Толстой — страница 26 из 39

Андрей Евстафьевич имел неплохую врачебную практику, не торопился жениться, был вхож во многие дома, состоял сверхштатным врачом в театрах Москвы. В 1845 году получил чин коллежского асессора и дворянство.

У деда и бабки по матери Софьи Андреевны весьма интересная история. Софью Петровну Завадовскую в 17 лет отдали замуж за князя Козловского, который страдал от алкоголизма. Их общий сын умер молодым. Через несколько лет семейной жизни Софья познакомилась с Александром Михайловичем Исленьевым. Они влюбились друг в друга тайно обвенчались. Скандал разразился немалый, и в свете, и при дворе. Брак признали недействительным.

Александр Михайлович Исленьев участвовал в кампании 1812 года, воевал в сражениях при Смоленске, Вязьме и Бородине. После Бородинской битвы его произвели в офицеры. Когда Исленьев увез Софью Козловскую, он вышел в отставку капитаном гвардии и поселился в Ляличах. Спустя время они переехали в именье Красное Тульской губернии, где часто общались с Николаем Ильичом Толстым, отцом Льва Николаевича. Александр Исленьев стал прототипом отца Николеньки Иртеньева в «Детстве» и «Отрочестве».

Исленьев имел хорошее состояние, но оно таяло из-за его страсти к карточным играм. Тем не менее жизнь в Красном сложилась, не роскошествовали, но и не бедствовали. Там они прожили с Софьей 15 лет, за это время у них появилось три дочери и три сына. Когда княгиня заболела и умерла, Исленьев очень тяжело переживал утрату. Занялся воспитанием детей. Так как брак считался незаконным, то дети носили фамилию не Исленьевы, а Иславины. Усыновить ему их не дали, как он ни хлопотал об этом.

Через несколько лет Александр Михайлович женился. Сильной привязанности к новой жене отца у девочек не было (сыновья уже вышли в самостоятельную жизнь). Дочери воспитывались дома: французский язык, музыка и танцы – классическое воспитание девушек тех времен. Частенько Исленьевы-Иславины ездили в гости в Ясную Поляну и гостили там по целым неделям. Но потом семья переехала в Тулу, т. к. пришла пора выдавать подросших дочерей замуж. Старших сосватали, и в доме осталась только младшая дочь, Любочка (1826–1886), мать Софьи Берс, и дети от второго брака.

Ей было всего 15 лет, она чувствовала себя без сестер одиноко, в свет ее пока не вывозили, а замуж было рано. В начале зимы она заболела горячкой настолько серьезно, что жизнь ее висела на волоске. Усилия местных докторов не помогли, болезнь прогрессировала. На счастье, Исленьев узнал, что в Туле остановился московский врач – Андрей Евстафьевич Берс, проездом к Тургеневу в орловское имение. Увидев больную девушку, он приложил все свои умения и силы для спасения Любочки. Не быстро, но она встала на ноги, а Андрей Берс продолжил путешествие. С него взяли обещание, что на обратном пути он снова заглянет в дом Исленьевых. Он и сам этого очень хотел, так как влюбился. Когда Берс сделал предложение Любочке, ее отговаривали все, подобный брак считался неравным, ни по положению, ни по годам, ему – 34, ей – 16. Не могла смириться с браком мать Александра Михайловича, Дарья Михайловна Исленьева, происходившая из древнего дворянского рода Камыниных, родственного Шереметевым. Но Люба дала согласие, в феврале ей исполнилось 16 лет, а 23 августа 1842 года Любовь Иславина стала Берс. После свадьбы молодые покинули Тулу и уехали в Москву.

В семье Берс родилось пятеро сыновей и три дочери. Более всех нас с вами интересует средняя. Итак, Софья Андреевна Берс, возможно, была не так красива, как старшая сестра Елизавета, не так непринужденна, как младшая Татьяна, но она была очаровательна. Она была серьезной, приветливой девочкой с волевым характером и проницательным взглядом. Мечтательница. Склонна к грусти. Так как отец не приветствовал образование в женских учебных заведениях, все дочери получили хорошее домашнее воспитание. Соня любила читать, пробовала себя в литературных экспериментах (сказках и стихах), в рисунках акварелью, разбиралась в музыке и играла на фортепьяно. Софья Берс полтора года готовилась к экзамену на звание домашней учительницы и в семнадцать лет его успешно сдала. Учил ее студент-медик Василий Богданов, о котором она ласково отзывалась. «Это был живой, способный малый, интересовавшийся всем на свете, прекрасный студент, умелый учитель и ловкий стихотворец… Он так умел интересно преподавать, что пристрастил прямо меня, ленивую девочку, например, к алгебре, к русской литературе, особенно к писанию сочинений. Эта форма самостоятельного изложения впечатлений, фактов, мыслей до того мне нравилась, что я писала длиннейшие сочинения с страстным увлечением». Богданов попытался привить Софье идею, что «Бога нет, что весь мир состоит из атомов», но потерпел поражение. Кроме того, в одно из занятий он написал ей объяснение в любви, встал на колени и начал целовать руку. Софья Андреевна рассердилась, расплакалась, рассказала матери, и Василия Богданова уволили.

У Софьи Берс имелся жених – Митрофан Поливанов. Их симпатия была взаимной, и Соня надеялась стать «мадам генеральшей», т. к. отец Поливанова носил звание генерала, и Митя тоже «подавал надежды». И он действительно им стал, только его женой Соня не стала.

Когда девице Берс исполнилось 16 лет, ей сделал предложение через сестру сын придворного аптекаря, но у нее взыграла аристократическая гордость: «Да вы, кажется, с ума сошли…» Потом, во время визита к тетушке Шидловской, предложение выйти замуж поступило от Василия Денисовича Давыдова, сына партизана и поэта. Ему было уже за 40. Софья в панике бежала. Более она его не видела. В Соню влюблялся и 35-летний профессор Нил Александрович Попов. В ней было что-то настолько притягательное, что мужчины не могли пройти мимо. Ее женственность, внимательный вдумчивый взгляд обращали на себя внимание.

Софья Андреевна не гнушалась и домашним хозяйством. К нему она была приучена с детства. Родители назначали сестрам недельное, а потом и месячное дежурство. В дежурство девочкам нужно было выдавать кухарке продукты из кладовой, колоть сахар и молоть кофе, готовить комнату для занятий, содержать в чистоте и порядке шкафы с едой, книгами. Учеба не прошла даром, и уже в семейной жизни графиня успешно использовала эти навыки.

Как вы помните, 23 сентября 1862 года Софья Берс становится графиней Толстой. Какую роль сыграла жена в жизни Льва Николаевича? Что испытывала она, живя со столь непростым и великим человеком?

Приехав с мужем в Ясную Поляну, Софья Андреевна начала обустраивать быт, заниматься хозяйством. «Вообще меня поражала простота и даже бедность обстановки Ясной Поляны, – писала она в дневнике. – Пока не привезли моего приданого серебра, ели простыми железными вилками и старыми истыканными серебряными, очень древними ложками. Спал Лев Николаевич на грязной сафьяновой подушке, без наволоки. И это я изгнала. Ситцевое ватное одеяло Льва Николаевича было заменено моим приданым, шелковым, под которое, к удивлению Льва Николаевича, подшивали тонкую простыню. Просьба моя о ванне тоже была удовлетворена». Спустя время графиня уже носила под сердцем ребенка. Одни роды, вторые, третьи… Но в любом своем состоянии Софья Толстая не забывала о домашних делах, кормила, воспитывала детей – учила их русской грамоте, французскому и немецкому языку, танцам, игре на фортепиано, старалась создать удобную обстановку для Льва Николаевича, чтобы он мог писать, не отвлекаясь на хозяйственные вопросы.

Пытаясь стать такой женой, образ которой представлялся Толстому, она решала вопросы и споры приходящих просителей, лечила крестьян, насколько позволяли ей знания, открыла в Ясной Поляне лечебницу. «Доктора в то время у нас ни дома, ни в деревне поблизости не было, и ко мне приходили всегда больные со всех окрестных деревень и, конечно, также из Ясной Поляны. <…> Отчасти вынесла я кое-какие знания из моего родительского дома, отчасти научилась от докторов, лечивших в нашем доме, уже когда я вышла замуж, а то справлялась по лечебникам, особенно по Флоринскому. Рецепты докторов я всегда берегла и по ним, зная, в каких случаях употреблялись лекарства, я их брала и для своих больных. Счастливая у меня была на это рука, и много я получила радости от выздоравливающих моих пациентов и пациенток. Бывало, особенно летом, выйдешь на крыльцо, а тут уже стоят бабы, одни и с детьми, стоят телеги с привезенными больными. Всякого расспросишь, посмотришь, дашь лекарство. А то сколько раз пришлось присутствовать при тяжелых родах».

В ноябре 1886 года, когда Лев Николаевич с двумя дочерьми устраивал бесплатные столовые для бедствующих крестьян, то же делали и три старших сына в разных губерниях, Софья Андреевна написала статью, призывающую оказать помощь голодающим. Она возымела свое действие, и пожертвования начали поступать в больших количествах. Кроме того, многие люди стали интересоваться положением народа и спрашивали, какие меры стоит принять. «Пробужденные моим воззванием добрые чувства людей доставляли мне огромное наслаждение. Вот та единственная власть, которая должна быть над людьми, – власть горячего, правдивого и искреннего чувства».

Но одним из самых важных занятий Софьи Толстой была помощь мужу, у которого она была фактически личным секретарем. Она переписывала начисто его произведения. «Как только Лев Николаевич начал свою работу, так сейчас же и я приступила к помощи ему. Как бы утомлена я ни была, в каком бы состоянии духа или здоровья я ни находилась, вечером каждый день я брала написанное Львом Николаевичем утром и переписывала все начисто. На другой день он все перемарает, прибавит, напишет еще несколько листов – я тотчас же после обеда беру все и переписываю начисто. Счесть, сколько раз я переписывала “Войну и мир”, невозможно. Иные места, как, например, охота Наташи Ростовой с братом и ее посещение дядюшки, повторявшего беспрестанно “чистое дело марш”, были написаны одним вдохновением и вылились как нечто цельное, несомненное». «Иногда же какой-нибудь тип, или событие, или описание не удовлетворяли Льва Николаевича, и он бесконечное число раз переправлял и изменял написанное, а я переписывала и переписывала без конца». Запись из дневника от июля 1897 года гласит: «Сейчас 2 часа ночи, я все переписывала. Ужасно скучная и тяжелая работа, потому что, наверное, то, что написано мною сегодня, – завтра все перечеркнется и будет переписано Львом Николаевичем вновь. Какое у него терпение и трудолюбие – это поразительно!» Отметим также, что почерк Льва Толстого был крайне неразборчив, иной раз он сам не мог его расшифровать. И, например, рукописный фонд романа «Война и мир» насчитывает пять тысяч листов, а «Анны Карениной» – две с половиной тысячи.