Трошка еще не успела оглядеться, как Рыжик атаковал. Без осторожного прощупывания и раскачивания, его действия можно было сравнить с попыткой с разбега вышибить настоящую дверь или проломить головой стену. Причем он понимал, что чем крепче природная защита, тем больнее ее пробивать. Эдак можно даже лоб расшибить. Но ему повезло – крякнув от натуги, он сразу же снес преграду. Теперь нужно победить волю женщины. Не останавливаясь, он с ходу напал. Она была не готова, ибо не ожидала ничего подобного и не имела опыта такой борьбы. На это и был весь расчет – Оболиусу удалось ее «опрокинуть», и вот она уже застыла послушной куклой, глядя перед собой остекленевшими глазами.
Прошла минута, пошла вторая, а Трошка не двигалась с места. Мохнатка так же неподвижно стояла напротив, лишь легкий ветерок трепал ее длинную шерсть, да младенец все также пыхтел и чмокал. Креп в недоумении заерзал под крыльцом: откуда ему было знать, что рыжий подельник никак не может отдышаться в конюшне, чуть не теряя сознание и еле удерживая контроль? Еще через несколько томительных минут из открытой двери донесся писклявый голосок старшего отпрыска, зовущий мать. Реакции, естественно, не последовало.
Предводитель деревенских мальчишек рискнул выбраться из своего убежища, настороженно глядя на хозяйку дома. Как мертвая, аж мороз по коже. В принципе можно было по стеночке осторожно скользнуть в сени, метнуться в кухню, спрятать под рубахой несколько калачей и задать стрекоча. Но, во-первых, налетчики напрочь забыли про сына, оставшегося в доме, а во-вторых, все явно пошло не так, не по плану. Сейчас перед парнем были не пустые разговоры о колдовстве, а оно само во всей своей пугающей сути. Причем, может статься, Трошка замерла навсегда и уже не очнется. А это значит, лучше не быть замешанным в этом деле и вообще оказаться как можно дальше отсюда.
Креп со всех ног понесся к воротам, но, уже очутившись снаружи, остановился, озираясь. Ничего не изменилось: женщина смотрела в пустоту, изредка моргая, но не следя взглядом за происходящим. Здравый смысл советовал не задерживаться, только гордость шептала, что сбежать нельзя. Как он будет выглядеть перед ребятами, если узнают, как все было?
Помявшись мгновение, атаман мальчишек повернул назад, с несвойственной ему робостью направившись к конюшне.
Оболиус поднял тяжелые веки, но белобрысый подельник продолжал трясти его, не замечая, что уже достиг цели.
– Пусти, – просипел рыжий подросток.
Голова была словно набита ватой, перед глазами летали цветные мошки.
– Живой, значит, – равнодушно констатировал Креп, выпуская его плечо. В этот момент в доме хлопнула дверь. – Очнулась, значит. Свезло тебе, иначе бы мужик ейный тебе враз башку оторвал.
– У меня получилось! – не обращая внимания на разглагольствования белобрысого, прохрипел Оболиус.
– Одна ботва у тебя получилась!
– А вот и нет!
– А вот и да!
Оболиус обиженно засопел.
– В следующий раз без тебя обойдусь, заставлю ее саму мне пироги принести! – в сердцах озвучил он идею, гораздо лучшую, чем они пытались реализовать.
– Попробуй, а я посмотрю! – стал подзуживать его Креп.
– И попробую, вот только отдохну! Или в тебя вселюсь и прямо у нее на глазах весь поднос умыкну! Будешь тогда знать!
– А вот только попробуй! – сжал кулаки будущий староста.
– А не подстрекай! – вяло огрызнулся Рыжик и устало откинулся на солому.
Глава 4Толлеус. Без претензий
– Тут это… Искали вас! – такими словами встретил Оболиус старика в ответ на вопрос: «Все ли было в порядке в мое отсутствие?»
– Кто? – сейчас же встрепенулся Толлеус, который только что вернулся из вояжа в Боротон.
– Да Креп, сын печника Гремихи.
Искусник заметно расслабился:
– И что ему надо?
– Мать у него третий день разродиться не может, хворает через это сильно. Вот отец и послал узнать, не можете ли вы пособить с этим и сколько за услуги возьмете. А так как будто спокойно все. Вчера, как велели, ездил на луга. Как велели, ничего там не трогал, только посмотрел. Плетение, что велели понять и повторить… Тут не совсем…
– Обожди, – перебил Толлеус отчет ученика. – Что там с болящей? Давно приходили?
– Утром, – пожал плечами Оболиус. – А какая разница? Все равно с них много не возьмешь.
– Это смотря чем брать! – расплылся в жабьей улыбке старик. – Вот сейчас похлебаю горяченького с дороги – и сходим-посмотрим!
Примерно через час, когда солнце уже скрылось за горизонтом и о нем напоминала лишь светлая полоса неба на западе, парочка отправилась навестить роженицу. Причем Оболиус вел с собой Бульку. Без веревки, при этом вышагивал сам, выпендриваясь перед стариком, хотя тот, похоже, этого факта даже не заметил и по достоинству не оценил.
Когда парень не отвлекался на животное, он все свободное время тратил на безуспешные попытки увещевания своего учителя:
– Не надо с роженицей связываться! Случись что с младенцем, на нас свалят! Ой не к добру это! Не просто же так баба третий день лежит!
Толлеус внимал молча. Наконец остановился и ответил, постучав себя по виску пальцем:
– Они говорят, что нам польза будет!
Дальше ученик шел молча, лишь бросая внимательные взгляды на учителя.
В деревнях ложатся рано, так что многие окошки в домах уже были темны, а скотина и пернатые давно загнаны в хлева и птичники. Однако в доме печника явно еще не ложились – лучины теплились сразу в нескольких окнах, а по двору бродили свиньи, про которых все забыли.
Уже на крыльце стали слышны стоны измученной женщины, поэтому стук в дверь внутри услышали не сразу. И почему-то сразу не заметили светляк искусника, которым он освещал себе дорогу.
Наконец из дома выглянул взъерошенный мужик богатырского роста, так что ему пришлось согнуться, чтобы не удариться головой о низкую притолоку. Он не успел ничего сказать, как Толлеус полувопросительно-полуутвердительно уточнил:
– Хозяин?
Мужик кивнул.
– Здравия в дом, любезный! – Старик потеснил печника и уверенно вошел в сени. – Сказывали, будто звал?
– Да, господин, – ответил мужик смиренным голосом, который совершенно не вязался с его рослой фигурой.
– Ну так что за дело? – степенно спросил искусник, приняв образ властного и сильного человека.
– Жена моя, Крася, никак не разродится. К ведьме посылали, так, как на грех, нет ее. А тут вы…
– Я не ведьма! – басовито прогудел Толлеус, отчего мужик от неожиданности втянул голову в плечи, а Оболиус, незаметно стоявший сзади, удивленно покосился на учителя.
Гремиха несколько мгновений смотрел на старика, явно желая, но не решаясь объяснить, что ему без разницы.
– Неужто… не поможете… по ведьминой цене? – наконец выдавил он из себя.
– Родить за нее не смогу, с брюхатыми дел иметь не доводилось. Но кое-чем помогу, – так же важно и неторопливо сообщил искусник. – Только не за деньги, а чтобы он, – тычок в опешившего Оболиуса, – учился. С него работа, с меня пригляд – согласен?
Похоже, печник планировал все несколько иначе, но новый стон из-за двери в светлицу заставил его понуро кивнуть.
Не успел старик пройти дальше, как ученик вцепился сзади в плащ и стал дергать назад.
Обернувшись, Толлеус увидел глаза пацана, горящие неподдельным испугом и мольбой. Хихикнув, искусник втащил ученика в помещение следом за собой.
– Куда с пацаном?! – взвилась какая-то старуха, хлопотавшая с тряпками и водой над дородной невысокой женщиной в одной домотканой рубахе.
– Куда со зверюгой?! – заверещала она еще громче, когда следом за Оболиусом в светлицу сунула морду Булька.
– Помолчи! – рыкнул на повитуху старик, в сердцах стукнув тростью по полу.
Бабка тут же умолкла. Возможно, больше, нежели суровый голос искусника, на ее поведение повлиял светляк, повисший по центру помещения, озаряя самые дальние уголки.
– А теперь толком рассказывай, если знаешь, что за хвороба, – сбавил тон искусник.
– Ребенок не первый, а тут который день разродиться не может! Видно, сглазил кто…
Старик поморщился:
– А ребенок-то что, толкается?
– Толкается, еще как! – с готовностью подтвердила бабка. – Вон какой богатырь!
– А что по сроку? Носила как? Может, болело что? Кровь шла? – с видом знатока засыпал ее искусник вопросами.
– Ничего не было. Может, переходила только. Аккурат к началу дождей ждали. Ай, верно: дождевое проклятие виновато! Сырость кончилась, тут и роды начались!
Толлеус едва удержался, чтобы не сплюнуть на пол.
– Да просто ребенок велик! Мужик у нее вон какой здоровый, а сама она ему до груди едва достает, вдобавок переходила. Проклятия им всюду мерещатся. Ну! – повернулся старик к оробевшему ученику. – Смотри ауру и рассказывай, что видишь.
Парень послушно повернулся к роженице, на которую старался не смотреть.
– У нее как будто две ауры! – возвестил он, довольный своей проницательностью.
За что сейчас же получил тростью в бок:
– Она же на сносях! Что, в первый раз, что ли, брюхатую бабу увидел? Ты же похвалялся, что давно ауры видеть умеешь.
– Да я просто… – покраснел Оболиус.
– Ладно, давай дальше, – взмахом руки прервал его оправдания старик.
– Бледная она какая-то. Цвету не хватает!
– А вот это ты прав. Вымоталась она, сил нет. И так видно даже: лежит, стонет. В сознании али нет – непонятно. Но ты-то понимаешь?
– Без сознания, – тут же доложил олитонец, чем заслужил одобрительный кивок.
– Ну а что там с проклятиями, без которых тут не обходится ни одно событие? – При этих словах искусник повел рукой в сторону притихшей повитухи, поджавшей губы.
– Так ведь я это… Не видал их никогда… – начал мяться Оболиус. – Вот разве что тут что-то красное…
– «Не видал», – передразнил его Толлеус. – Видал, и не раз. Только не знаешь, куда и на что смотреть. Я, правда, тоже не шибко. Но Маркус в посольстве объяснил, показал. Это в войну мы как неграмотные все ходили… Да… Не вижу я тут никаких проклятий. А красное – боль это. Ка