что мне поистине стало тошно». А в противовес слова самого Льва Николаевича: «Если бы Черткова не было, его надо было бы выдумать. Для меня, для моего счастья».
В 1922 году В. Г. Чертков пишет в своей книге, что «окончательное содержание завещания было выработано без моего участия и в моем отсутствии…» И в доказательство приводит воспоминания своего сотрудника Ф. А. Страхова, который сообщает, как он узнал о решении Толстого. Лев Николаевич увел его и младшую дочь в кабинет и объявил: «Я хочу быть plus royaliste que le roi. Я хочу, Саша, отдать тебе одной всё, понимаешь?» Они были поражены. То есть никто не был в курсе намерений Льва Николаевича. Далее в этих же воспоминаниях Страхов продолжает: «Думаю, под словом ”roi” Лев Николаевич подразумевал того самого Владимира Григорьевича Черткова, которому он поручил составить совместно с адвокатом Н. К. Муравьевым текст своего завещания…» По крайней мере, Толстому сложно дались эти действия: «Но тяжело, что не сказал, что все это очень тяжело и лучше неделание».
В декабре 1909 года В. Г. Чертков печатает в газетах письмо, в котором указывает себя в «качестве уполномоченного Л. Н. Толстого по делу проведения в печать его впервые появляющихся писаний», и принимает конкретные меры для получения «систематической информации о событиях в Ясной Поляне». Кто-то из исследователей считает, что за этими словами – слежка за обитателями имения, а кто-то думает наоборот. М. В. Муратов пишет, что подобными мерами Владимир Григорьевич стремился «облегчить Толстому самый процесс его работы, начиная с приглашения секретаря, а затем и переписчика, которые живут в Телятинках, ежедневно бывая в Ясной Поляне…»
Душан Петрович Маковицкий, семейный доктор, приехал в Ясную Поляну в 1904 году и находился со Львом Николаевичем до самой его смерти. Он тоже вел дневник, вел его своим способом, записывая буквально все за Толстым, не разделяя на важное и неважное. Так вот, жена Черткова упрекала Маковицкого, что он «ужасно недоброжелательно и несправедливо» говорит о Черткове, и «настоятельно» просила, чтобы «оскорбительные» записи «были уничтожены». Также она просила Н. Н. Гусева помочь ей уговорить Маковицкого убрать те места, даже если записи были «точны». Выполнил Маковицкий данную просьбу или не стал, неизвестно.
Еще немного крайне различных высказываний. «“Непорядочный” друг, оказавший “неумное” влияние», – так отзывался о Черткове сын Толстого, Лев Львович. А сам Лев Николаевич отмечал, что «Бог дал мне высшее счастье, – он дал мне такого друга, как Чертков».
Павел Александрович Буланже пишет: «дружба Л. Н. и Черткова была дружбой двух людей, стремившихся к одному идеалу, чутко прислушивавшихся один к другому, глубоко уважавших духовную работу другого и, разумеется, ввиду этого не считавших возможным вмешиваться в жизнь и поступки один другого. Это так понятно. Дико говорить о том, чтобы Чертков мог вмешиваться и влиять на жизнь Толстого; это было бы не только умалением величия памяти Толстого, но и совершенно базарным, грубым отношением к 30-летней дружбе этих двух людей, молитвенно стремившихся к Богу».
Он отмечает, как преданно Чертков служил Л. Н. Толстому и его писательскому гению. «Сочинения его (Л. Н. – Прим. автора) последнего периода часто подхватывались людьми, желавшими первыми перевести их на иностранные языки. Люди эти, торопясь сделать перевод, делали его крайне несовершенно, часто совершенно искажали смысл писаний Л. Н. и передавали произведения его иностранцам в превратном виде. Чертков, с присущей ему энергией и настойчивостью, берется за то, чтобы наладить и это дело… Здесь не место подробно распространяться о значении того, что сделал В. Г. Чертков в деле народной литературы; достаточно указать на то, что теперь в России есть народная литература, что народ наш знает своих великих писателей и художников».
А, например, И. А. Бунин говорит: «А Черткова она (С. А. Толстая – Прим. автора) называла “идолом”. Я видел его всего раз или два и не решался судить точно, что он был за человек. Но впечатление от него у меня осталось такое, что лучше и не скажешь: “Идол”».
Интересные моменты в своем интервью приводит Павел Басинский, автор не одной книги о Толстом. «В 1883 году Чертков не просто приходит к Толстому, но отдается ему полностью, готов служить всю жизнь. Он не теневая фигура. Именно Чертков распространял идеи Толстого за границей… Благодаря ему идеи Толстого так широко распространились по всему миру». И он же отмечает, что «несмотря на свое “толстовство”, тот до конца дней не избавился от аристократических привычек. Его особняк в Англии периода вынужденной эмиграции далеко превосходил по размерам и комфорту дом учителя в Ясной Поляне. И его дом в Телятинках близ усадьбы Толстых был и лучше, и капитальнее дома Толстого. Даже после революции на похороны Сергея Есенина, последней женой которого была внучка Толстого, Чертков явился со слугой». У Басинского есть еще один наглядный пример созависимых отношений Чертков – Толстой. Когда у В.Г. родилась дочь, он просит Льва Николаевича найти ей кормилицу. И несмотря на то, что Лев Толстой всегда был против подобных вещей, он кидается помочь. Скоро и у Толстого родится сын Ванечка, а у Софьи Андреевны начнутся проблемы со здоровьем, но Толстой проигнорирует эту ситуацию. Своих детей Софья Андреевна кормила сама.
Еще раз приведем воспоминания В. Ф. Булгакова. Он выделял главные особенности личности Черткова: сильный характер и огромную нравственную силу, которые позволили ему «превратиться в лидера целого религиозного движения». Лидерство его основывалось на «всепоглощающей любви к Л. Н. Толстому, любви по-своему реальной, в чем-то очень глубокой и постоянно возраставшей, любви, сопровождавшейся, что очень важно, пониманием того, что казалось Л. Н. Толстому в себе самым важным и глубоким, в стремлении на все смотреть его, Толстого, глазами». И все это в комплексе со своеобразным характером и холодным складом ума позволило Черткову стать самым эффективным распространителем идей и произведений Толстого в России и Европе.
Для понимания масштаба общения этих двух людей приведу такой факт – переписка Толстого и Черткова насчитывает 931 письмо Толстого и 1127 писем Черткова.
Даже в последние дни великого писателя их совместная работа не прекращалась. Маковицкий жаловался, что Толстому необходим был абсолютный покой, а приехавший 2 ноября Чертков «слишком много утомлял Л. Н. разговорами и чтением писем, на которые Л. Н. диктовал ответы. А я его недостаточно предупреждал».
Хотелось бы добавить небольшой эпизод из публикации Максима Горького о С. А. Толстой. «В 4-й книге “Красного архива” напечатана глубокая и интересная статья “Последние дни Льва Толстого”. Между прочим, в статье этой приведен доклад жандармского генерала Львова, и вот что читаем в докладе его: “Андрей Толстой в разговорах с ротмистром Савицким высказывает, что изолирование Толстого от семьи, в особенности от жены, является результатом воздействия именно Черткова на врачей и дочь Александру”».
Кто был Чертков – «высшее счастье», как считал Лев Николаевич, или ловкий манипулятор, как думали близкие писателя? Неважно. Это был человек со своими слабостями и достоинствами. Но то, что он собрал воедино все наследие великого гения, создал «Свод мыслей Л. Н. Толстого», распространил его произведения по всему миру, бесценно.
Поэтому хочется закончить эту главу словами самого Льва Николаевича. В апреле 1885 года он писал В. Г. Черткову: «Я вас мало осуждаю, даже совсем не осуждаю, потому что слишком вы мне дороги. И потому вероятно не вижу много дурного в вас».
Вид с воздуха на дом Л. Толстого в усадьбе Ясная Поляна под Тулой
Телеграммы о состоянии Л. Толстого в его последние часы жизни
Глава III. День последний. Смерть
Уход из Ясной Поляны
Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе.
Вынос тела Л. Толстого в Астапове. 1910
Мы уже знаем, что обстановка в семье Толстых накалилась до предела, супруги, так нежно любившие друг друга когда-то, не могли найти взаимопонимания, дети разделились на два лагеря – одни за мать, другие за отца. Софья Андреевна не могла принять новых взглядов и решений мужа, а Лев Николаевич не справлялся с тем давлением, которое на него оказывали, и с внутренним дискомфортом, возникшим из-за разницы своих убеждений и не соответствующего им, как он считал, образа жизни.
В ночь с 27 на 28 октября (вы помните о роковой роли его любимого числа?) 1910 года Лев Николаевич проснулся посреди ночи. Он услышал осторожные движения жены, передвигающейся по его рабочему кабинету. Лев Николаевич решил, что его жена ищет завещание, которое он составил втайне от нее. Последнее время она была очень подозрительна и раздражительна, а он устал от бесконечных разладов и никак не способствовал ее успокоению. Вот и сейчас эмоции переполнили Толстого. Он зажег свечу и сел. Сразу же вошла Софья Андреевна, объяснившая свои передвижения тем, что хотела справиться о его здоровье, но Толстой ей не поверил. Супруга удалилась, а он так и остался сидеть, глядя в пустоту. Прошло какое-то время, и граф Толстой решился… Решился на поступок, который он обдумывал и планировал осуществить давно. Лев Николаевич вознамерился уйти из своего имения, из Ясной Поляны. Большинство его современников осудят, да и многие сегодняшние читатели не поймут: ему было 82 года, граф, знаменитый писатель, и вдруг уходит из родной усадьбы, меняет благополучие на бедность.
Но он не мог по-другому. Конфликт между ним и женой возник давно, но внутренний конфликт – еще раньше. Лев Толстой проповедовал ценности, следовать которым, находясь в семье, до конца не мог, плюс его крайне тяготила ситуация с завещанием, когда ему нельзя было открыто объявить о нем, но и врать было не в его правилах. Духовные искания привели Льва Николаевича к мыслям о неважности материальных ценностей, о греховности землевладения и роскоши, о неравенстве людей, он хотел жить в простоте и трудами рук своих, считая, что произведения его принадлежат всему народу.