… И я нашел в своей душе чувство, которое помогло мне перенести это. Это было чувство самоунижения и смирения. Я смирился, проглотил эту кровь и тело без кощунственного чувства, с желанием поверить, но удар уже был нанесен. И зная вперед, что ожидает меня, я уже не мог идти в другой раз». Больше он говеть и причащаться не будет.
Что касается отношений с женой, то они все более осложнялись, и разница в характерах и взглядах на жизнь давала о себе знать. Толстой любил осень, зиму и весну, потому что тогда в Ясной Поляне было уединенно: семья и он. А в летние месяцы приезжали гости и этот покой нарушался. По-другому чувствовала себя в Ясной Поляне в зимние месяцы Софья Андреевна. Жизнь зимой в деревне вызывала в ней тоску и приводила в уныние. А перелом в мировоззрении Толстого сильно сказался на их взаимопонимании. Софья Андреевна видела перемены в характере мужа и сначала радовалась им. Запись в ее дневнике: «Характер Льва Николаевича тоже все более и более изменяется. Хотя всегда скромный и малотребовательный во всех своих привычках, теперь он делается еще скромнее, кротче и терпеливее. И эта вечная, с молодости еще начавшаяся борьба, имеющая целью нравственное усовершенствование, увенчивается полным успехом». Но разъединение супругов уже шло полным ходом. Например, Толстой перестал подписываться графом, т. к. считал несправедливым ставить одних людей выше других. А жена не последовала за мужем. Она до конца жизни подписывалась «Графиня С. Толстая».
Летом 1879 года Лев Толстой осуществил еще одну задуманную им поездку – в Киев. В том религиозном настроении, в котором пребывал Толстой, Киев привлекал его как место святынь, а монастыри интересовали потому, что в них монахи и схимники, по рассказам странников, жили подвижнической жизнью по образцу древних христиан. Лев Толстой пришел в Киев в 8 часов утра 14 июня и направился в Киево-Печерскую лавру. Но здесь его постигло разочарование. Вечером он написал жене: «Все утро, до трех ходил по соборам, пещерам, монахам и очень недоволен поездкой. Не стоило того… В семь пошел… опять в лавру, к схимнику Антонию, и нашел мало поучительного. Что даст бог завтра». Посещение Киева нанесло следующий удар по православию Толстого, не менее сильный, чем тот, что он испытал, когда причащался в последний раз в жизни. «В Киево-Печерской лавре Толстой не только не нашел подвижничества, но увидел сознательный обман народа, которому внушалось благоговейное отношение к несуществующим святыням – будто бы нетленным мощам святых, которые в действительности оказывались подделками, устраиваемыми самим духовенством». 16 июня Толстой уехал из Киева.
Но Лев Николаевич упорен и не отступает. Он едет в Москву для беседы с представителями высшей иерархии об учении православной церкви. Теперь уже не само учение церкви занимало Толстого, а вопросы, которые требовали немедленного разрешения.
Первый вопрос – отношение церкви к войне. «Русские стали во имя христианской любви убивать своих братьев. Не думать об этом нельзя было. Не видеть, что убийство есть зло, противное самым первым основам всякой веры, нельзя было. А вместе с тем в церквах молились об успехе нашего оружия, и учители веры признавали это убийство делом, вытекающим из веры». Второй вопрос – отношение церкви к смертным казням. Третий вопрос – нетерпимое отношение церкви к верующим других исповеданий: католикам, протестантам, старообрядцам, сектантам и др. Толстой думал, что, может быть, он чего-то не знает из учения церкви, и потому критически относится к православию. По рекомендации Страхова Толстой беседовал с митрополитом московским Макарием (Булгаковым) и с викарным архиереем Алексеем (Лавровым-Платоновым). 1 октября Толстой поехал в Троице-Сергиеву лавру для встречи с наместником лавры Леонидом Кавелиным. 2 октября Толстой вернулся в Ясную Поляну и написал Страхову: «По вашему совету и по разговору с Хомяковым (сыном) о церкви был в Москве и у Троицы и беседовал с викарием Алексеем, митрополитом Макарием и Леонидом Кавелиным. Все трое прекрасные люди и умные, но я больше еще укрепился в своем убеждении. Волнуюсь, метусь и борюсь духом и страдаю; но благодарю бога за это состояние». Беседы с московскими иерархами нанесли решающий удар его вере. «И я обратил внимание на все то, что делается людьми, исповедующими христианство, и ужаснулся».
Война и мир в душе Толстого
Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью.
1881 год – переломный год. Семья Толстых переезжает в Москву, дети подросли, им требуется дальнейшее образование. Толстой – самый знаменитый писатель, но он все дальше уходит от мелочности быта, от материальной жизни, задумывается о создании религии, «соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей блаженства на небе, но дающей блаженства на земле», он все более тяготеет к простым людям. «…Бессмысленно связывать свое счастье с материальными условиями – жена, здоровье, дети, богатство». Л. Н. Толстой разрывается между нравственными принципами и инстинктами обыкновенного человека: ел, испытывал страсти, не мог забыть о своем теле, а потом каждое мгновение ощущал неискренность своего положению. И кроме того, Софья Андреевна была далека от новых идей мужа, его стремления отказаться от собственности, жить простой жизнью.
Летом 1881 года (еще в 1877 и в 1890) Толстой совершает 120-километровый переход из Ясной Поляны в Оптину пустынь, где разговаривает со старцем четыре часа. О чем они говорили, не известно ничего, кроме скупой строчки биографа: «Толстой исправил ошибку старца в понимании Евангелия».
Все события складываются так, что Толстой все более уверен в правильности своих суждений. Подтверждением оной стала перепись населения в Москве в 1882 году, в которой участвовал Толстой. Он хотел увидеть, как живут люди, и понять, чем он может им помочь. Ему достались самые нищие места – Хитров рынок и Ляпинская ночлежка. «…В морозный и ветреный день я пошел к этому центру городской нищеты, к Хитрову рынку. <…> Уже идя по Солянке, я стал замечать больше и больше людей в странных не своих одеждах, и в еще более странной обуви и с особенным нездоровым цветом лица… <…> … старые и молодые сидели… ходили и ругались… <…> Дом, у которого дожидались эти люди, был Ляпинский бесплатный ночлежный дом… <…> Ближе всех ко мне стоял мужик с опухшим лицом и рыжей бородой, в прорванном кафтане и в стоптанных калошах на босу ногу. А было 8 градусов мороза. <…> “Работы, – говорит, – нет”. Ждет только обхода полицейского, который, как беспаспортного, заберет его в острог и отправит по этапу на местожительство. <…> (Острог и этап представляются для него обетованной землей.)» Толстой будет впечатлен переписью, он увидит, как могут жить люди, как равнодушно к ним общество и в который раз задумается, как изменить мир. Но ему необходим помощник, единомышленник, с кем можно размышлять и действовать.
Если следовать закону «подобное притягивает подобное», то появление такого человека, как Владимир Григорьевич Чертков, было предопределено. Не имея поддержки в семье, Толстой отчаянно нуждался в близком соратнике, с которым он и знакомится в 1883 году.
А уже через год после знакомства с Чертковым Лев Николаевич предпринимает попытку уйти из своего имения. Толстой говорил об одиночестве, которое он испытывает в семье: «Страдаю я ужасно… Они не видят и не знают моих страданий». И в 1884 году, 17 июня, на фоне тяжелого разговора с беременной Софьей, накопившегося разлада, Лев Толстой уходит. «До сих пор вижу, как он удаляется по березовой аллее. И вижу мать, сидящую под деревьями у дома. Ее лицо искажено страданием. Широко раскрытыми глазами, мрачным безжизненным взглядом смотрит она перед собою. Она должна родить и уже чувствовала первые схватки… К утру родилась сестра Александра». (Слова дочери Толстого Татьяны Львовны). Толстой не смог уйти, пожалев свою жену, и на половине пути вернулся домой. Он вернулся, а прежние отношения – нет.
В 1885 году Толстой дописал давно начатую повесть «Холстомер», главным персонажем в котором является старый мерин. У лошади в рассказе есть реальный прототип. Но давайте посмотрим на произведение с иной точки зрения. Есть версия, что в силу своего бурного темперамента и нравственного чувства, не одобряющего это, Лев Николаевич на определенном этапе жизни познакомился с учением скопцов. Он интересовался разными сектами во время своих духовных изысканий, и на пути его встретилась эта. Толстой поддерживал с ними общение, а они некоторые его произведения считали постулатами своей веры. Для справки, скопцы – секта, члены которой, считая половую жизнь грехом, подвергают себя процедуре оскопления. И Лев Толстой во многом согласился с ними, но он считал, что оскопление не дает возможности иметь детей и растить лучшее, духовное поколение. На что один из скопцов ему заметил, что можно родить несколько детей, а потом уже подвергнуться процедуре, чтобы избежать искушения. Лев Николаевич призадумался. И одним из предположений в пользу правдоподобности этой теории является то, что маршрут Толстого, когда он уйдет из дома в 1910 году, будет лежать в сторону крупной общины скопцов, и доктора с собой Лев Николаевич возьмет не случайно. При чем тут повесть, спросите вы. Сейчас объясню. Есть интересная ее интерпретация.
В ранних вариантах повесть называлась «Хлыстомер», на «Холстомер» название было изменено в 1885 году. В заглавиях возникает сложная игра слов. Хлыстомер – хлыст и мера – мера страдания и хлыстовства. Если углубляться в историю секты, то сначала были хлысты (они умерщвляли плоть, избивая себя хлыстами), а из них выделилась отдельная группа людей, которые пошли дальше истязаний, – скопцы. Слово «холстомер» связано со словом «холостить» (кастрировать). В сюжете конь лучших кровей, но с небольшим браком, влюбляется в молодую кобылу, и его кастрируют. Как объясняют придерживающиеся этой версии, Толстой воспроизводит здесь один из основных своих идеологических жестов – опрощение. Конечно, текст намного глубже и многограннее, чем просто рассказ о кастрации коня, но, возможно, интригующая версия сподвигнет вас ознакомиться с произведением.