– О, туда дорога будет хорошо оплачена! – хохотнул Рахим. – И суточные тоже будут по первому классу!
– И час работы будет подороже, чем тут, стоить! – со смешком добавил я, представляя, как получаю в небесной канцелярии у святого Петра небесный обходной лист.
– А кто у кого азюль будет просить? – развеселились мы.
– Черт у бога будет просить, – был уверен Рахим. – Скажет: довели меня противные люди, хуже меня стали, такие пакости делают, что мне и не снилось, не нужен я им стал, пусти, боже, в рай отдохнуть, отдышаться, с силами собраться, – на это Линь Минь шутливо зацокала:
– Нет, бог у черта: устал, мол, я от этих бестолковых людей, развлечься хочу немного у тебя в аду…
– А может, они друг у друга спрячутся: черт – в раю, а бог – в аду, там их никто не найдет, да и вряд ли искать будет, – предположил я. – Обоюдный азюль. На брудершафт, так сказать…
Фрау Грюн стремительно возникла в дверях, любезно поздоровалась и начала без долгих разговоров распределять папки. Больше всего работы было сегодня у Линь Минь – опять где-то высадился десант из Китая. Рахиму достались два брата-араба. Я получил три папки со снимками женщин. Начальник лагеря тут же беспокойно заворочался во мне. Но я пригляделся внимательнее – и он сник, залез обратно в черную дыру. Ничего интересного.
– Три интервью – это очень хорошо! – сказал я фрау Грюн.
Она заговорщически подмигнула мне:
– Автобус белорусов в Кельне… И переводить нетрудно – все одну и ту же чушь порют. У вас три дамы, на монашек похожие…
– Три монашки?.. – я еще раз уставился на фотографии. – Отлично! С кем работаем?
– Со Шнайдером.
«Это вот плохо, – подумал я, – он скор на расправу.
Но выбирать не приходится. И три монашки в любом случае лучше, чем одна».
– С которой начать?
– Которая вам больше нравится. Все ваши, – засмеялась фрау Грюн.
– Хорошо, я их помещу в отдельный барак. Вообще-то лучше одна молодая, чем три старых, – как-то не очень впопад ляпнул я.
Она на это заметила, что для женщины возраст – понятие относительное и растяжимое, и женщина молода, пока молодо ее тело, добавив:
– И душа, разумеется.
– Чудес не бывает. Что-то одно должно постареть, сноситься. Или сосуд дьявола лопнет. Или сосуд бога опустеет. Хотя душа, в принципе, возраста не должна иметь, если она вообще есть… А если ее нет – то и говорить не о чем. В любом случае женщине лучше быть старой, чем мертвой. Я начну с этой! – указал я на фото той, что посимпатичнее.
фамилия: Уринович
имя: Наталья
год рождения: 1961
место рождения: с. Козловщина, Белоруссия
национальность: белоруска
язык/и: белорусский / русский
вероисповедание: протестантка
«Что за лютерово нашествие!..» – вспомнил я гитариста-самоучку, даже не думая о том, что вымышленный протестантизм этих людей – скорее всего просто добавочный пункт в списке мифических наездов на родине.
Взяв папки, мы гуськом пошли в приемную разбирать подопечных. В дверях приемной остановились. Вон они, мои – три в черном. В руках – по Библии. Лица постны, стылы, снулы, поджаты, чем-то между собой схожи, как лица всех ханжей мира.
– Доброе утро, я ваш переводчик! – подошел я к ним. Они в растерянности встали. Одна – толста, низка. Другая – худа, высока. Третья – среднего роста, с живым выражением глаз и очень объемистой грудью, под которой скрещены руки с Библией. Ее папку я отобрал. Наталья. Присмотревшись, я увидел, что на них – не рясы, а просто черно-темные траурные платья. Ну и правильно, чего веселиться?.. Я вспомнил Савченко-маму в нелепой мини-юбке.
– Я ваш толмач, буду вам помогать с нехристями разговаривать, – тупо пошутилось против воли.
Они недоверчиво смотрели на меня блекло-синими глазами, не зная, что отвечать. Или не понимая меня. Я повторил, уже серьезно, что я переводчик и буду им переводить во время интервью.
– Аха, – сказала Наталья, перекладывая толстую Библию из одной руки в другую. Я заметил, что она держит еще одну книгу, поменьше и потоньше.
– Вы русский понимаете? – на всякий случай уточнил я.
– А як жа?.. Конечно, понимаем. Што мы, неучи?
– Ну. Понимаем, – подтвердили обе товарки кивками: – Аха-аха.
– Вот и отлично. А то у них переводчика с белорусского нет, – соврал я на всякий случай («Вдруг заупрямятся: подавайте переводчика-белоруса?.. Пропали тогда мои деньги»). – Теперь одна должна пойти со мной.
– Куды? – испуганно уставились они на меня.
– Как куда?.. Вы зачем сюда пришли?.. Убежища просить?..
– Аха. А як жа, – кивнули все трое.
– А для того чтобы его получить, вы должны ответить на ряд вопросов, которые вам будет задавать немец-чиновник. Мы сейчас в Германии, – напомнил я им, опять на всякий случай, видя по лицам, что они не очень соображают, что к чему и где они вообще находятся.
– Аха, ну да, ну да, – закивала Наталья за всех.
– Ты иди, – подтолкнули ее товарки. – Иди, иди!
Она была похожа на кассиршу – уютно-полноватая, с нерабочими руками в кольцах (одно, огромное, обручальное, другое – поменьше, с зеленым камешком). К этим рукам больше подошли бы пачки денег, а не Библия. Прическа – из тех, по которым сразу можно узнать в местной толпе бывсовженщину: начес с шиньоном под лаком. Лицо, когда-то явно милое, сейчас уже порядком обрюзгло. Намечена сеть морщин и мешочков, но глаза все так же упорно и грубо подкрашены.
– Мы с вами сейчас пойдем, – сказал я Наталье. – А подружки пусть подождут.
– Библию можна узять?
– Зачем она вам?
– Силы придаець.
– Тогда конечно. А что за вторая божья книга?
– Псалма.
– А, понятно. Дополнительно, так сказать.
Она кивнула товаркам:
– Ну, девоньки, сидитя, не скучайтя. Я пошла.
Обе с постными лицами закивали в ответ. Было видно, что Наталья – главная в этой библической тройке.
– Пойдемте быстрее! – поторопил я Наталью, увидев, что Линь Минь готова возглавить выводок однолицых китайцев, с которыми она до этого что-то с яростным цокотом обсуждала в углу. Однако я тут же упрекнул себя за глупость: зачем спешить?.. Дела идут – контора пишет. Наоборот, надо брести после всех, последним, замыкающим, после самого последнего китайца. Время идет – контора начисляет. И не вина толмача, что его китайцы опередили. Их много, а он – один.
Фрау Грюн уже все подготовила: полоса намазана чернилами, поляроид включен, монитор мерцает, сканер мигает, перчатки натянуты, лист с квадратиками для пальцев зажат на станке.
– Божья матерь! Што гэта?.. Я что, у гестапе?.. – вдруг запричитала Наталья.
Фрау Грюн, услышав знакомое без перевода слово, прянула головой, как лошадь от мух:
– Кто это гестапо – мы?
– Она шутит, – ответил я, а Наталье прошипел, чтоб она следила за своими выражениями, если не хочет вызвать неприязнь чиновников: – Это слово (не хочу повторять, какое) и без перевода всем понятно. И другие, подобные ему.
– Маучу, маучу. Сглупила. Проститя ради Бога! – испугалась она.
Фрау Грюн сухо сказала, чтобы она положила на стол свою библиотеку – никто ее не украдет – и дала снять отпечатки.
Наталья молча проделала все процедуры, помыла руки, взяла книги и подсела ко мне за стол.
– Фамилия правильно записана – Уринович? – спросил я, а фрау Грюн, опять услышав понятную ей без перевода фонему, насмешливо прыснула.
– Што? – вытаращилась Наталья. – Почему спрашиваетя? Почему смеетеся?
– Мне показалось, тут забыли первую букву приписать – «Б», «Н», «Г», «Х», «Ш» или там «Д»…
– Хто забыл?.. Нет, правильна все. Уринович я.
– От какого же слова образовано? От «урина»[58], что ли?.. – не удержался я от глупой шутки.
– Можат быть, – насупилась Наталья и крепче ухватилась за Библию, а фрау Грюн, пряча улыбку, посоветовала списать данные из паспорта:
– К счастью, у всего автобуса паспорта есть. С французскими визами притом, – добавила фрау Грюн многозначительно и посмотрела на меня.
Мне стала ясна судьба пассажиров летучего автобуса – куда виза есть, туда и иди, что тебе тут делать?.. «А почему автобус до Франции не доехал?» – хотел спросить я фрау Грюн, но удержался – какое мое дело?
Год рождения и адрес были записаны правильно.
– Где это – деревня Козловщина?
– Каля Слонима. Прыбыцце в Германию три дня назад.
Я посмотрел на календарь. 22 июня… Вдруг до меня дошло:
– А знаете, Наталья, какое сегодня число?
– Якое?
– 22 июня…
– Ну и што?
– А что случилось шестьдесят лет назад?.. «Ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася…»
– «…война»! Аха! Гасподзь бог!.. Прауда… – завозилась, заквохтала Наталья. – Это над жа такое!.. Ах, Матерь Божия!.. Плахи знак!..
– Вот именно… Сегодня война началась, народ воюет, а мы тут с немцами сидим, бумаги пишем… – согласился я (мне тоже на секунду стало не по себе).
Заметив наши переговоры и смущенные лица, фрау Грюн спросила:
– Что, вопросы какие-нибудь? – (Она заканчивала отщелкивать китайцев, немым рядом стоящих у стены в очереди к поляроиду.)
– Ничего. Просто вспомнили, что шестьдесят лет назад началась война между Германией и Советским Союзом.
– Как?.. Война же началась в 1939 году? – удивилась фрау Грюн.
– Это для вас. А для нас война началась 22 июня 1941 года. Все советские фильмы, книги и песни называют эту дату…
– Ну, и видите, чем все это закончилось? – И фрау Грюн резко обвела рукой комнату, вызвав этим жестом страх у отшатнувшихся китайцев и замешательство у щетинистого папы-курда, который уже входил в комнату (за ним чутко замерло все семейство). Дальше маячила флегматичная фигура Рахима.
– Аха, – покачала головой Наталья. – Хто жа думал когда?.. Вот как судьба вертиць рабом Божиим!.. Пришлося родину бросиць… Или родина цябе бросила…