовствовала, а детей у них вовсе не было. Об этом Толлеус уже знал от людей, которые посоветовали поискать тут ночлег. Однако теперь эту историю пришлось выслушать еще раз – бабка обстоятельно и с удовольствием жаловалась на жизнь. Потом она переключилась на последние новости. Выяснилось, что дождь шел, не прекращаясь, уже неделю. Он то ослабевал, что казалось вот-вот и закончится, то вновь обретал силу, как сегодня. Из-за воды больше всего страдали огороды. Грядки размыло, урожай гнил на корню. Впрочем, самой Финны это не касалось, она ничего не сажала.
Причем поговаривали, что такое безобразие творится не только в Лысовке (так называлась деревня), а вокруг всего Боротона. Понятно, что бесконечно это продолжаться не могло, и каждый день люди ждали, что тучи уйдут. Толлеус прикинул, что даже если завтра дождь закончится, есть смысл подождать несколько дней, пусть земля немного подсохнет. Такая остановка не входила в его планы, да ничего не поделаешь. Придется потерпеть.
Зато Оболиус, когда услышал, что завтра в любом случае никуда ехать не нужно, расплылся в такой счастливо-придурковатой улыбке, что искуснику захотелось стукнуть его тростью.
После ужина парень был отправлен чистить лошадь и Бульку. Старик тоже пошел следом. Не для того чтобы помогать, а чтобы в конюшне спокойно просушить одежду, ни к чему местных пугать Искусством.
На следующий день дождь заметно утих, и Мерива отправился дальше. Часть его товаров составляли мешки с мукой и копченое мясо, так что длительное пребывание в сырости не пошло бы им на пользу. Опять-таки сейчас все это можно продать в Боротоне с большей выгодой, нежели когда возобновится нормальное снабжение из окрестных деревень.
Старик, как и запланировал, никуда не поехал, ему со стадом путешествовать по такой погоде совершенно несподручно. К тому же, как и предсказывал, Толлеус неважно себя чувствовал, хотя не так плохо, как ожидал.
Проводив взглядом фургоны купца, увязающие в раскисшей колее, он отправился проведать свое булькающее имущество и продлить пребывание химер в хлевах – сперва-то договаривались всего лишь на ночь.
Вернувшись, искусник сбросил с плеч сырой плащ и занялся разработкой плетения, которое должно было сделать жизнь под дождем легче, – надоело чувствовать себя рыбой. Закончил только к обеду, хотя солнца не было, чтобы нормально определить время. Оболиус наконец соблаговолил проснуться – до сих пор он, посапывая и причмокивая, сладко спал на полатях.
Новое плетение для защиты от дождя таковым, по сути, не являлось. Это была старая добрая полусфера, которую искусник придумал и собрал в Широтоне для одного аристократа. Правда, там оно выполняло функции ночной вазы. Но если его перевернуть и увеличить в р