Кроме того, Анна – не единственная героиня романа; Левин также является центральной личностью, эволюция его мировоззрения очень показательна и должна была занять свое место в книге. Да и роман не мог закончиться описанием того, как Анна дочитала «исполненную тревог, обманов, горя и зла» книгу своей жизни, такой пессимизм несвойственен Толстому. Необходимо было, чтобы другой герой начал читать иную книгу, где, наряду со злом и обманом были бы дела добра и правды. Таким героем и стал Левин, он нашел книгу жизни народной, где нет преобладания зла и обмана, которые видела Анна в книге жизни людей привилегированных классов. Левин понял, что для того, чтобы избавиться от мучавших его сомнений, надо «отрешиться от эгоистической, праздной жизни богатых классов и искать правду в народе, в его вере и в его исполненной трудов и лишений жизни». Обратившись к народу в поисках правды, Левин увидел, что, кроме закона «Мне отмщение, и Аз воздам», существуют еще «законы добра», которые он ощущал в себе и которые не разъединяют, а соединяют людей. «Анна Каренина» создавалась в тот период, когда писатель остро осознавал пустую жизнь высших слове общества и был близок к разрыву со своим сословием. В «Анне Карениной» он «… хотел дать… картину современной России или, по крайней мере, современного общества».
Очевидно, что работа над «Анной Карениной» доставила Толстому как литератору глубокое внутреннее удовлетворение. Толстой проявил себя как художник, как величайший мастер описания тончайших душевных переживаний своих героев – раскрытия сложной и противоречивой «диалектики души». Сравнивая «Анну Каренину» с «Войной и миром», автор работы «О романах Л. Н. Толстого» К. Н. Леонтьев писал: «В “Анне Карениной” личной фантазии автора меньше, наблюдение сдержаннее, зато психологический разбор точнее, вернее, реальнее, почти научнее».
Как только вышли первые главы романа, он сразу вызвал огромное количество отзывов. В одних прослеживалось восхищение работой писателя, отмечалось глубокое проникновение в психологию героев, жизненность ситуаций и персонажей, в других выражалось недовольство романом, высказывались негативные оценки.
Н. Н. Страхов в письме Л. Н. Толстому от 8 апреля 1876 года: «“Анна Каренина” возбуждает такое восхищение и такое ожесточение, какого я не помню в литературе. Толкам нет конца». А в следующем году в письме, отправленном Толстому после публикации всего произведения, критик напишет: «Роман Ваш занимает всех и читается невообразимо. Успех действительно невероятный, сумасшедший. Так читали только Пушкина и Гоголя, набрасываясь на каждую их страницу и пренебрегая всем, что писано другими».
«О выходе каждой части Карениной, – писал Толстому Страхов 7 мая 1877 года, – в газетах извещают так же поспешно и толкуют так же усердно, как о новой битве или новом изречении Бисмарка».
Критик В. В. Чуйко в либеральной газете «Голос» напечатал одну из лучших для того времени критических статей об «Анне Карениной». Приводя сцену катания Левина и Кити на катке в Зоологическом саду, критик замечает:
«В этом отрывке видится весь автор “Детства” и “Отрочества”, умный наблюдатель мельчайших душевных волнений, чувствуется его нежная и глубокая поэзия психического мира, если так можно выразиться… Оттого-то так трудно передавать содержание его романов; в них много движения, чрезвычайная сложность жизни; в них и внешние события играют не последнюю роль; но вы невольно останавливаетесь на его удивительном психическом анализе, невольно забываете внешнюю канву и принимаетесь вместе с автором следить за здоровыми проявлениями души и характера, как с г. Достоевским мучительно изучаете болезненные движения, почти сумасшедшие выходки больных умом и нервами характеров».
В. В. Чуйко: «Пора, наконец, понять, что граф Л. Н. Толстой – художник, не идущий по рутинной дорожке, а ищущий в искусстве новых путей и новых точек зрения. Он не рутинный копиист, пользующийся готовыми приемами и принимающий на веру известные готовые выводы. Он по преимуществу живой наблюдатель, вводящий в свои почти научные исследования особенности своей натуры и склада своего ума. Реалист по натуре и фаталист по общему миросозерцанию, он под этим двойным углом зрения смотрит на психический механизм человека».
Автор, скрывавшийся под псевдонимом «Странник», писал: «Роман графа Толстого отличается чрезвычайным богатством внутреннего содержания; при не слишком большой сложности интриги – удивительным кипением, так сказать, жизни, пульс которой бьется на каждой странице… Роман графа Толстого изобилует образами, нарисованными так мастерски и притом с таким умением воплотить их во всей их человечности, со всеми оттенками и кажущимися противоречиями их характера, что читатель никогда их не забудет… В романе графа Толстого целый ряд сцен глубокого нравственного смысла и потрясающего психологического интереса.
Без негативизма тоже не обошлось – Чайковский назвал книгу «пошлой дребеденью», Салтыков-Щедрин – «коровьим романом», критик Петр Ткачев считал, что роман отличает «скандальная пустота содержания». А Николай Некрасов вообще написал едкую эпиграмму:
Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует гулять
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.
По сути, общество разделилось на два лагеря: демократы осуждали роман, либералы, напротив, давали ему высокую оценку. Однако и те и другие под влиянием политических настроений часто искажали суть романа.
А что сам автор? Лев Николаевич Толстой оказался на пороге духовного кризиса. Кроме темы семьи, его волнуют раздумья о смерти, о ее неизбежности, об отношении к ней, что совершенно ясно проглядывает в портрете Левина, счастливого семьянина. Не осознав отношений жизни и смерти, невозможно понять, зачем живешь на свете, понять подлинную цену дарованного тебе счастья.
И закономерно, что закончив книгу, поднимающую в первую очередь важные для самого Льва Николаевича вопросы, он посещает места, где надеется найти ответы. Так, в 1877–1879 годы Толстой побывает в Оптиной пустыни, в Киево-Печерской и Троице-Сергиевой лавре.
25 июля 1877 года Лев Толстой приезжает в известный монастырь Оптину пустынь Калужской губернии, где бывали Гоголь и Достоевский. Это древний монастырь, он был не особо известен до той поры, пока там не появились старцы. Как раз со старцем Амвросием и хотел пообщаться Толстой. В монастырь Лев Николаевич поехал вместе с Н. Н. Страховым. Прибыв туда, он побеседовал с монахом, отстоял в монастыре всенощную, длившуюся четыре часа, переночевал в монастырской гостинице и отправился в обратный путь.
Вернувшись в Ясную Поляну, Толстой поделился с женой впечатлением о пребывании в Оптиной пустыни. По словам С. А. Толстой, Лев Николаевич «остался очень доволен мудростью, образованием и жизнью тамошних монахов-старцев». Софья Андреевна писала впоследствии: «Подробности разговора (со старцем Амвросием) нигде не записаны, и никто их не слыхал, но помню, что Лев Николаевич остался ими на этот раз очень доволен, признав мудрость старцев и духовную силу отца Амвросия». А П. А. Матвеев слышал от Н. Н. Страхова, что Толстой назвал старца Амвросия «удивительным человеком».
Монахи тоже составили свое мнение о посетившем их графе, о чем Толстому сообщил Страхов. Он об этом узнал от своего знакомого, который посетил монастырь чуть позже: «Отцы хвалят Вас необыкновенно, находят в Вас прекрасную душу. Они приравнивают Вас к Гоголю и вспоминают, что тот был ужасно горд своим умом, а у Вас вовсе нет этой гордости. Боятся, как бы литература не набросилась на Вас за 8-ю часть (“Анны Карениной”) и не причинила Вам горестей. Меня о. Амвросий назвал “молчуном”, и вообще считают, что я закоснел в неверии, а Вы гораздо ближе меня к вере. И о. Пимен хвалит нас (он-то говорил о Вашей прекрасной душе), – очень было и мне приятно услышать это. Отцы ждут от Вас и от меня обещанных книг и надеются, что мы еще приедем». На что Толстой ответил: «Сведения, которые вы сообщили мне о воспоминаниях о нас оптинских старцев, и вообще воспоминания о них мне очень радостны».
25 августа 1877 года С. А. Толстая писала о Льве Николаевиче: «Все более и более укрепляется в нем религиозный дух. Как в детстве, всякий день становится он на молитву, ездит по праздникам к обедне, где мужики всякий раз обступают его, расспрашивая о войне; по пятницам и средам ест постное и все говорит о духе смирения, не позволяя и останавливая полушутя тех, кто осуждает других». Но Толстого начинают раздирать противоречия. С одной стороны, он более чем когда-либо увлечен православной религией, но у него возникает много вопросов, и он все больше не соглашается с ней.
В «Исповеди» Толстой объясняет причины, заставлявшие его исполнять церковные обряды: «Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя тому преданию, которое имело всё человечество. Я соединялся с предками моими, с любимыми мною – отцом, матерью, дедами, бабками. Они и все прежние верили и жили, и меня произвели. Я соединялся и со всеми миллионами уважаемых мною людей из народа. Кроме того, самые действия эти не имели в себе ничего дурного (дурным я считал потворство похотям). То есть, что касается обрядовой стороны учения православной церкви, Толстой в то время еще не отрицал ее. Но не пройдет и трех месяцев, и все изменится.
В «Исповеди» Толстой рассказывает, как это произошло.
В апреле 1878 года Толстой говел, исповедовался и причащался. И во время причастия произошло то, что отвратило его от обрядов. «…Когда я подошел к царским дверям, и священник заставил меня повторить то, что я верю, что то, что я буду глотать, есть истинное тело и кровь, меня резнуло по сердцу; это мало что фальшивая нота, это – жестокое требование кого-то такого, который, очевидно, никогда и не знал, что такое вера.
Но я теперь позволяю себе говорить, что это было жестокое требование, тогда же я и не подумал этого, мне только было невыразимо больно